Читать книгу Пролог - Игорь Кокареко - Страница 6

Родила царица в ночь не то сына, не то дочь;

Не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку…

Её вели по коридорам, пахнущим свежей зелёной краской, на шлейке, которая достаточно свободно болталась на шее, но плотно обхватывала её чуть ниже груди. Ласково похлопывали по спине и приговаривали: – для твоего же блага, милочка, для твоего же блага. – Видимо, понимая недостаточность объяснения, добавляли: – там есть отвесные шахты, если сорвёшься, мы тебя сможем вытянуть.

Какие шахты? В центре города? Когда её сюда везли, сквозь шторку, прикрывающую зарешёченное окно, она могла приблизительно понимать если не весь маршрут, то конечную цель. Вот они выехали на Захарьевскую улицу, вот по ней доехали до Захарьевского переулка, вот машину тряхнуло и дремавший по соседству сопровождающий якобы случайно прикрыл собой окно. Остановились, короткое бу-бу-бу, скрип ворот, и машина тихо въехала в страшный двор-колодец, навсегда забытый солнцем.

За окнами темно, в душе темно. Мало того, стало опять расти и захватывать всю её чувство страха, чувство чего-то неотвратимого и ужасного, от чего глаза раскрываются и чуть не вылезают из орбит.

– Ну успокойся, успокойся, – вроде даже ласково потрепал по плечу сопровождающий. – Всё нормально, нас попросили помочь строителям найти один проход в стене. Успокойся, не надо плакать! Какие у тебя реснички красивые, – он платком убрал появившиеся было слёзы, – и какие странные – на верхнем веке очень густые и длинные, а на нижнем вообще нет. Это что, мода сейчас такая?

– Нет. От рождения. А зачем им помогать, если они сами строили?

– Строили-строили, да пропали потом.

– Все?

– Ага! Со строителями так часто случается! – он почему-то усмехнулся.

Она болтала просто так, потому что уже научилась понимать этих людей, чувствовать опасность, исходящую от них. Опасность и чувство брезгливости, презрения и ненависти. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду. Днём и ночью, на рассвете и, особенно, вечером, когда тьма заползала в окна. У них в лаборатории были и другие подопытные, над кем там только не экспериментировали: и собаки, и обезьяны, и птицы всякие. Частенько учёные привязывались к своим подопечным, можно сказать, даже любили своей странной человечьей любовью. Бантики им повязывали, расчёсывали, вывозили погулять в парк или вообще за город, на речку. Но только не их. К ним чувство привязанности было – Неприменимо-о-о! – по крайней мере именно так кричал завлаб на утренних планёрках. Только ненависть, ненависть и брезгливость в каждом их взгляде. В каждом ласковом взгляде. Даже когда тебя гладят, ты понимаешь, что думают не о твоих ресницах, а о том, как тебя будут бить-бить-бить, а потом резать-резать-резать! С наслаждением, пристально глядя в глаза и наблюдая, как в них угасает жизнь… Ну и о том, какой из тебя получится замечательный окорок. Обречённость таилась за каждым углом, в каждой следующей минуте, в каждой распахивающейся двери, вот и приходилось болтать, болтать, болтать. Ей казалось, что эти разговоры отвлекут их от приготовленной ей жути, что смилостивятся, бантик повяжут или просто забудут. Знала, что никто ещё из её подруг по несчастью не смог избежать этой участи. Знала, потому что все их проклятья были общими, все глаза были общими, все их чувства были общими, потому что она не раз видела, как свинцовые хари заглядывают в угасающие глаза.

Она страшно боялась этого чувства единения с подругами, не было бы его – была бы сладкая неизвестность, а так… а так оставалась только неизбежность. Только ужас. Только ненависть.

И этот коридор, тянущийся по кругу и пахнущий свежей зелёной краской. Наконец, они добрались до нужной комнаты.

– И это и есть ваше чудо? – с еле скрываемой брезгливостью спросил обычный вроде мужчина. Он стоял в санитарной комнатке у зеркала, и в умывальнике полоскал опасную бритву. Из одежды на нём были только синие бриджи с малиновым кантом, заправленные в блестящие сапоги. На груди, прямо на сердце, была небольшая чёрная татуировка, изображающая пляшущего толстого чертёнка с бокалом в одной руке и хвостом в другой. Рядом с умывальником, на стуле, висел китель такого же цвета с золотым овалом на рукаве. Поверх него была небрежно брошена белая нижняя рубашка. – Как она сможет найти тайные проходы, она же толстая!

– Не волнуйтесь, у неё нюх…

– Я не волнуюсь, – недобро ответил мужчина.

– Не переживайте, у неё нюх выдающийся! Поверьте, эта самая лучшая – она грибы, проточную воду, сквозняк в трубах под землёй за версту чует!

– Ну что ж, отсюда пусть и приступает. – мужчина взял с туалетного столика пульверизатор с грушей и обильно сбрызнул только что выбритое лицо одеколоном.

– Тебя бы на вертел и так же сбрызнуть лимонным соком, – подумала она, но вслух сказала, кивнув на бутылочку: – запах!

– Ой, я совсем забыл! – запричитал сопровождающий, извиняясь. – Резкие запахи ей просто не дадут работать.

– И что?

– А давайте мы её здесь оставим, я её поводок наручниками прицеплю к батарее, а сами выйдем в кабинет?

– Ну если поможет… – он изучающе рассмотрел поводок, – то можно.

– А можно ещё окно открыть на пять минут, проветрить?

– Валяйте, там всё равно решётки, – сказал мужчина, уходя и закидывая себе на локоть китель с рубашкой.

Она не успела осмотреться по сторонам, как вдруг почувствовала, что совсем рядом, за тонкой стеной есть шахта, судя по интенсивности влажного воздуха, достаточно широкая, чтобы в неё мог пролезть человек. План! Он ещё не оформился, она боялась его спугнуть и замерла неподвижно. Прикрыв глаза, она стояла и наблюдала, как он упорядочивается и становится из нереального очень даже осязаемым. Ключ от наручников у неё есть, начальник вышел, а дверной ключ оставил в замке внутри. Сопровождающий…

– И это, пожалуйста, – она указала ему рукой на бутылочку одеколона.

Как только он вышел в кабинет с пузырьком в руках, она захлопнула и заперла дверь санитарной комнаты, подпёрла ее кожаным диваном, стоящим рядом – и откуда только силы взялись – потом схватила табуретку и что есть мочи стала долбить стену. Раз, два, уже на третьем ударе из стены вывалился кирпич! Ещё и ещё, она стучала, не обращая внимание на выстрелы из кабинета. Пока дверь не открыли, пока диван ловил все пули, она была в безопасности. Через мгновение она уже протиснулась в дыру в стене и шагнула в неизвестность.

Да, она была упитанная, да, она ободрала себе все бока, опускаясь приблизительно с третьего этажа в подвал, но она была всё ещё живая. Внизу со всех сторон её окружили даже не кирпичные, а каменные стены, в которых зияли чернотой три отверстия.

Левая дыра была настоящим коридором, по которому можно было идти почти не сгибаясь, центральная и правая были поменьше, не более метра в диаметре.

Сверху к выстрелам добавились и тяжёлые удары, по-видимому, дверь пытались просто выбить.

– Надо спешить, – подумала она мимоходом, заглядывая во все дыры, – а вот интересно, если бы этим ходом решил воспользоваться худенький строитель, он бы наверняка разбился или не наверняка?

Она выбирала путь. …Если б я была царица, то пошла бы налево. Тогда точно родила бы. Но в той стороне сплошная застройка, плюс удобный путь… если я правильно поняла, то в той стороне городская тюрьма, прямо за роддомом. Путь направо тоже не подходит, такое впечатление, что труба ведёт в тупик – никаких запахов, и только из среднего тоннеля едва уловимо доносился запах речной тины и гнилой рыбы. Она ещё раз оглянулась по сторонам и принюхалась для окончательной проверки. Судя по всему, эта труба ведёт в сторону Койдановской улицы – то, что надо!

Уже нырнув в средний тоннель она услышала позади громкое «шлёп». – Скорее всего сопровождающий. Он худенький, пролетел, не зацепившись за стены. Начальник был потолще, и если бы падал, то отскакивая от стен. Впрочем, несмотря на свою молодость и наивность, она была уверена, что такие не падают.

Она шла на корточках, иногда ползла на коленях уже с полчаса, и даже перестала реагировать на шумы и выстрелы, которые становились всё глуше, как вдруг упёрлась в завал. Камни даже не шевелились! Поняв бесполезность попыток его разобрать, она вспомнила, что пару минут назад ей попадался небольшой правый поворот. Он был узкий, на корточках не пройдёшь, но не оставаться же здесь – эти бравые и гладко выбритые сволочи в синих портках в плен не возьмут. Кое-как развернувшись, она двинулась обратно. Через минуту она уже принюхивалась к трубе поменьше.

– Если я правильно понимаю, то это тоннель к Богадельной улице. Не совсем по пути, но другой дороги нет, – она нырнула в трубу.

Через пару минут труба расширилась и постепенно стала уходить вниз и влево. Не успела она обрадоваться, как опять наткнулась на очередной завал. И главное – и самое обидное – что именно в тот момент, когда вдруг донеслись свежие запахи и даже какое-то подобие ветерка. Камни сидели мёртво. Ничего не оставалось, как сесть так же мёртво и заплакать, прислушиваясь к постепенно приближающимся выстрелам и крикам… вот и кончилась моя неизвестность…

По законам жанра, я должен насыпать саспенсу, перемешать его с неизвестностью, налить всяких тревожных слов и всем этим забетонировать и главу, и это бедное создание. А потом ненароком вставить продолжение, мол, или она вспоминает окончание истории, или какие-то мужики в синих галифе рассказывают свою. Сидят себе, сытые и довольные в котловане, подкидывают полешки в костёр, разливают по рюмкам и вспоминают, как пришлось асфальт долбить, чтобы до закуси добраться.

Я так не могу! Я не буду томить. Вот если б меня в плен взяли и стали выпытывать: – говори, Мальчиш-Кибальчиш, Главную Военную Тайну, а не то… я бы не стал дожидаться «а не то», и сразу всё рассказал. Просто чтобы людей не расстраивать! Всегда иду на поводу у других, с этим надо бороться.

Поплакав, она вдруг поняла, что иногда бывают минуты, когда не надо думать, надо просто копать. Каждый день, от забора до обеда. Копать, копать, копать. Пытаться расшевелить эти камни, пытаться, пытаться, пытаться. Не надеясь на результат, а просто потому, что это единственное, что она может сейчас сделать. Делай, что можешь, и будь, что будет.

Она даже не сразу сообразила, когда смогла вытащить маленький камушек. Ну и что? Потом рядом зашатался другой, побольше. Потом ещё один, ещё и ещё. Она с усиленной энергией кинулась разгребать завал, который перестал казаться непреодолимым. Что-то должно было случиться. Вот-вот… Вдруг в этой кромешной тьме она увидела… нет – она почувствовала свет. Выход из тоннеля, свобода? Выломав очередной камень, она увидела – да-да, именно увидела, а не нащупала, какой-то круглый камень, размером с футбольный мяч, от которого исходило мягкое свечение. Что-то было внутри – искорка? Тлеющий фитилёк? Но не время было присматриваться – она выдернула его из стенки – он оказался на удивление лёгким – и тут же услышала шум бегущей воды.