Читать книгу Партия в шестиугольные шахматы - Игорь Сагарадзе - Страница 4

Предположим, господа, что вы встретили человека, которого никогда не знали или знали очень давно, шапочно, и об этом знакомстве уже позабыли, так позабыли, что и самого встреченного не узнали. Так вот, встретив такого человека, можете ли вы точно или хотя бы приблизительно определить его характер и род занятий? Я понимаю, господа, что вторгаюсь таким вопросом внутрь вашего личного пространства, и, чтобы защитить его, вы, возможно, промолчите, возможно, проявите бурю эмоций, а возможно, прикроетесь примерами из жизни, причем скорее, не из вашей. Полноте, отнеситесь к этому вопросу как к веселой и ни к чему не обязывающей игре, вроде конструирования имен существительных из букв, содержащихся в наперед заданном слове. Тем более, что независимо от того, проницательны ли вы до такой степени, что Шерлок Холмс не годится вам в подметки, умеренны ли вы в своих оценочных суждениях о других людях, или вашей наблюдательности хватает только на то, чтобы мужчину, носящего золотое кольцо на безымянном пальце, счесть мужем, так вот, независимо от всего этого, внешний вид и манеры Ивана Владимировича многих из вас, несомненно, озадачат.

Скромная улыбка, вроде бы выдающая покладистость, и стремление заговорить и переговорить, стремление утопить в размеренных обволакивающих ласковых интонациях любые ответы собеседника. Приветливый взгляд, охотное и крепкое рукопожатие, но рукопожатие очень короткое, – пожал, и тут же, будто в спешке, вырывает руку обратно. В суждениях хвала настоящему (крайне редко встречающийся дар) и уважение к прошлому, без жалости, без ностальгии, без снисходительности, мы его пережили не без хлопот, но в уюте, воздадим же ему должное. А главное кредо Ивана Владимировича: суетность, суетность вредна, суетность – источник всех несчастий, болезней, да и самой ранней смерти. Первый же вывод, следующий из знакомства с Иваном Владимировичем, заключается в том, что Иван Владимирович проживет сто двадцать лет, не иначе, несмотря на свой очевидный лишний вес, ибо он не суетен вовсе.

Внешне Иван Владимирович похож на колобка, только одетого в стильную одежду, причем его стиль подразумевает яркость красок. Впрочем, удивить этим кого-либо сегодня сложно. А вот что действительно отличает Ивана Владимировича, так это темная шляпа с широченными полями, которую он иной раз не снимает даже в помещении. На носу щегольские бифокальные очки, желтоватые блики на линзах вызывают ассоциации с глазами кота. Впрочем, Иван Владимирович не любит подобных ассоциаций. Обвислая кожа на щеках и подбородке у Ивана Владимировича гладко выбрита. Он внимательно следит за своим лицом, и, хотя никто не назвал бы его лицо холеным, оно производит приятное впечатление. И еще одно немаловажное обстоятельство характеризует нашего героя, но об этом знают только близкие Ивана Владимировича: он патриот, однако уже продолжительное время собирается перебраться на постоянное жительство в Европу или Америку.

Суждения о женщинах Иван Владимирович высказывает крайне редко, ссылаясь на вполне почтенный возраст, когда женщины уже не вызывают никакого трепета, а молоденькие девчушки вообще сливаются в сплошную среду. К тому же он свято уверен, что до конца женщину знать не дано ни одному мужчине, ибо в женщине содержится множество тайных смыслов. В этом, пожалуй, нам следует с ним согласиться. Тем не менее, кое-какую информацию о женщинах Иван Владимирович черпает из разнообразных печатных и электронных журналов, а равно из книг, и знает, например, что любовь и благодарность проходят у женщин по разным департаментам.

Именно эту мысль и пытался внушить Иван Владимирович Виталию, уцепившись за последнюю деталь его разговора с незнакомцем в Харитоновском парке, ибо за остальные детали цепляться решительно невозможно, настолько они выглядят сумбурным нагромождением совершенно не связанных друг с другом частностей. Частностей, надо сказать, тем более странных, что незнакомец, судя по рассказу Виталика, не какой-нибудь чертик из табакерки, а посланец Горыныча, Алексея Горановича, Лешеньки нашего беспокойного, вздумавшего вернуться в родные нагромождения урбанистических откровений, да еще затеявшего при этом очередную свою игру. С Горынычем, однако, вопрос проясним, как только он приедет, а прояснить надо будет обязательно, способности Горыныча после того купания и последующей аварии действительно развились фантастические, абсолютно неестественные для лихого комсомольца и отличника восьмидесятых. Вот и помощничек его, незнакомец, Алексей (почему, кстати, Алексей, тезку Горыныч решил приобрести?), хоть ничего толком и не сказал, а виртуальность свою продемонстрировал. Собственно, сам-то Горыныч и не на такое способен, так что пусть от удивления дар речи теряют нежные барышни, а нам не привыкать к его чудачествам. Но выяснить… выяснить, что он задумал, надо будет обязательно.

А вот второй герой-собеседник, как там его, Арсений Игнатьич Путевой, он-то откуда взялся? Про человека, знаете ли, должно быть известно, каков его социальный статус, чем он занимается, какие взгляды выражает, плюс неплохо бы представлять круг его общения, хотя бы часть его, должны же найтись пара-тройка общих знакомых, а если есть тот, кто порекомендует, так совсем хорошо; наконец, ответьте, господа, кто его жена, нынешняя или бывшая, кто родители.

Странная все же сложилась ситуация; все так таинственно, будто и не о человеке конкретном речь, а о каком-нибудь «друге» в социальной сети, друге, выпрыгнувшем из ниоткуда, помахавшим парочкой своих фотографий на фоне леса, пляжа, недостроенной дачи, а то и вовсе в камуфляже с охотничьим ружьем. Да-с, парочка фотографий, да буддийская истина в качестве статуса.

Друг, правда, в реликтовом возрасте, к социальным сетям, поди, не приспособленный, но, в то же время как-то очень вовремя вынырнувший из прудка и лихо вступивший в разговор, развивавшийся на отнюдь не общепринятых метафорах. И название института странное, и знания, для стандартного философа необязательные, и осведомленность о разговоре, как будто от начала подслушивал, а может, и подслушивал, кто знает. Не от Горыныча человек, зачем Горынычу двоих снаряжать, он всегда прижимист был во всех смыслах. А откуда тогда? Неужели действительно случайно мимо проходил? Или кто-то, помимо Горыныча, в эту историю нос сунуть решил. Кто-то такой же умелый, как Горыныч. Маловероятно, конечно, такие способности, как у Горыныча, редкость, это ж вам не тарелками жонглировать. То есть, пожонглировать-то можно, но, сколько подкинешь тарелок, столько и поймаешь, как бы все эффектно ни выглядело… А здесь дело, по-видимому, серьезное. Поелику странен Арсений Игнатьич, неплохо бы с ним пообщаться, понять его, насколько это возможно. Не верится, что встреча сия просто случайность.

А вот с Руппией у Виталика прямо беда настоящая. Причем из пальца высосанная. Мало ли, что ей, Руппии, показалось, да и не показалось вовсе, так, позлить его задумала. А скорее, Виталик наворотил себе сорок бочек арестантов. А ей и радостно, превосходство свое почувствовала, та еще язва, вся в мамочку. Жалко парня, жалко. Влюбился-то он, судя по всему, давно и крепко. И ведь сколько всего для нее сделал. Но любовь и благодарность у них воистину по разным департаментам проходят. Да и есть ли она, благодарность?

Эх, Руппия! Девочка она, конечно, славная, Иван Владимирович ее с пеленок знает, но упрямая и взбалмошная. Одно имя чего стоит! Здесь, правда, не она виновата, но ведь человек становится похож на свое имя. Виталик поначалу и не знал, что в имени два «п», даже «индианкой» ее называл, а она, знай, плечами пожимала, не снисходила до уточнений. Но тогда ладно, детьми были, а сейчас-то чего из себя строить, худющая, неустроенная, уже за четверть века перевалило, в былые дни, которых не вернуть, такие неликвидами считались, а она все высокомерие свое лелеет.

Иван Владимирович призадумался, даже говорить перестал. Он и не заметил, как все это наговорил, то ли себе, то ли Виталию. Призадумался Иван Владимирович, и Виталий с надеждой на него посмотрел, можно ли уже потихоньку отчаливать.

– Вот что, Виталик, – решительно вывел себя из задумчивости Иван Владимирович, – с Руппией я поговорю, человек со стороны в таких делах часто лишний, но иногда бывает полезен. Тем более, что не такой уж я и сторонний. А этому Арсению Игнатьичу сколько лет-то? С сорок седьмого года. Хм, а рассуждает как-то неподобающе своему возрасту. Чудеса в Новый год, видите ли случались. В Деда Мороза верил. Он, случаем, не сектант какой-нибудь? Хотя вряд ли, больно здраво про атом водорода говорит. Правда, свихнуться на старости лет не штука, бывает, что при этом то, что в молодости учил, остается ясно и по полочкам разложено. И с этим соседствует… Ладно, Бог даст, разберемся. Денег он не просил? Значит, в следующий раз попросит.

Иван Владимирович помолчал, но темы этой не оставил, сильно она его, видать, задела.

– У Руппии мамочка такая же в юности была. В чудеса верила, стихи любила, и при том была практична и расчетлива до скаредности. «Милый сверстник, милый сверстник, в Вас душа – жива! Я ж люблю слова и перстни».

Иван Владимирович всегда был человеком образованным и начитанным. Но, чтоб отыскать, откуда эти строки, потратил в свое время немало усилий, гугла тогда еще не было. А, найдя их, очень удивился. Очень. Досталась же Виталию такая квазиутонченная натура с псевдотонкой организацией. Мужа ее, отца Руппии, тоже зовут Виталием. С ним Иван Владимирович в свое время не один пуд соли на пищу просыпал. Что-то вместе съели, а что-то выбросили. «Три танкиста, три веселых друга». Горыныч, Иван Владимирович да Виталий. А сейчас не поймешь, то ли друзья, то ли просто знакомые. Но все равно, Виталия всегда приятно вспомнить. Человек он добрый и флегматичный. Миролюбив. Статен. Любит играть в шахматы. Учитель как никак. Комедии с незнакомцами всякими не стал бы устраивать, даже обладай он способностями Горыныча. А вот женушка его – вполне могла бы. С другой стороны, сама обидчива, как все женщины. Обидчива и непредсказуема. Взяла вот однажды да исчезла. Уехала. Что тут еще скажешь!

Забавно как! На какую тему ни начни рассуждать, память тут же услужливо картинки из жизни подбрасывает: пейзажики, трудовые будни, галерею портретов. Что значит жизнь долгая за плечами. Иные из этих картинок скомкать да в сандалии на зиму затолкать, а иные разглаживаешь старательно, всматриваешься.

– Слышь, Виталик, а этот незнакомец Горынычев почему тебя в парк-то позвал? Нет, чтоб в кафушку какую-нибудь. Самое место для деловых разговоров, и тепло, и сытно. В парке-то зачем ветер ловить.

И разговор какой-то странный. Так я и не понял, чего он от тебя хотел. Все эти рассуждения о переходе на новый уровень какими-то играми отдают. Послушай, а этот незнакомец, он не из интернета скачан случайно? Все может быть. Мы и не представляем себе, сколько виртуальных деятелей вокруг нас разгуливает. Просто представить не можем. Как не можем представить, сколько компьютеров скрывается в любом неказистом пятиэтажном домике, не говоря уж о современных постройках. Опутывает нас проводами как сетью, оплетает.

Послушай, Виталик, а Арсений Игнатьич как выглядел? Лицо его случайно не похоже было на клубок ниток? Нет? Ничего-ничего такого особенного, это я так… Ну, тогда, может, действительно просто приставучий прохожий. Хотя как посмотреть, Виталик. Представь себе, что в разговоры людей на улице будут постоянно вмешиваться третьи лица. Да еще так активно, с развернутыми соображениями и готовыми аллегориями по обсуждаемым вопросам. Скажем, беседуют два человека о делах на своей кафедре, в офисе или ординаторской, коллегам косточки перемывают, и вдруг подходит такой бородач и начинает сравнивать образование, медицину или, скажем, бухгалтерское дело с законом Бернулли, и привязывать тему к вопросу «почему летает самолет,» а потом еще и историю нашу к разговору пристегнет. Оглянутся собеседники с тоской по сторонам, глядь, а рядом со студентками, сидящими на стволе липы, бородач, около мамаши с детьми тоже, влюбленная парочка в ужасе пытается от бородача отделаться…

Ты можешь себе такое представить? И я нет. Телевизор, говоришь, такую роль выполняет? Так к телевизору по доброй воле садятся. В общем, если бородач еще раз появится, ты найди способ мне позвонить, я, может, что-нибудь и придумаю.

А может… Ну, ладно, ладно, прости въедливого старика. Зануден, зануден, признаю. Но если честно, без занудства жизнь была бы куда скучнее. Да, да, ведь занудство – антипод верхоглядства. Не будь занудства, никто бы ни в чем не докапывался до самой сути. Даже велосипед бы не изобрели, хе-хе. Да что велосипед! Чтобы изобрести колесо, нужно было сначала изобрести дороги. По буреломам колесо не пройдет. Верхогляд прокатил бы бревно до ближайшего бугорка, и на этом зуд изобретательства у него закончился бы. Без занудства человечество задыхалось бы от огромного количества генераторов идей и не имело бы ни одного инженера, ни одного ремесленника или торговца. Ни одного царя, ни одного чиновника. Были бы только вожаки маленьких стай. Маленьких стай с маленькими головами, зато с большими, сам знаешь чем. Вот скажи, как научиться мало-мальски кропотливому делу без занудства? А научить? Научить без занудства вообще ничему нельзя.

Виталий осторожно посмотрел на часы. От Ивана Владимировича это не укрылось, он широко улыбнулся, «ну, заговорил, заговорил я тебя».

– Так что договорились, Виталик. Как только этот Арсений Игнатьич всплывет, ты меня в известность поставь, очень хочу на него поглядеть. А насчет незнакомца я у Горыныча все выведаю, когда он приедет. Да-с, и с Руппией я поговорю, ты не беспокойся.

Впрочем, беспокоиться было уже некому. Виталий, приняв улыбку Ивана Владимировича за окончание разговора, поспешил удалиться. Что ж, по правде сказать, Иван Владимирович иногда может прекрасно обходиться и без собеседника.

Еще об одной особенности Ивана Владимировича стоит упомянуть. У него редкостное хобби: он изобретатель-конструктор. И в этом деле почти волшебник. Именно в этом деле волшебник. Сны его, способные влиять на окружающий мир, например, на наше повествование, а то и снабжать это повествование новыми персонажами, от него самого зависят мало, чаще вообще не зависят, а вот инженерные выдумки – это безусловно его достижения, а главное, они без сомнения добры и полезны. Иван Владимирович конструирует станочки для выпиливания узоров из фанеры. Разумеется, такого рода станки сейчас можно легко купить, заказать в том же интернет-магазине, и будут они красивые, многофункциональные, заграничные. Но ведь Иван Владимирович не собирается с кем-то конкурировать, в выставках участвовать, фирму по производству открывать. Он просто умелец. Здесь следует поставить толстощекий смайлик, но Иван Владимирович и сам улыбается не хуже. Об этом его хобби знают немногие, но из тех, кто знает, есть мастера, что его станочками пользуются. Стены мастерской Ивана Владимировича, а у него есть мастерская, как у художника, завешаны работами этих мастеров. Сам Иван Владимирович станочки изобретает и конструирует, но пускать их в дело не желает, не дал Бог художественных талантов. Учился когда-то в молодости Ваня и живописи, и рисунку, но однажды понял, что зря силы тратит, прибил свое последнее произведение на внутреннюю сторону двери туалета, чтобы напоминало ежедневно: «каждый должен делать свое».

Мастерская – это и рабочий кабинет, и дом, и гостиница, и санаторий. И еще место для важных встреч. Виталий, спешно покидая пещеру трубадура механика, зацепился за ящик с инструментами. Произведенный грохот и «ойканье» Виталия не прервали течение мысли Ивана Владимировича, по крайней мере, не прервали сразу, а когда Иван Владимирович осознал, что что-то прогремело, в мастерской уже никого не было. Что ж, самое время сюда Руппию пригласить. Да она ведь со своим полосатым псом притащится. Ухоженным хозяйским собакам и кошкам Иван Владимирович мог вполне себе умиляться, но в рабочем кабинете их не терпел. Да и опасно им тут, мало ли что на себя опрокинут или выльют. К тому же аллергия на шерсть у него была с детства.

Однако ходят же по земле Арсении Игнатьичи! Иван Владимирович медленно опустился на деревянный стул и задумался. Облокотился на стол с разложенным чертежом кривошипно-шатунного механизма привода, хорошего привода с ноу-хау для компенсации вибрации при работе на больших скоростях. К столу чертеж прижимала пластиковая коробочка со сверлами. Открыл ее и начал перебирать сверла.

– И чего вмешиваются в чужие разговоры! – раздраженно проговорил вслух Иван Владимирович. – Тут и так непонятно с кем говоришь, так еще и Арсений, здравствуйте, давно вам хотел сказать… А Виталик почему-то спокоен, что ж, молодой еще, ничего не боится. Впрочем, Виталик к поучениям располагает, располагает прямо с детства, вот его и поучают все, кому не лень. «Вот кот. Раз шесть моет лапкой на морде шерсть… Это – собачка. Запачканы лапки, и хвост запачкан…» Недаром Виталик со школы так трепетен к Маяковскому. Дальше больше: «Эта дама – чужая мама… Она бездельница. У этой дамы не язык, а мельница». Вот то-то и оно: не язык, а мельница.

В общем, господа, вы сами видите, что Арсений Игнатьич наступил Ивану Владимировичу на обожаемую мозоль. Не очень понятно, каким образом, но это и не важно. Иван Владимирович объявил войну невидимому (пока) и даже, по большому счету, неизвестному противнику, основное оружие которого – медийная философия и бесцеремонность. Острота первого оружия сомнительна, одно название чего стоит, зато острота второго очевидна.

А если учесть, что у Ивана Владимировича недавно объявился им же порожденный недруг, то наличие двух фронтов требует аккуратности и расчета в собственном предприятии, тут нахрапом действовать нельзя. Что за недруг, спросите вы. Да, вот тот самый, новый персонаж. Статный, подтянутый, наголо бритый, богато жестикулирующий, и весь плетеный как мяч для бенди или клубок ниток. Так и зовут его – Плетеный. Выпрыгнул он из сна Ивана Владимировича.

***

Сны свои Иван Владимирович не любит. И в то же время считает их своим особым достоянием. Настолько они порой бывают живыми. Иногда ему кажется, что он в жизни встречает тех, с кем виделся во сне. Конечно, чаще бывает наоборот: те, кто нам в жизни очень важны, ненавистны или любимы, вдруг появляются в наших снах, а иногда появляются их сочетания, скажем, лицо одного человека, а душа другого. У Ивана Владимировича такое тоже бывает, но порой, не самой удачной порой, некто, появившийся во сне, вдруг всплывает в реальной жизни, в которой до сна его не было. И этот некто далеко не всегда человек, или не вполне человек. И самое удивительное заключается в том, что, увидев такого, такую или такое во сне, Иван Владимирович, проснувшись, точно знает, что это, этот или эта в действительности уже есть, даже, если оно, она или он ему пока не встретились, а может, и никогда не встретятся.

Так получилось и с Плетеным.

– Да что за черт! Нашел о чем думать, – взъярился на самого себя Иван Владимирович.

А как не думать – Плетеный помнился таким реальным, что просто позабыть его не было никакой возможности. И отмахнуться, дескать, чего во сне не увидишь, тоже. Вот же он, вот, прямо осязаем. Кожа – сплошные перекрестья тонких ниточек, и не сказать, что это некрасиво. Костюм из ткани, узор которой настолько рельефен, что прикоснись к нему с усилием, и на пальцах останутся вмятины – переплетенные узкие червячки. А на плече у Плетеного длинноухий черный котенок. Правильно, где клубок ниток, там и котенок. Котенок этот, правда, неподвижен, потому что ненастоящий. А какой, прости Господи, котенок еще может быть во сне.

Иван Владимирович уже кое-что про Плетеного знает.

Иван Владимирович знает, что Плетеный очень скоро станет интернет-мемом в человеческом обличии. И популярным блогером. Еще немного, и его витая, нитяная физиономия заполнит рабочие столы и аккаунты. А сколько появится с ним аватарок, не сосчитать. И блог его, и его страницы в социальных сетях соберут не одну сотню тысяч подписчиков. А в том, что он родился во сне, удивительного ничего нет, чем виртуальный мир отличается от сна? Только антуражем. А Иван Владимирович будет называть его балаболом, и он будет возбуждать у Ивана Владимировича крайнее неудовольствие. Почему? Потому что напичкан бессистемной информацией? Вторгается без спросу, как реклама на новостных сайтах? Пожирает драгоценное время, превращая его в липкий кисель блужданий по чужим мыслям, шуткам и фейкам? Или он то, что определяется модным клише «фрик»? Наверное, всего этого в достатке. Но еще он порождение Ивана Владимировича, и Иван Владимирович не хочет иметь такое порождение. И он, Иван Владимирович, попытается Плетеного дезавуировать. Их встреча в реале не сулит обоим ничего хорошего. И будет ли встреча в реале, неизвестно. Ну что ж, на то и чудодейственны сны Ивана Владимировича, чтобы исправлять допущенные ошибки.

Ну, а мы, господа, разумеется, благодарны Ивану Владимировичу, а также его сновидению, за подаренного персонажа. И хотя Плетеный – это немного фамильярно, а главное, не совсем точно в определении его характера. Внешности, пожалуй, но не характера. Надо отметить, что говорливость Ивана Владимировича велика и объясняется отчасти его эмоциональностью, тем не менее прозвищами он не злоупотребляет, и если уж решился прозвищем кого наградить, то делает это ни в коем случае не со зла, к тому же Плетеный фактически его детище, а потому и имя ему подбирать Ивану Владимировичу. Это разумно и логично, и мы с этим именем согласимся. Спорить мы не будем ни с кем и ни о ком. Нам в дальнейшем понадобятся хорошие отношения со всеми.

***

Иван Владимирович вышел на улицу, и его тут же облапил первый этой осенью снегопад. Хлопья были такие крупные, прямо белые стрекозы, а не мухи, что Иван Владимирович с изумлением застыл на месте. Надо же, уже и отвыкли от столь раннего снега, в этом веке в середине октября обычно бабье лето бывает. Жаль, пальто не надел, плащ-то от такого снега промокнет, но кто же знал. Впрочем, горевать не будем, не хватало еще снега бояться. Тем более что главная беда в такую погоду не сверху падает, а внизу прячется: ступай осторожно, каша под ногами коварна. Вот о чем в эту сырь и холод действительно начинаешь жалеть, так это о том, что существуют в мире светофоры. Понятно, что без них городу никуда, но это ж надо, стоишь около проезжающих с сытым чавканьем машин и просто глупеешь. Ибо нет ничего более глупого, чем отсутствие движения во время бурного первого снега. Хорошо хоть теперь светофоры снабжены таймерами, но, Боже мой, как это долго – семьдесят пять секунд. Знайте, люди, как вы транжирите время: за секунду человек делает два шага, то есть перемещается примерно на полтора метра. За семьдесят секунд, таким образом, можно пройти сто пять метров, а это треть квартала. А в Европе так и вовсе квартал. И все это съедает редко бывающий зеленым мсье светофор.

Ага, вон Руппия у скамейки маячит, конечно же, со своим очередным Бонифацием. Где она только их берет с таким полосатым окрасом, как у тигра. Настоящий Бонифаций был все-таки львом, впрочем, львом в тельняшке. И что за манера везде его с собой таскать, он же весь уляпается по такой погоде.

Иван Владимирович скроил сладенькую подобострастную улыбочку, предназначавшуюся у него для начала разговора с любой женщиной, коль скоро с ней приходится разговаривать.

– Гутен таг, дорогуша. Ты прямо красавица. Как песик поживает?

Руппия, несмотря на свой неликвидный возраст, а может, и благодаря ему, в игры умиления предпочитала не играть.

– Здравствуйте, дядь Вань. Вас Виталий попросил со мной встретиться?

Вот так! Как будто без Виталика и разговаривать бы не стал. Колючая девочка. Наверное, зря назвал ее красавицей. Нарочито получилось. Она ведь догадывается, что он ее считает страшненькой. Тут еще Бонифаций потянулся обнюхивать брюки и плащ, запачкает их, чего доброго.

– Ну, ну, ну, – запротестовал Иван Владимирович, и Руппия натянула поводок. Бонифаций спокойно уселся на мокрый асфальт.

– Знаешь, девочка, я всегда стараюсь не вмешиваться в чужие дела. Но иной раз выскажешь пару мыслей, и всем полегчает…

Руппия слушала Ивана Владимировича рассеянно.

Поежилась. Прижала воротник плотно к шее.

Дернула за поводок Бонифация, когда он решил исследовать содержимое урны у скамейки.

Стрельнула глазами в сторону Ивана Владимировича, улыбнулась. Отвела взгляд.

Нахмурилась.

Повела левой рукой, нарисовав что-то в воздухе, качнула головой.

Подняла брови, сморщила лоб.

Широко раскрыла глаза, слегка втянула голову в плечи.

Незаметно прикусила губу.

Улыбнулась, взглянув на Ивана Владимировича, высунула кончик языка. Спохватилась, посерьезнела.

Покачала головой.

Зевнула, прикрыв рот ладонью.

Слегка, почти незаметно, отмахнулась.

Дернула уголком рта.

Надула губы. Устало выдохнула.

Наклонилась к Бонифацию, потрепала его за шею, когда он вдруг обиженно подвыл.

Пригладила волосы, выбившиеся из-под капюшона куртки.

Укоризненно посмотрела на Ивана Владимировича.

Полминуты сосредоточенно теребила поводок.

Яростно потерла нос.

Сжала пальцы левой руки в кулак, прижала его к губам.

Подняла глаза к небу, опустила их вниз.

Медленно кивнула.

Начала медленно накручивать на правую руку поводок. Спохватилась, когда Бонифаций хрипнул.

Сосредоточенно облизнула губы.

Внимательно посмотрела на Ивана Владимировича. Улыбнулась.

Глубоко вздохнула.

Внезапно снег идти перестал. А через две минуты выглянуло солнце, недоумевая, как же долго его усилия тонули в серо-синей вате.

– Дядь Вань, зайдемте ко мне, погреемся, Вы же весь промокли.

– Спасибо, Руппенька, – Боже, с таким именем и ласково-то не назовешь, – ты беги, грейся. Вон и Бонифаций твой уже промерз. А мне по делу еще в одно место заскочить надо. Ну, я думаю, мы договорились, убедил я тебя? Ты уж, поди, и думать забыла о той глупости, а Виталик переживает. А он ведь, хоть и меланхоличный парень, но друг настоящий. Да ты и сама знаешь. Так что не заносись. Давай, пока-пока!

Иван Владимирович подал Руппии свою лапищу, она судорожно смотала с правой руки поводок, перехватила его левой и протянула узкую холодную ладонь. Иван Владимирович аккуратно ее сжал и отдернул руку.

– Дядь Вань, а что это вы про Харитоновский парк рассказывали?

– Да вот, встречался там Виталик с двумя деятелями. А что?

– Виталик встречался с незнакомыми людьми в парке? Его кто-нибудь об этом попросил?

– А-а, не обращай внимания. Встреча случайная и, по-видимому, никчемная.

– Алексей Горанович приехал? Это он Виталика попросил?

– Все-то тебе нужно знать. Да, Горыныч приезжает на днях. И дело у него какое-то к Виталику есть, но Виталик, я думаю, сам тебе расскажет.

– Не больно-то он рассказывает, вчера с ним по телефону говорила. Но по его описанию… Арсений… Игнатович, так кажется…, похож на моего дедулю.

– Неужели? – Иван Владимирович прислушался внимательнее.

– Похоже на то. Хотя, возможно, я ошибаюсь.

– Господи, умрешь тут с вашей конспирацией. С этим Арсением Игнатьичем я постараюсь встретиться, если он еще раз проявится. Очень хочу с ним пообщаться. Ладно, сейчас у меня дела. Свяжемся еще.

Руппия улыбнулась и кивнула, приложив кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем к уху, мол, будем на созвоне.

– Все, побежал, отцу привет!

– Передам.

Пройдя пару десятков метров, Иван Владимирович оглянулся и помахал рукой, Руппия еще стояла на прежнем месте. М-да, а все-таки не зря назвал ее красавицей. Молодость в женском воплощении всегда прекрасна.