Читать книгу Вторник. №26, июнь 2021 - Игорь Михайлов - Страница 6

* * *

Как добротна мебель из дерева

И тепла добротою леса!

Словно лес открывает двери вам,

Что поют под тяжестью веса.

Только мир сплошь вокруг пластмассовый,

Словно душный бездушный ящик

С одноликой культурой массовой,

Легковесной, ненастоящей.

Но сбегу я, поздно ли, рано ли,

Сбив пластмассовые колодки.

Слава богу, гробы деревянные,

Как когда-то дома и лодки.

* * *

Поверьям вняв, как гибели, бегут

Спины горбатой и кривого глаза —

Суров и скор дремучий мудрый суд:

Души изъян с изъяном тела связан.

Бог шельму метит – примечай черты,

Верь верным, сто веков знакомым знакам…

Я ж глянцевой пугаюсь красоты,

Где дух иссох под чёрствым мёртвым лаком.

Где, словно в манекене, пустота,

И даже эха нет – темно и глухо.

Боюсь пустот… А чёрного кота

Люблю чесать за чёрным чутким ухом.

* * *

Осень, манят спозаранку

Жёлтые твои пути —

Век бродил бы, как цыганка:

Ручку мне позолоти!

Ветер выдует из дома

Вслед за тучей кочевой.

Пышет осень, словно домна,

Жёлтым жаром и тоской.

Дождь просеянный искрится,

Желтотравье серебря.

Осень, от тебя не скрыться!

Где уж скрыться от себя.

Скоро листья долистает

Постаревший за год год.

Осень, мне бы с птичьей стаей!

Только кто ж меня возьмёт?

* * *

Долго ли, какой заветной тропкою,

Счастье шло – и вдруг ко мне идёт.

Я ж стою, глазами глупо хлопаю

И, глядишь, прохлопаю вот-вот.

Лучше б беды принесло с заботами —

Как родных с порога обниму:

Против них приёмы отработаны,

Что со счастьем делать – не пойму.

Но, моё увидев замешательство,

Счастье шасть ко мне на зависть всем.

– Заживём, – мурлычет, – замечательно!

– Долго ли?

– Пока не надоем.

Перо

Стремясь пространство распороть

Скруглённой кромкой цвета хрома,

Упруго, как живая плоть,

И, словно небо, невесомо,

Перо коснётся вдруг руки

В непредсказуемом полёте,

Причудливом, как вязь строки

Из книги в древнем переплёте.

И я замру, навек пронзён

Тоской по промелькнувшей птице,

Недостижимой, словно сон,

Который дважды не приснится.

Хастинапур

Полетели до Дели вдвоём —

По священной земле погуляем,

В Тадж-Махал белоснежный махнём

И в заснеженные Гималаи.

Раздадим нищете пятаки,

Чтоб с воды перебились на воду.

Поучиться ещё у таких

Улыбаться в любую погоду.

Спросит рикша – его не жалей,

Нынче он на электромопеде, —

Десять рупий. Нам – десять рублей,

Рубль теперь словно рупия беден.

Полетели любого числа!

Наш маршрут будет строго случаен.

Ты ж киваешь в ответ на дела

Иль вздыхаешь и не отвечаешь.

Что с того, что распахнута дверь

И повсюду дорожные сети?

Чудеса так доступные теперь,

Что как будто и нет их на свете.

Но для нас приберёг я тропу,

Что уводит из дымного Дели

Сквозь печали, тревоги, метели

В приснопамятный Хастинапур.

Южный Крест

Ищу над царством вьюг

На небе Южный Крест.

Мне возражает друг:

Тот крест – не с этих мест.

Ковш гнутый по ночам

Вычерпывает тьму.

А крест – не по плечам.

Но я назло всему

Ищу средь вьюжных снов,

Печальных, как зола,

То ль новых берегов,

То ль пятого угла.

Старец

Седина как писаний страница —

Чисто старец, блаженный вполне.

Клянчит мелочь с утра – похмелиться,

Мутным глазом елозя по мне.

Словно вязь на руках его вены,

Как сиянье вокруг перегар…

И в тот миг, словно в миг откровенья,

Я иные узрел берега.

Не цветастые райские кущи,

Не предвечный покой вековой —

Коммунальную бедную гущу,

Стен обшарпанных грязный конвой,

Одинокость убогой коморки,

А в толпе – одинокость вдвойне,

И чем дальше, тем более горький

Запах снов о далёкой войне.

Обездоленных лет вереница

В чёрной канет вот-вот полынье.

Седина как писаний страница —

Чисто старец, блаженный вполне.

Памяти Глеба Горбовского

Дрогнул над Невой туман

И поплыл бесплотным воском

В улицы, залив, стакан —

За тебя, поэт Горбовский!

Жизнь вразвалочку идёт:

Кто в хоромах, кто на нарах.

У поэта в строчках чёрт —

Но и ангел с ним на пару.

Город как чумной вокзал:

Встречи, драмы, урки, лохи.

Вроде о себе сказал,

Оказалось – об эпохе.

Век был красен, чёрен, бел,

Весь чистилища навроде.

О себе как будто пел,

А на деле – о народе.

Но поэт и есть народ,

Той же масти – нищета ведь.

А страна спешит вперёд

И поэтов не считает.

Полутьма и полусвет,

То ли поздно, то ли рано.

Над Невой идёт поэт,

Над речной открытой раной,

Дрогнул под ногой туман…

* * *

Запах неба и дыма,

Дух весёлый лесной.

Шёл лесник Никодимыч

До избушки, домой.

Через птичий неспящий

Стоголосый трезвон,

Опьянён влагой чащи,

Ветерком отрезвлён.

Сосны встали, рисуясь,

В полный рост верстовой.

Всё, что хочешь, в лесу есть,

Даже больше того.

Легкокрылая радость,

Не пугаясь ничуть,

Прилетит – и надо

Морщить лоб, спину гнуть.

Грусть, подкравшись, ужалит,

Ворон зыркнет, кружа…

Застрелился б, пожалуй,

Но не дали ружья.

Спросят:

– Радость откуда?

– Прилетает сама.

– А печаль?

– Как повсюду —

От большого ума.

Челнок

Сник рыбак в челне курносом,

На простор устав смотреть,

Вёсла осушил и бросил,

Выпростав, отбросил сеть.

Зыбь колеблет отблеск белый,

Веют думы про судьбу:

Плыл – в начале – в колыбели,

Поплыву – в конце – в гробу.

За разлив зари вечерней,

Где водой стал небосвод

Молчаливое теченье

Чёлн задумчивый влечёт.

* * *

Как любовник неловкий и робкий —

Ни увлечь, ни украсть на бегу, —

Пачку выцветших строчек в коробке,

Иссушив, про запас берегу.

Что-то тлеет в груди вполнакала,

Я в полголоса что-то пою,

И любви опасаясь стрекала,

Избегаю стоять на краю.

Дам копейку – и требую сдачи.

Но опять мне прощает страна —

Лишь дождями холодными плачет

И ветрами вздыхает она.