Читать книгу Трилогия садизма: Одиночество. Деструктивность. Любовь - Игорь Озёрский - Страница 22

Часть шестая

– У каждого свои ценности, но они меняются на протяжении жизни. Наш взор тускнеет на рассвете, при этом становится более пронзительным на закате. Мы все – дети индиго. Посмотрите вокруг себя, посмотрите внутрь себя и сравните. Всё окажется одинаковым. В душе или даже скорее в мыслях мы индивидуальны, но на деле – идентичны. Каждый готов кричать о своей способности сострадать, о моральных ценностях, присущих его натуре, но когда спина коснется каменной стены, станет неумолимо тяжело не выплеснуть желчь, которая разъедает каждого.

Он опять закурил. На этот раз наша беседа не продлилась и получаса, а пепельница уже была забита до краёв.

– Мы дети разрушения или его олицетворение. Тонкая грань между лицемерием и тщеславием или же, возможно, их совокупность. Невыносимо и немыслимо страдать одному. Наши души больны. Моя душа больна, более того, она заразна. Все заразны. Как бы ни кичились мы перед окружающими, все обожают жалеть себя; холить и лелеять эту жалость, разжёвывая её на завтрак, глотая на обед и переваривая на ужин, ибо разрушение не просто свойственно людям – это неотъемлемая часть их натуры; для одних это временно, для других постоянно. Разрушение, направленное вовне, обычно достигает пика внутри, по крайней мере, оно берёт начало именно оттуда. Деструктивность личности означает, что личность несчастна, ибо она никогда не сможет достигнуть цели своей деструктивности, либо достигнет её и разрушит сама себя.

Мне интересны его рассуждения, но ещё интереснее, как он характеризует собственное «я», понимает ли он, что его речи попахивают софизмом и так же деструктивны, как и действия тех, кого он порицает? Может, ему это нравится…

– Я вспоминаю счастливые моменты, и вспоминаю их с болью, ибо меня разъедает горечь… и не из-за того, что было что-то не так, а потому что я так же деструктивен, как и всё окружающее меня, как и всё окружающее вас. Людское счастье отравлено людской же ртутью. Мы все на одной огромной урановой шахте, да только урана больше нет, и это огорчает ещё сильнее.

Я возьму её руку и не буду думать о том, как мне хорошо с ней. О нет, я буду думать о том, как будет тяжело, когда всё подойдёт к концу, а конец неизбежен. Всё это не потому, что я пессимист, а из-за банального страха, возможного комплекса – из-за всего человеческого, самого человеческого и слишком человеческого.

Наверное, мы не дети индиго и даже не выродки первоначального греха; просто наш взор такой пронзительный на рассвете и слишком быстро тускнеющий на закате.

Он говорил это, а я представлял, как он держит за руку девушку, которую неоднократно неосознанно упоминал. Я никогда не видел её, но уверен, что она прекрасна. У неё волосы платинового оттенка, а глаза как небо – светло-голубые. Возможно, вскоре я увижу её, ведь она связала свою жизнь с ним – человеком, который, по моему мнению, – чёрная дыра.