Читать книгу Русский – среди евреев, еврей – среди русских - Игорь Троицкий - Страница 8

Менее чем через год вопрос о том, кто я – русский или еврей – вновь возник, но только уже на более серьёзном уровне и не по моей прихоти. Пришло время получать советский паспорт, а в нем (в те советские времена) был пресловутый пятый пункт, в котором фиксировалась национальность его владельца, а такую национальность, как «недожидок», увы, в него втиснуть было невозможно.

Обычно при различных национальностях родителей, ребёнку при выдаче паспорта автоматически приписывалась национальность отца, хотя в принципе получатель и имел право выбора. Я намеривался воспользоваться этим правом и записаться евреем, ибо выбор другой национальности рассматривался мною, как некое предательство по отношению к маме и бабушке.

Были ли эти эмоциональные предпосылки к решению записаться в евреи единственным поводом, сказать трудно. Сейчас думаю, что скорее всего – нет. Наверное, немало важным был юношеский задор – пойти наперекор: «пусть трудно, а я попробую», желание проявить своё «я». А возможно и весьма жесткая позиция моей мамы в сложный период «дела врачей». В самый разгар этой компании поговаривали о высылки евреев в далёкую Сибирь. Тогда мама получила от своей школьной подруги Татьяны Дубровской письмо, в котором та предлагала на это смутное время прислать меня к ней в Калугу. Татьяна обещала, что в её семье, мне будет так же, как и её собственному сыну. Мама поблагодарила свою подругу и, отказавшись, произнесла фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Как нам всем – так и моему сыну».

То ли время изменило маму, то ли бабушка на неё повлияла, но теперь мама в один голос с бабушкой выступала против такого моего решения. Отговаривая меня, бабушка приводила примерно следующие доводы:

Ты живёшь в России, и, только будучи русским, ты будешь естественным, истинным и настоящим гражданином этой страны. Так же, как если бы ты жил в Израиле, то будучи только евреем, был бы там естественным и истинным гражданином Израиля. Главное, чтобы записавшись русским, ты не оказался в антисемитах, и если вдруг на твоем жизненном пути встретится еврей, нуждающийся в помощи, ты бы не отвернулся от него, а помог, – убеждала меня бабушка.

И я сдался. Паспорт оформляли в милиции, где следовало предъявить Свидетельство о Рождении. Так как в этом документе, выданным ещё до войны не указывались национальности родителей, то вместе с ним требовался и паспорт одного из родителей. И вот я со своим Свидетельством и материнским паспортом направился в ближайшее 58ое районное отделение милиции города Москвы.

Милиционер, по званию младший лейтенант, взял Свидетельство и вслух прочёл: отец – Николай Алексеевич Троицкий, мать – Бронислава Григорьевна Липницкая, место рождения – город Калуга. Отложив свидетельство в сторону, милиционер открыл мамин паспорт, где чёрным по белому значилось – еврейка. Тяжело вздохнув и глядя куда-то в потолок, младший лейтенант начал рассуждать:

– Троицкий – это почти Троцкий, а Троцкий, Лев Давидович – еврей. Нет, я не могу записать тебя русским, евреем – хоть сейчас, а вот, если желаешь быть русским, приноси паспорт отца, – заключил милиционер.

Блюстителю закона было немногим больше двадцати и так же, как и я, он не ведал, что Троцкий – это псевдоним, а фамилия этого революционера, который с разными непристойными эпитетами упоминался в истории партии, была Бронштейн. Этого мы не знали, но в том, что Троцкий – еврей, мы оба почему-то не сомневались.

Логика милиционера показалась мне вполне убедительной, и я почти уже согласился записаться евреем, как вдруг вспомнил об обещании, данном бабушке и маме, и потому, забрав документы, отправился домой со стопроцентной убежденностью, что «естественным и истинным» мне, увы, никогда не быть.

Дома я в подробностях пересказал всё, что произошло в милиции. Услышав всю эту белиберду и мои сомнения в русской национальности отца, мама пояснила, что вообще-то Троицкий – это не просто русская фамилия, а фамилия, которую обычно получали священнослужители. Затем, помолчав, добавила:

– Да, увы, твой отец – сын священника, и когда-то учился в духовной семинарии. Отец не любил вспоминать о прошлом, но в память о своём происхождении вместо дня рождения отмечал только свои именины, так что ты не просто русский, а ещё и с православными корнями, – закончила мама.

Вечером она позвонила Надежде Милославской, старой приятельнице отца, рассказала ей о возникшей проблеме, и через неделю была получена по почте копия отцовского паспорта, заверенная в домоуправлении, вместе с листком, содержавшим отцовский адрес. Теперь мама и бабушка обсуждали вопрос – идти ли их мальчику в милицию одному или в сопровождении мамы. С одной стороны, мама могла открыть милиционеру правду об истинной фамилии Льва Давидовича, но с другой – присутствие еврейской женщины могло насторожить бдительного милиционера, решающего, кто же сей мальчик – русский или еврей. Взвесив все «за» и «против», бабушка и мама пришли к единому мнению – я должен идти один.

На этот раз дежурил другой, по-видимому, менее образованный лейтенант. Он не стал вспоминать героев революции, а, сделав копии со всех принесенных бумаг, подшил их в свою папку и вовсе, не интересуясь мнением, кто перед ним, еврей или русский, выписал паспорт, в котором в графе национальность поставил – русский. Все произошло очень быстро, и когда я вернулся домой ни бабушка, ни мама не могли поверить в столь быстрый успех этого предприятия. Только открыв паспорт и прочитав – «русский», бабушка опустилась на стул и отвернулась, а мама, чтобы скрыть слёзы радости, быстро побежала на кухню.

Это была их настоящая большая победа: для одной – сын, а для другой – внук, наконец, стал «естественным и истинным» гражданином страны, в которой они родились и жили! Они и раньше, несмотря ни на что, благодарили отца, одна – за любимого сына, другая – за любимого внука, а теперь ещё и за то, что он в своей стране не будет изгоем.