Читать книгу Знание в контексте - Игорь Прись - Страница 82

Вернёмся к нашему примеру. С точки зрения Льюиса высказывание «Сью знает, что Ногот либо Хэвит владеет Фордом» ложно, так как очевидность в распоряжении Сью не позволяет исключить релевантную возможность, что Ногот арендовал автомобиль, а у Хэвита нет автомобиля, в которой высказывание «Ногот или Хэвит владеет Фордом» ложно. Эта возможность релевантна, потому что в рассматриваемом контексте она подобна актуальной ситуации. Действительно, она в точности совпадает с актуальной ситуацией Ногота, и достаточно близка к актуальной ситуации Хэвита: хотя в актуальной ситуации Хэвит владеет Фордом, в рассматриваемом контексте имеется достаточное сходство её с ситуацией, в которой он не владеет автомобилем, поскольку владение автомобилем сильно коррелирует, как пишет Льюис, с вождением автомобиля, а Хэвит никогда не пользуется автомобилем.

На наш взгляд, критерий подобия Льюиса остаётся интуитивным. Можно всегда возразить: именно потому, что мы уже знаем, что у Сью нет знания, мы трактуем только-что описанную возможную ситуацию, в которой высказывание «Ногот или Хэвит владеет Фордом» ложно, как релевантную, то есть подобную актуальной. Попытаемся подойти к вопросу о релевантности/подобии более строго.

Рассмотрим следующие предложения, выражающие опыт и память Сью, которые принимаются в качестве очевидности: «Сью часто видит, как Ногот управляет Фордом» (отсюда следует, истинность предложения «Ногот часто управляет Фордом»), «Хэвит пользуется общественным транспортом», «Сью никогда не видела, чтобы Хэвит управлял автомобилем» (можно даже предположить, что Сью знает, что Хэвит не умеет управлять автомобилем. С точки зрения логической это не исключает, что у него есть автомобиль. Тогда истинным будет предложение «Хэвит не управляет автомобилем). На самом деле, эти предложения выражают знание, или очевидность как знание (в соответствии с ЭСЗ Уильямсона). В контексте атрибутора, оценивающего истинность предложения «Сью знает, что Ногот или Хэвит владеет Фордом», с точки зрения эпистемологии Витгенштейна эти предложения могут также рассматриваться как петлевые предложения, имеющие логическую достоверность, или, во всяком случае, как витгенштейновские правила (далее: в-правила), если последние трактовать как нечто более конкретное, чем петлевые предложения – наиболее общие правила, относящиеся к «грамматике формы жизни». Как уже было сказано, в-правила управляют языковыми играми, которые суть их употребления. Они эксплицитны или имплицитны, так сказать, в рамках более или менее локальной/глобальной «формы жизни», «контексте». Лишь в рамках «грамматически»/логически структурированной «формы жизни» (которая суть совокупность употреблений в-правила), контекста, языковой игры, имеет смысл ставить вопрос об истине и знании.

Правила «Ногот часто управляет Фордом», «Хэвит пользуется общественным транспортом» и, быть может, «Хэвит не умеет управлять автомобилем» автоматически применимы к актуальной ситуации, так как они извлекаются из неё. Они также применимы к ситуации, в которой Ногот арендовал Форд, а у Хэвита нет автомобиля. Именно в этом смысле эти две возможности (ситуации) подобны друг другу.

В-правила и, в частности, ПП, укоренены в контексте по определению, а не навязываются данной ситуации извне. И без ПП нет, строго говоря, никакого контекста, так как о контексте можно говорить тогда и только тогда, когда можно делать различия, то есть тогда и только тогда, когда есть нормативное (концептуальное) измерение. Другими словами, контекст не внешнее условие. В рамках своего контекстуального реализма Ж. Бенуа говорит о понятии контекста в тесной связи с нормативностью и понятием реальности: «(…) Контекст – это не столько внешнее ограничение смысла – как если бы реальность, так сказать, ударяла по смыслу извне – сколько проявление того, что смысл эффективно укоренен в реальности, а также то, что способствует конституированию самого смысла. Если смыслу не нужно “вступать в контакт” с реальностью, то это потому, что он уже активен как подлинное нормативное “движение” в пространстве реальности» [5, p. xii – xiii].

Как уже было сказано выше, наша цель обосновать предположение, что льюисовское понятие подобия лучше всего интерпретировать как витгенштейновское семейное сходство, то есть сходство между (реальными) употреблениями одного и того же в-правила (или ПП). Более того, все другие правила релевантности могут быть выведены из так понятого критерия подобия. Семейное сходство – это тот общий принцип, который также позволяет исключить ситуации радикального скептицизма как ситуации, которые, на самом деле, не имеют сходства с релевантными ситуациями и, в частности, актуальной ситуацией, поскольку в-правила, управляющие последними не применимы к первым. В рамках атрибуторного контекстуализма речь идёт о том, что скептик принимает очень высокие стандарты. В скептическом контексте атрибутора субъект не знает, что он не мозг в бочке. С точки зрения обыденных стандартов для знания ситуация радикального скептицизма исключается из рассмотрения. В обыденном контексте атрибутора субъект знает, что он не мозг в бочке.

Итак, согласно предлагаемой точке зрения, контекст атрибутора – локальная «форма жизни», имеющая свою грамматику, то есть в-правила и ПП. Релевантные возможности определяются реальными употреблениями этих в-правил/ПП, то есть семейным сходством между ними. В частности, некоторые петлевые эпистемологи принимают в качестве ПП следующие предложения: «Я не мозг в бочке», «Я не сплю», «Внешний мир существует», «То, что Ногот управляет Фордом, не оптическая иллюзия» (ситуация, на самом деле, сложнее. Но здесь у нас нет возможности рассматривать проблему радикального скептицизма). Таким образом, ситуация радикального скептицизма, в которой Сью мозг в бочке, автоматически исключается как не имеющая подобия с актуальной[99]. Нерелевантные возможности (миры) – возможности (миры), которые управляются другими в-правилами (другой системой ПП)[100].

Если за очевидность принимается видимость, то, например, исключение сценария радикального скептицизма оказывается плохо мотивированным. Этот сценарий, так же, как и соответствующий обыденный сценарий, совместим с так понятой очевидностью. В обыденном контексте он, однако, исключается. Контекстуализм отличает обыденное знание от знания в соответствии с радикально высокими стандартами, которое в обыденном сценарии отсутствует. Таким образом, при фиксированной очевидности контекст, стандарты, смысл «знает» и истинностное значение «Субъект знает, что, что р» варьируются. Очевидность и контекст (релевантные миры) суть независимые переменные.

Семантический атрибуторный контекстуализм предполагает, что релевантные миры могут варьироваться в зависимости от контекста атрибутора, при одной и той же очевидности, поскольку варьируются стандарты для знания. Как нам представляется, наше предложение, что подобие между релевантными мирами – это семейное подобие, лучше вписывается в представления, согласно которым очевидность эквивалентна знанию. В этом случае очевидность и контекст не независимые переменные, так как знание, а, следовательно, и очевидность контекстуальны. Если в одном контексте атрибутора субъект знает, что р, в другом нет, то его очевидность будет разная, так как в первом случае она будет включать р, тогда как во втором случае нет. Это означает, что можно просто обойтись понятием очевидности (в контексте). Сказанное предполагает эквивалентность очевидности и знания.

Определение знания, таким образом, может быть дано лишь в терминах очевидности (отметим, что для Уильямсона, в случае знания условная на очевидности вероятность равна единице, то есть провал между очевидностью и истинным мнением (фактом) закрыт – истинное мнение является знанием, само относится к очевидности [2]). В этом случае сценарий радикального скептицизма исключается имеющейся очевидностью: если субъект знает, что р, то у него есть очевидность, что р, и, следовательно, очевидность, что он не мозг в бочке. Мозг в бочке не знает, что р, и, следовательно, у него нет очевидности, что р, хотя у него есть видимость, что р.

Если к очевидности относится само предложение р (как знание), то во всех релевантных ситуациях р автоматически истинно, так как рассматриваются только такие ситуации, которые совместимы с очевидностью.[101] Наоборот, если р не относится к очевидности, то есть р не знание, автоматически возможна релевантная ситуация, в которой р ложно. Здесь релевантная ситуация – ситуация, совместимая с очевидностью. (Понятие контекста не независимо.) Релевантность здесь можно трактовать как подобие между возможными употреблениями в-правила или ПП, которые лежат в основании так понятой очевидности как знания. Наоборот, если мы трактуем правило подобия Льюиса как семейное сходство – сходство между укоренёнными в реальности языковыми играми, – очевидность следует рассматривать не как видимость, а как знание. Это означает, что знание первично. Наличие знания нельзя вывести из применения других концептов, без обращения к концепту знания. В свете формулы Уильямсона, что очевидность эквивалентна знанию, определение Льюиса предстаёт как форма выражения первичности знания, как экспликация некоторых необходимых для знания условий.

Итак, роль принципа подобия хорошо объясняется эквивалентностью очевидности и знания. Если субъект не знает, что р, его очевидность не включает в себя р (употребление соответствующих ПП, совместимо с ложностью р), возможность не-р релевантна, то есть подобна актуальной. Если же в контексте субъект знает, что р, то само р будет относиться к очевидности или, быть может, даже быть ПП (и тогда во всех возможных мирах, совместимых с очевидностью, р автоматически истинно), и возможность не-р, не релевантна, то есть не подобна актуальной. Только в том случае, если р относится к очевидности, если р – знание или ПП, ложность р не совместима с очевидностью. Такая точка зрения на подход Льюиса сводит его к ЭСЗ.