Читать книгу Знание в контексте - Игорь Прись - Страница 85

Согласно Беллери и Колива эпистемический контекстуализм Льюиса не принимает во внимание специфичность случаев Гетье [10]. Льюис их объясняет так же, как он объясняет отсутствие знания в более привычных случаях, как, например, в случае лотереи. Но случаи Гетье, на первый взгляд, радикально отличаются от них. В самом деле, в случае лотереи почти во всех возможных мирах, за исключением одного, а также в актуальном мире, мнение истинно, тогда как в некоторых случаях Гетье, наоборот, во всех возможных мирах, за исключением одного – актуального, – мнение ложно. Можно также предположить, что в некоторых практических контекстах в случае лотереи субъект знает, что он не вытянет выигрышный билет (Льюис и Беллери & Колива приводят примеры таких практических контекстов [1; 10]). Но, например, в случае Гетье с остановившимися часами, которые показывают правильное время дважды в сутки, контекста, в котором можно сказать, что субъект знает время, когда он смотрит на часы именно в тот момент времени, когда они показывают правильное время, не существует или, во всяком случае, его нелегко вообразить. Это указывает на известную асимметрию между случаями Гетье и более обыденными случаями отсутствия знания.

Таким образом, применение эпистемического контекстуализма к случаям Гетье оказывается проблематичным. Контекстуальное определение знания, вроде бы, не учитывает особенности случаев Гетье, а объясняет отсутствие знания единообразным образом. То есть оно не принимает во внимание эпистемическую удачу, присутствующую в случаях Гетье.

В то же время в известном примере Гетье другого типа – примере с ложными фасадами, – как показал Греко, приписывание знания может зависеть от контекста [11, р. 80]. Напомним, что согласно стандартной формулировке этого примера, субъект, не зная об этом, находится в районе фальшивых (фасадов) амбаров, но по чистой случайности смотрит на один-единственный подлинный в этом районе амбар и формирует истинное обоснованное мнение, что перед ним амбар. При аналогичном методе формирования его мнения, оно с лёгкостью могло бы оказаться ложным (на самом деле оно ложно во всех ближайших возможных мирах). Поскольку мнение субъекта оказывается истинным лишь благодаря эпистемической удаче он не знает, что перед ним амбар.[105]

Некоторые эпистемологи также утверждают, что эпистемическая удача имеет место и в случае лотереи, поскольку возможный мир, в котором он вытягивает выигрышный билет, ни в вероятностном, ни в модальном смысле не более удалён, чем возможные миры, в которых он вытягивает невыигрышные билеты. Субъект мог бы вытянуть выигрышный билет с той же вероятностью, с которой он вытягивает любой невыигрышный билет, и мир, в котором он вытягивает выигрышный билет, подобен миру, в котором он вытягивает невыигрышный билет. В этом смысле у субъекта есть истинное обоснованное убеждение, что его билет невыигрышный, и истинность его убеждения обусловлена эпистемической удачей. Таким образом, имеется сходство между этим случаем и случаями Гетье.

Можно ли говорить о континууме между более привычными случаями отсутствия знания и случаями Гетье? Вообразим, специфическую лотерею, в которой все билеты, за исключением одного, выигрышные, субъект об этом не знает, и по чистой случайности вытягивает один-единственный невыигрышный билет (этот пример имеет сходства с примером с фальшивыми амбарами). Его убеждение, что он проиграл, будет истинным, но во всех возможных мирах, за исключением актуального, ложным. (Можно также сказать, что его убеждение будет субъективно обоснованным, поскольку оно будет основано на правдоподобной, но ложной посылке, что лотерея нормальная.) Существует непрерывный переход между нормальной лотереей и нашей воображаемой лотереей, которая имеет сходства со случаями типа Гетье. Это указывает на то, что, быть может, различие между случаями Гетье и более обыденными случаями отсутствия знания лишь в степени. С точки зрения ЭСЗ любое незнание, будь то случаи Гетье или более обыденные случаи, суть просто отклонения от знания.

Беллери и Колива считают, что контекстуальное определение знания Льюиса также трактует одинаковым образом случаи Гетье, в которых причинная связь между очевидностью и истинным убеждением нарушена, как это имеет место в случаях с Ноготом и Хэвитом и остановившимися часами, и случаи типа случая с фальшивыми фасадами, в которых эта связь, якобы, не нарушена, поскольку перед субъектом действительно находится подлинный амбар. (Вопрос в том, что они принимают за «очевидность». По всей видимости – материальный объект. Для нас, как и для Уильямсона, очевидность всегда пропозициональна; это знание.) Для объяснения отсутствия знания в случаях Гетье эпистемолог добродетелей Греко ввёл условие «по причине» (because). В первых двух случаях истинное мнение формируется не по причине применения субъектом своих перцептивных способностей, тогда как в случае с фасадами, как можно предполагать, именно по этой причине – между подлинным фасадом и субъектом имеется причинный визуальный контакт. (Эпистемолог добродетелей Э. Соса даже считает, что субъект приобретает «животное», но не «полное», знание.)

На самом деле, мы не думаем, что в примере с фасадами можно сказать, что истинное убеждение субъекта приобретается по причине применения его перцептивной способности, устанавливающей причинный контакт между ним и «очевидностью». Непосредственный перцептивный опыт неспособен привести к формированию мнения, так как он не имеет никакого содержания. Он неспособен установить причинную связь между очевидностью и истинным мнением, так как сам по себе он не очевидность, а просто часть реальности, в которой при помощи концептов может быть истинным или ложным образом идентифицировано то или иное данное, играющее роль очевидности. Перцептивная способность, приводящая к формированию убеждения, – способность концептуальная. Другими словами, связь с истинным мнением должна быть нормативно-причинной. Эту связь устанавливает не непосредственный перцептивный опыт субъекта, а его (истинным или ложным образом) концептуализированный перцептивный опыт – в данном случае ложным образом концептуализированный опыт (видимость), что перед ним находится амбар, а, следовательно, не подлинная очевидность, что перед ним амбар (перцептивный опыт, истинным образом концептуально оформленный, давал бы знание, что перед ним амбар, но знание отсутствует). Почему следует считать, что опыт оказывается ложным образом концептуализированным и, следовательно, не очевидностью? То есть почему амбар идентифицируется в его рамках как амбар некорректным образом? (Как только-что было сказано, если бы он идентифицировался корректным образом, это было бы знание.) Идентификация амбара и соответственно концептуализация опыта – применение концепта «амбар», которые имеет условия своей применимости. Эти условия в районе фальшивых амбаров не удовлетворяются. Применение концепта с лёгкостью могло бы оказаться ложным. Почти все случаи применения концепта «амбар» в этих условиях являются ложными. Именно неприменимость концепта «амбар», его неукоренённость в опыте, реальности, делает заключение о причинной связи между истинным мнением и очевидностью неверным. У субъекта в районе фальшивых амбаров есть лишь очевидность относительно видимости амбара. С другой стороны, поскольку перед субъектом действительно находится амбар, можно вообразить контекст (что и делает Греко), в котором между очевидностью и истинным мнением действительно устанавливается причинная связь и субъект приобретает знание. Такой контексте невозможно вообразить в случае, если перед субъектом находится фальшивый амбар. Рассмотрение примера с амбарами, как и других примеров, свидетельствует, на наш взгляд, что концепт знания первичен: знание либо есть, либо его нет.

Посмотрим, как случаи Гетье выглядят в терминах понятия петлевого предложения (ПП). В примере с остановившимися часами у субъекта есть очевидность, что стрелка часов (а не часы, как надёжно функционирующий инструмент) показывает некоторое время. Эта очевидность не субъективные данные, не видимость, а достоверное знание, которое может быть выражено в виде соответствующего ПП. Очевидность относится не к измеряемому времени, а к часам как материальному объекту (надёжность часов к очевидности не относится. Соответствующее предложение не является ПП. Это тот случай, когда льюисовское правило надёжности отменяется). Если бы часы шли правильно, на основе их показаний можно было бы сформировать знание о времени. Быть может, можно было бы даже принять предложение о времени, которое показывают эти часы, за ПП, имеющее логическую достоверность. Но в случае Гетье знанием является лишь убеждение субъекта о показаниях часов, а не о времени. Поэтому с очевидностью совместим сценарий, что время на самом деле несколько отличается. Другими словами, возможны употребления ПП, совместимые с показаниями надёжно функционирующих часов, отличными, чем те, которые видит субъект. Между этими употреблениями имеется семейное сходство, то есть они являются релевантными. Субъект не знает, что часы показывают правильное время, так как его мнение о времени в подобных сценариях оказывается ложным.

Аналогичным образом, в примере с фальшивыми амбарами ПП, выражающее нормальные условия визуального наблюдения, отсутствует. (Нечто подобное говорит и Льюис. Для него отсутствуют нормальные пресуппозиции. Истинная пресуппозиция, о которой субъект не знает, здесь в том, что субъект в районе фальшивых амбаров.) Как следствие, актуальный сценарий имеет семейное сходство со сценарием, в котором эти условия нарушаются и, соответственно, формируется ложное мнение. Напротив, в упомянутом выше специфическом контексте атрибутора, который воображает Греко, и в котором знание имеет место, сценарии, в которых нарушаются нормальные условия визуального восприятия, рассматриваются как не имеющие сходства с актуальной ситуацией (не релевантные).

Для атрибуторного контекстуализма Льюиса сходство между возможными мирами (их релевантность), совместимыми с очевидностью, зависит от контекста. Мы утверждали, что очевидность лучше трактовать как знание. ПП, лежащие в основе такой очевидности, играют роль в-правила для определения релевантных (подобных) сценариев. ПП (знание, очевидность) зависят от контекста. Поэтому очевидность напрямую определяет наличие или отсутствие знания. В тех и только тех случаях, когда очевидность в пользу р, включает само предложение р (о чём субъект может и не знать), то есть знание, что р, в подобных ситуациях, р не может быть ложным. Мы возвращаемся к эпистемологии сначала-знания [2; 12].