Читать книгу Ёрт бы побрал этого Гвидония - Игорь Самойлов - Страница 11

Пламя гудело страшно. Его языки лизали копытца Солипатроса, и запахло палёным.

«А скоро запахнет и жареным», – пронеслось в мозгу фавна.

– Бабушка, вы чего! – заверещал он, наконец осознав всю реальность происходящего. – Не на-а-адо! Пожалуйста!

– Эх, милок, проснулся, – откуда-то донёсся голос старухи. – Это зря. Спал бы себе дальше, всё ж полегче тебе было бы.

– Мяу, – согласился кто-то в сторонке.

– Да ты не дрейфь, милок, – продолжила добрая бабушка, – это недолго. Щас ещё полешек подброшу.

Меж тем пламя загудело ещё сильнее, и Солипатрос явственно почувствовал, как его хвостик свернулся и затрясся от страха перед неминуемой участью. Доска с его телом втягивалась в печь, как в утробу.

– Я из Армира! Я самого Гвидония знаю! – решил сменить тактику Солипатрос. – Убийства запрещены на Хрустальных берегах! Вы б-б-будете наказаны! Я пожалуюсь! А-а-а, больно! А-а-а!

– А здесь тебе не Хрустальные берега, мягонький, – раздался чей-то грубый скрипучий голос. – Здесь тебе самая что ни на есть жесть.

Над Солипатросом (той его частью, которая ещё оставалось вне печи) навис невесть откуда взявшийся страшный худой старичище с железной короной на голове.

– И таких, как ты, сладенький, здесь дают на завтрак.

– Дедушка, а вы кто? – севшим голосом спросил обалдевший фавн.

У него от испуга, по-видимому, начала теряться чувствительность. И он даже чуть забыл о пламени.

– Коли не знаешь, так и ни к чему тебе знать. Щас-то уж чего? – хмыкнул тощий. – Давай, родимая, принимай, – кивнул он печке.

Солипатрос понял, что это конец. До него дошло, что он не во сне, что он доживает последние минуты, что он, такой распрекрасный и возвышенный, скоро станет просто куском горелого мяса. Прощайте, вино, картишки, девочки. Вспомнилась некстати и жёнушка. Её любимая фраза: «Говорю тебе, Соля: ты плохо кончишь».

Вся его сущность сначала словно застыла, а потом взбунтовалась от такой фатальной несправедливости. И он заговорил. Торопливо, сбивчиво. Словно это был его последний шанс, а слова – соломинкой над пропастью:

– Я очень важная персона. Я здесь по очень важному делу. Я с очень важным поручением к гномьему орфелику О’Брайану. У него дела с Гвидонием. А Гвидоний – большая шишка. Он что-то задумал. И, если я не попаду к орфелику, дело не выгорит. Я заплачу. Он заплатит. Сколько скажете.

– А запах-то хорош, – донеслись до слуха Солипатроса слова старухи. – Давненько такие жирненькие не попадались.

– Мяу!

И тут в мозгу у Солипатроса что-то как будто щёлкнуло. Он словно понял нечто. То, что из разрозненных кусочков лежало в сознании и никак не складывалось, а тут раз – и сложилось. Вспомнил он один разговор, случайно подслушанный, и как бы озарило его. Он тихо пробормотал, уже прямо из печи:

– Драконьи яйца на Стразе…

– Скоро, кисонька, скоро, – ворковала старуха.

А потом спросила кого-то:

– Чего?! Чего он сказал?

– Слышь, паря, – голова старичищи появилась у печи, – повтори, чего сказал.

– Он хочет переправить сюда драконьи яйца. Вот для чего ему нужен орфелик, – словно в бреду тараторил фавн.

Пламя в печи поутихло. Дым от опалённых конечностей поднимался вверх и щекотал ноздри Солипатроса. Впрочем, ему было уже всё равно. Почти. Он впал в какое-то странное состояние. Всё видел, но ничего не слышал и не понимал.

– Кащеюшка, чёй-то он бормочет, не пойму? – повели меж тем разговор сотоварищи.

– Давай-ка, старая, пока притормозим с этим мягоньким. Выяснить надобно, о чём шухер, – сказал старичище. – На руках-то у него… видела?

– А то ж, – покачала головой старая. – Издаля почуяла. Ну так и решила: всё одно ему теперича, а нам утешение было бы.

– Мяу? – вопросительно подал голос кот, недоуменно глядя на Солипатроса.

– Ш-ш! Вдругорядь попробуем, – махнула рукой ему старуха.

– Жалко лешего, – вздохнул Кащей. – Как это он его ухлопал-то? С виду хлюпик сопливый. Надо же.

– И то, – согласилась та. – Хоть и жуть какой вредный леший-то был, да всё равно нашенский.

Они покивали головами и призадумались. Дело тут принимало хитровывернутый оборот.

– Спокон веков на Стразе драконьих яиц не было, – размышляя про себя, сказал задумчиво Кащей. – Да и драконов последних извели так давно, что даже я не помню. А уж я-то пожил. Один Горыныч остался.

– Не для него ль гостинец? – предположила старуха.

Кащей повернулся к ней с удивлённым лицом. Да и сама старая закаменела от такой догадки.

– Ну ты, Ягинюшка, даёшь! – свистнул Кащей. – Сама-то поняла, чего сказала?

– Дык я это… – начала оправдываться та.

– Вот и думай, прежде чем болтать всякое! – строго прервал её тот. – А то не ровён час…

– Ладно, ладно! – замахала руками старуха. – Ёрт попутал!

– Ну, попутал или не попутал, а слово вылетело, – резонно заметил Кащей. – Стало быть, и нам не худо проверить, так ли это. К кому он скакал-то? Чего говорил?

– К О’Брайану вроде.

– Так он же помер, болтали.

– Значит, не помер. Но я его триста лет уж не видела. Натурально. И, сказать по правде, ещё бы столько не видеть!

– Да-а-а, гнусный тип, – согласился Кащей. – Но он единственный, кто к Горынычу доступ имеет.

– А ты-то, Кащеюшка, – удивилась старуха, – разве с ним не тип-топ, с Змеем Горынычем нашим?

– Увы! – вздохнул тот. – После того случая с чародеем не тип-топ.

– Дак это когда было! – протянула Ягиня.

– Давно, – кивнул Кащей. – да память у него больно злая. Не забыл он.

– Эх! – огорчённо выдохнула та.

– Выходит, надо орфелика отыскать да последить, что этот сучий корень задумал, – предложил Кащей.

– До Серых гор путь неблизкий. Этот, – старуха кивнула на Солипатроса, – на своих не доскачет.

– Твоя правда. Не доскачет. Да и не отпустим мы его одного, без сугляду-то.

Кащей в задумчивости потёр костлявый подбородок.

– Окромя того, может, ищут его уже. Надо и это в расчёт брать.

– Болтуна хочешь дать? – спросила Ягиня, глядя на Кащея.

– Вот думаю. Хотя мне он и самому нужон. Смотаюсь по-быстрому в пару мест. Надо нюхнуть, чего слышно. А кстати, ступа у тебя на ходу?

– Да, кажись, летает. А чего?

– Да так, прикидываю, как бы получше извернуться со всей этой радостью нечаянной. Ему-то что, – Кащей кинул взгляд на лежащего в беспамятстве Солипатроса, – наплёл, чего сам не понял, а нам думай теперь. А если всё это бред?

– Мабуть и бред, – согласилась старуха. – Токо если не бред, то нам лучше в курсях быть. А то не ровён час. Сам же сказал.

– Да я разве спорю! – махнул Кащей. – Вот ведь занозу судьбинушка подогнала, а? Всю жисть мечтал…

– Ты, Кащеюшка, не серчай, – ласково так начала Ягиня, – но в ентом деле без Наместника не обойтись.

– Да ты чего, старая, ополоумела?! – замахал Кащей костлявыми ручищами. – Он же сдаст всех с потрохами. Стукнет Сидхе сразу. Оно нам надо? Давно не прилетало, что ль, тебе?

– А если до них дойдёт, что мы ентово, – старуха кивнула на остывшую печку, – укрывали да помогали? Не прилетит, чай? Боязно чой-то мне, Кащеюшка.

– Тебе? Боязно? – удивился тот. – Запечь его в маринаде, значит, ей не боязно, а тут вона как заговорила!

– Так ведь Горыныч тут, Змей наш, растудыть его налево. Ужо если он озлобится, то нам точно карачун придёт. Только Сидхе и спасут, а мы их…

– Ох, старая, – прищурился насмешливо Кащей, – уж песок сыплется, а всё туда же – соломки подложить.

– Ну а как же, мила-а-ай! У меня вон котик на руках, хозяйство.

– Ладно! – отрубил нюни Кащей. – Скажем Наместнику, когда будет чего говорить, а щас ничего ещё непонятно.

– Как скажешь, Кащеюшка, как скажешь, – согласилась старуха.

– А теперь давай уже буди его.

Кащей похлопал по печке. Та вздохнула, как живая, и с противным скрежетом доска с фавном выдвинулась обратно.