Читать книгу Хорса Кидронец - Игорь Валерьевич Мерцалов - Страница 3

Апилохен принадлежал к той немногочисленной и по-своему счастливой породе бродяг, которые крепко приживаются в каком-то месте и в глазах окружающих становятся чем-то вроде местной достопримечательности. У него не было ни дома, ни родных; друзьями он называл едва не половину Ликен, но по большому счёту, друзей у него тоже не было. Он появлялся ниоткуда и исчезал в никуда, чтобы спустя несколько дней вновь объявиться в какой-нибудь харчевне, зачастую с неплохими деньгами, а порою без гроша за душой.

Нигде и никем не любимый, он всюду умел найти приют. Видывали его и в притонах наихудшего пошиба, и в порядочных заведениях – как в этот вечер, когда он забрёл в харчевню, в которой отдыхали после смены стражи порядка…

Кости простучали по столу, и Карис глухо выругался. Сидевший напротив него пухлый Перин добродушно рассмеялся, придвигая к себе кучку медяков:

– Ну, дружище, когда-нибудь удача должна улыбнуться и коренному ликеянину. Не всё же гипареям как сыр в масле кататься.

– Чума тебя забери, ликеянин! Мало того, что нам задержали жалование, так ещё ты со своей удачей норовишь обобрать честного стражника!

– Зато сегодня ты можешь выпить за мой счёт! – предложил Перин и, подозвав трактирщика, велел принести две бутыли вина, заплатив из выигрыша.

Карис проводил взглядом деньги и сказал:

– Сыграем ещё? У меня осталось полдрахмы.

– Вот и пусть остаются. Никогда не ставь на кон последнее, что имеешь.

– Вольно тебе говорить, когда угощаешь меня на мои же деньги! Давай кости, чувствую, мне должно повезти.

На самом деле ничего он не чувствовал, кроме глухого раздражения. Полдрахмы в мгновение ока перешли к Перину. Карис выпил вина.

– Везёт тебе сегодня. Собери ещё игроков – разбогатеешь.

– Удача переменчива, полагаться на неё нельзя, – рассудительно ответил Перин. – Да и не хочу я внезапного богатства. Я человек простой, мастеровой, по мне – лишь бы работа была. Ну, а если уж милицию сделают городской стражей…

– Чушь! – рассердился Карис. – Не бывать такому никогда! Вашу милицию вообще разогнать надо. Народные силы правопорядка, как же! Только и делаете, что ворьё укрываете.

– Просто не даём вам хватать всех без разбора.

– Поосторожнее со словами, в них нетрудно услышать неуважение к городской страже.

– Только не говори, что собрался вернуть проигранное, содрав с меня штраф.

– А если и так?

– Тогда неуважение в моих словах станет намного явственней.

– Значит, одним штрафом не отделаешься.

– Брось, Карис, не позволяй хмелю говорить вместо себя. Мы с тобой не первый год знакомы, и ты отлично знаешь, что без помощи милиции городская стража и одного дня не удержала бы порядка в городе.

– Истинная правда! – раздался рядом весёлый, но чуть надтреснутый голос, и на скамью подле Перина подсел худощавый человек с длинным носом и близко посаженными суетливыми глазками.

– Ты кто такой? – нахмурился Карис.

Перин поморщился и отодвинулся от нежданного соседа.

– Что у тебя на уме, Апилохен?

– Как что? Поддержать милицию – что ещё может быть на уме у честного горожанина?

– Про честных я знаю, потому и спрашиваю: а что на уме у тебя?

– Много чего, почтенный Перин. Кое-чем я даже готов поделиться…

– Кто этот тип? – строго спросил Карис. – Кажется, я его где-то видел.

– Конечно, видел, господин стражник, коли по сторонам смотрел. Нынче, под Южной стеной…

– А, не напоминай! – вмиг помрачнел Карис и схватился за бутыль. – Чтоб она сдохла, стерва эта ведьмовская.

– Сколько знаю, как раз подыхать она не собирается, – развёл руками Апилохен. – Тот охотник о ней позаботился…

– И ему чтоб пусто было, сдохни он сам и вся его родня! Выискался же, проклятый…

– Не такое это простое дело – устроить, чтобы Хорса сдох.

– Сдохнет, пускай только попадётся мне на глаза! – пообещал Карис.

– Шёл бы ты, Апихолен, – уже настойчивей сказал Перин.

Но тут Карис сообразил, что именно он услышал.

– Постой, постой, ты так сказал, будто что-то знаешь про этого Хорсу?

– Не то, чтоб я его знал, как, скажем, старину Перина, – потирая руки своими неприятно мелкими движениями, сказал Апилохен. – Но встречал, было дело. А что же, господин Эриной, копьеносец, и вправду Кидронца не признал?

Перин отвернулся, пряча досаду на лице.

– По-твоему, у господина лохарга нет других забот, как местных бродяг запоминать? – фыркнул Карис.

– Да ведь господин Эриной был в первом Тиртском походе, так?

– Ну да. А Хорса тут при чём?

– Хорса Кидронец, – вздохнул Перин, жестом остановив открывшего рот Апилохена, – тоже ходил на Тирт. Отличился в боях, но повышения не получил, потому что не поладил с командиром.

– Ты разве там был? – удивился Карис.

– В Первом. Хвала Светилу, что не охромел насовсем, но долго потом ногу лечил. Ну, и оставил службу, занялся отцовским ремеслом…

– Плевать на твоё ремесло, ты про Хорсу рассказывай.

– Своими глазами я его только издали видал. Но как только мне рассказали про поединок под Южной стеной, сразу подумал: он это.

– «Рассказали», – поморщился Карис. – В этом городе что, и поговорить больше не о чем? Ладно, давай лучше про Хорсу. Говоришь, признал его?

– Ну, во-первых, имя, во-вторых, он же Солнцу не молился, только предкам? Мало кто так делает, и Хорса как раз из этих немногих. В-третьих, я слышал, что после войны он стал промышлять охотой где-то в наших краях. И вообще… Вот так, мимоходом, вызваться на суд богов, защищая незнакомую девушку, – это на него похоже.

– И, главное, я его в лицо признал, – вставил Апилохен. – Потому как видел Хорсу в те годы не только издали, но и вблизи.

– Что, и ты в Тиртском участвовал? – удивился Карис.

– Участвовал, участвовал, – сказал Перин. – В обозе…

– Ладно, без разницы, – отмахнулся Карис. – Значит, Хорса из Кидрона… Где его искать?

– А надо ли искать? – спросил Перин. – Ведь он не нарушил закон и не сделал ничего плохого…

– Предоставь судить об этом мне, – строго сказал Карис. – Много милиция понимает в гипарейских законах!

– Однажды Кидронец напал на безоружных, – тихо сказал Апилохен.

– На берегу Кинда? – прищурился Перин. – Там у вас было много оружия.

– Но ни одного человека в броне! И не говори о том, чем мы занимались. – Апилохен ссутулился, голос его задребезжал глухо, черты лица заострились, и он стал удивительно похож на озлившуюся крысу. – Всякий волен языком трепать, но этих говорунов там не было. Не было и тебя, Перин-краснодеревщик. Своими глазами ты ничего не видел, вот и не мели с чужих слов.

– А я по своему разумению говорю. Хорсу не судили за тот случай.

– Дело замяли, вот и всё, – огрызнулся Апилохен.

– Кто замял? – разгорячился Перин. – Командир, который Хорсу терпеть не мог? Кто из гипареев стал бы защищать иноверца? Нет уж, раз не было суда над ним, значит, Хорса невиновен.

– И всё-таки он напал на безоружных!

– А ну тихо! – прервал спор Карис, хлопнув по столу. – Мне важно одно: где найти Хорсу?

На самом деле ему стало уже интересно, что там произошло на берегу Кинда. Название было знакомо, как и всякому в Ликенах, ибо там гипареи одержали последнюю свою победу в Первом Тиртском походе – последнюю и самую трудную. Но с этим местом, кажется, была связана ещё какая-то история, только Карис не мог вспомнить, какая.

Сам он воевал только во Втором, победоносном походе. Повезло. В армию Карис без особой охоты записался – просто нужно было уйти из родных мест, оставив за спиной жизненные неприятности…

– Где искать Хорсу – сложный вопрос, – промолвил Апилохен. – Ликея страна немаленькая. Но за вознаграждение – можно попробовать… Ты не сомневайся, господин стражник, никто ещё не жалел, что заплатил старику Апилохену.

– Зачем тебе это нужно, Карис? – спросил Перин.

– Олух! Про поединок слышал, а про то, что Хорса – подручный этой ведьмы и победил силой колдовства, мимо ушей пропустил? – на ходу придумал Карис. – Идём со мной, – бросил он Апилохену и поднялся с места.

Апилохен засеменил за стражником.

Перин выпил вина и закрыл глаза. На Кинде он был в первых рядах, а Хорса – в одной из последних колонн. Гипарейское войско растянулось из-за раскисших дорог, и тиртяне грамотно воспользовались положением, сосредоточив удар на авангарде.

До сих пор жутко вспоминать эту бойню. Гипарейские лохосы вмиг потеряли связь друг с другом и дрались в окружении, ничего не зная даже о ближайших соседях. Перин хорошо запомнил возникшее ощущение, будто его отряд – последний; потом он узнал, что каждый боец испытывал то же самое.

Только арьергард успел сплотиться – это и спасло гипареев. На ходу перестроившись в боевой порядок, он врезался в уже смешавшихся тиртян, разрубая кольцо окружения. Сумасшедшая радость, охватившая Перина, когда он понял, что ещё не всё потеряно, тоже навсегда запечатлелась в памяти.

Какое-то время весы удачи колебались, ни одна сторона не могла взять верх. Но гипареи с каждым лохосом, вызволенным из окружения, укреплялись, тогда как тиртяне неуклонно слабели. И они стали отступать – неохотно, вцепляясь в каждую кочку, чтобы дать отпор. До последнего казалось, что они совершенно уверены в себе, что вот-вот соберутся с силами и вырвут у северян уже было одержанную победу. Но, конечно, этого не случилось.

Целых десять стадиев титряне отступали по берегу с боями, и только потом побежали. У гипареев не оставалось сил, чтобы преследовать их, но один из стратегов этого не понял, бросил отряды в погоню. Тиртские конники, прикрывавшие отступление, тотчас набросились на них. Пришлось остальным, преодолевая усталость, идти на выручку – это затянуло сражение и обошлось северянам в лишние сотни жизней.

А позади между тем лежали в грязи мёртвые и раненые – широкой полосой растянулись они на все десять стадиев вдоль хмурого Кинда. Обозы, отставшие от основного войска и смешавшиеся при первых сообщениях о сражении, только-только подтянулись к полю боя. Обозники начали подбирать раненых. И мародёрствовать.

Да, Перин этого своими глазами не видел. Он снова оказался впереди и в те минуты едва переставлял ноги, одной силой воли удерживая тяжёлый щит и с тоской думая, не придётся ли именно теперь получить смертельный удар, когда победа уже практически одержана. Но наслушался потом вдоволь…

Обозники нередко промышляли тем, что успевали подобрать брошенное оружие до того, как похоронная команда соберёт тела; не брезговали и срезать тайком кошельки у мёртвых. В этот раз, говорили, Хорса увидел, как кто-то из них добил раненого. Кидронец, не долго думая, метнул в него копьё, а потом взялся за меч и принялся рубить остальных.

По слухам, он успел уложить то ли троих, то ли четверых. Потом соратники остановили его.

Перин покачал головой и налил себе вина.

– Безоружные, – пробормотал он. – Окажись я рядом с Хорсой, вас полегло бы больше…

– Здорово живёшь, старина! – подсел к нему гончар, милиционер из соседнего квартала. – Вижу, ты сегодня играешь. Погремим костями?

– Погремим, – согласился Перин.

– По медяку?

– По медяку…

* * *

– У тебя проблемы в имении? – переспросил всадник Гифрат, поправляя тогу на плече. Взгляд его бродил по аккуратно подстриженным кустарникам роскошного сада. – Проблемы в имении, из-за которых ты хочешь взять отпуск?

– Именно так, господин, – сдержанно кивнул Эриной.

– Проблемы в имении, надо же… Некоторые копьеносцы живут, делая вид, будто они всадники.

Гифрат посмотрел ему в лицо, и Эриною стоило труда сохранить невозмутимое выражение. Если бы он не дорожил своим местом, старый пройдоха с прозрачно-голубыми глазами услышал бы в ответ, что некоторые всадники живут, делая вид, будто они цари.

По гипарейским законам копьеносцы жили за счёт казны, тогда как всадники должны были не только служить, но и сами платили за своё положение. Сословие всадников было опорой власти – это люди, которым хватало средств, чтобы приобрести полное вооружение и содержать боевого коня, а также обеспечить трёх пехотинцев для регулярного войска.

Те, которые могли оплатить боевую колесницу и содержать необходимую прислугу (воина, возницу, конюхов, плотника, кузнеца) искали случая показать доблесть на поле брани, ибо тогда они могли быть произведены в колесничие и войти в число высшей знати.

Впрочем, в мирные годы правила ценза менялись. Всадником мог стать копьеносец, который заплатит три тысячи драхм и отслужит год на границе, обучая воинскому ремеслу полное копьё ополчения. На звание же колесничего мог претендовать любой всадник, готовый внести в казну сумму, достаточную для сбора и обучения лохоса ополченцев.

Одного взгляда на дом и сад Гифрата хватало, чтобы понять: он уже близок к воплощению мечты.

– Итак, у тебя проблемы в имениях. Что ж, виноград не родится, или рабы мрут?

– Я не хотел бы утомлять такого занятого человека банальными хозяйственными хлопотами.

– Скажи, до тебя доходили слухи, что заботу о порядке в городе собираются передать местным властям?

– Да, – ответил несколько сбитый с толку Эриной.

– Как ты к ним относишься?

– Этого никогда не произойдёт. Ликеяне глупы, они собственный нос не найдут без зеркала. Только гипареи способны блюсти порядок и закон в этой стране.

– Золотые слова! – иронично зааплодировал Гифрат. – Именно так всё и обстоит. Святой долг гипареев – блюсти порядок. Честно служить, а не разъезжать по имениям.

– Однако в городе сейчас спокойно, и я не вижу причин, по которым честный стражник не мог бы заняться личными делами…

– Спокойно, говоришь ты, копьеносец Эриной? У меня другие сведения. Вот, скажем, вчера под Южной стеной произошло некое событие… Ты знаешь о нём?

– Конечно, господин всадник, прекрасно знаю, поскольку сам занимался этим случаем. И готов поручиться: если он волнует тебя, значит, твои сведения неверны. Могу представить полный доклад…

– Не нужно, – усмехнулся Гифрат. – Лучше поговорим о твоём имении. Значит, виноград не уродился? Должно быть, лоза подмёрзла? Испортился вкус?

– Совершенно верно.

– Ай, как досадно. Значит, придётся продавать задёшево. Сколько виноградного сока дают твои земли? Должно быть, не меньше тридцати бочек?

Эриной молча кивнул, отметив про себя, что, кажется, Гифрат назвал точное число отнюдь не наугад.

– Ах, какая досада! Ну, может, я смогу тебе помочь. Вот что: продай-ка ты сок в мою винокурню. У меня ведь делают вина не только для благородных гипареев, но и гонят пойло для нищеты. Качество лозы тут неважно. По крайней мере, ты получишь тридцать драхм за бочку, а не просто выльешь сок в землю.

Эриной почувствовал, что закипает.

– Благодарю за щедрое предложение, – промолвил он. – Но, думаю, и сам смогу найти применение урожаю.

– Как понимаю, о хозяйских заботах ты говорить не хочешь… Что ж, поговорим о заботах городской стражи. Итак, ты подверг сомнению мои сведения о событиях под Южной стеной… Или всё-таки передумаешь насчёт винограда?

Эриной понял, что краснеет от гнева.

Виноград в этом году уродился на славу, в подвалы должно уйти не меньше двухсот бутылей, которые через пять лет принесут отличную прибыль, а продажа излишков сока в другую винокурню, как писал управляющий, даст около двадцати золотых чистой выручки.

В какую же цену обойдётся Эриною «отпуск», если он поддастся на вымогательство начальника? Стоит ли Алайя таких денег?

Впрочем, речь уже не только об Алайе. Кажется, старый пройдоха решил, что «события под Южной стеной» дают ему повод хорошенько подцепить копьеносца, думающего о себе, будто он всадник. Поддаваться нельзя…

– Нет, я не передумал, господин Гифрат. Уверен, мои виноделы найдут выход. Они отлично знают своё ремесло. Если желаешь в этом убедиться, могу передать тебе шесть бутылей «Ордонского ветра» семилетней выдержки.

Бутыль «Ордонского ветра» даже в Ликенах стоила по золотому, а за горами её цена повышалась впятеро.

– Недурная идея, – охотно согласился Гифрат. – Думаю, тебе и впрямь следует побывать в имении. Сейчас кликну писца и выдам тебе бумагу.

Эриной уходил, сам дивясь облегчению, которое испытал. Неужели он готов был ради Алайи пойти и на большие траты?

В воротах он оглянулся. Гифрат по-прежнему стоял на террасе и глядел ему вслед, и Эриной вдруг увидел на миг не старого пройдоху с прозрачными глазами, а человека, который десять лет назад возглавил атаку, сменив на поле боя павшего предводителя, и сразил в единоборстве вражеского военачальника.

За воротами особняка дожидались, переминаясь с ноги на ногу, Карис и Филон.

– Дело сделано, – сказал им Эриной. – Теперь идём в таверну. Что у тебя нового, Филон?

– Плотник Энкилон, отец того придурка, Клита, готов хоть сейчас всё бросить и искать ведьму, – на ходу отвечал Филон. – Я намекнул ему, что помощь Белайхи была бы не лишней, и, уверен, он приведёт с собой кожемяку.

– Это хорошо, но ты сказал, в таверне ждёт ещё и Ксенобий? Мальчишка пришёлся к месту во время казни, но брать его в поход… Случись что, нас же в грязь втопчут, лишь бы его обелить.

– Он всё равно узнал, что Энкилон идёт.

– Узнал? Ему-то какое дело?

– Какое-то, видно, есть. Он как раз пришёл к плотнику, когда я был там. Почему-то Ксенобию очень хочется убить ведьму.

– Что она ему сделала? Отказала, что ли? – хмыкнул Эриной.

Филон пожал плечами.

– Может, тебе, господин, он и скажет толком, а так – несёт что-то про борьбу с предрассудками. Брать его с собой не хотелось бы, но я подумал: пусть лучше идёт с нами, чем останется в городе и будет молоть языком.

– Правильно рассудил, хвалю, – кивнул Эриной.

Они дошли до харчевни с расколотым щитом на вывеске. Посетителей было мало, и Ксенобий с Апилохеном очень бросались в глаза. Оба явно чувствовали себя неуютно в обществе друг друга. За спиной Ксенобия стоял навытяжку слуга, которого Эриной заметил ещё во время казни, когда он пытался сунуть в руку господина камень.

– Представляться нет нужды, – сказал Эриной, садясь к ним за стол. Отправив Кариса принести еды и вина, он спросил: – Почему ты хочешь пойти с нами, юноша?

– Копьеносец, ты обращаешься к сыну всадника! – встрепенулся слуга.

Эриной не удостоил его даже взгляда.

– Тише, Лимма, – остановил его Ксенобий. – Господин копьеносец, конечно, сомневается, будет ли от меня польза. Могу заверить: учителя не раз хвалили мои навыки гимнаста, я не так слаб, как может показаться с первого взгляда. Что же касается моих побудительных мотивов, то всё просто. Я готовлюсь к службе при царском дворе. Уже сейчас я ощущаю великую ответственность за благополучие государства, которая ляжет на мои плечи, и намерен сделать всё, что в моих силах, для процветания Ликеи. Но процветания достичь невозможно, если и дальше терпеть варварские культы и суеверия простонародья! Единство вероисповедания, избавление от глупых предрассудков, искоренение дикарских традиций – вот путь к превращению тупой массы в сплочённый народ. Мёртвая ведьма, о которой говорит вся столица, лучше всего докажет городскому быдлу несостоятельность сказок о силе колдовства. Когда-нибудь я обязательно добьюсь того, чтобы упростить процедуру суда над всеми, кто именует себя магами и колдунами…

Словно забыв, что находится не в молодёжном собрании, Ксенобий говорил со всё большим пафосом, и Эриной поспешил прервать его:

– Чудесно! Я восхищаюсь тобой, юноша! Ты совершенно прав! Что ж, если уверен в своих силах, нам по пути. Быдло получит свой урок. А теперь не будем терять времени. Итак, ты, Оборвыш, клянёшься, что сумеешь отыскать этого Хорсу?

– Апилохен, с твоего позволения, господин…

– Слишком пышное имя для такого ледащего, как ты. Карис рассказал мне, при каких обстоятельствах ты свёл знакомство с Хорсой. Почему не пытался отыскать его раньше?

– Чтобы получить второй удар, от которого уже не оправлюсь? Теперь – другое дело. Можете рассчитывать на меня, господа стражники. Я не подведу.

– Ты что же, хороший следопыт?

– Не самый плохой. Да, ловить зверьё в лесу я не умею, но человеческий след как-нибудь распутаю. Важно найти людей, которые знают Хорсу.

– Таких, насколько я понимаю, нет, – сказал Эриной.

– В городе, может, и нет, особенно если он сдаёт добычу разным скупщикам, – кивнул Апилохен. – Но вдоль дорог его наверняка знают. Только спрашивать нужно осторожно, с умом. Им там городская стража не указ, да и постоянных посетителей не выдадут.

– Что ж, ты, кажется, неплохо знаешь страну. Пойдёшь с нами. Значит, так: завтра утром все встречаемся в ложбине за Восточной стеной. Сначала проверим Ксамир, а там разделимся на пары и прочешем селения вдоль Южной дороги…

– Если господин позволит, я дам совет, – сказал Апилохен. – Спрашивать нужно кидроана. «Кидроан» – так ардском наречии будет «кидронец». За городом на такие дела слух у всех чуткий. Если говорить «кидроан», вам поверят, что вы и в самом деле его знаете.

– Толково, – признал Эриной. – Да, чуть не забыл… Сколько просишь за труды, Оборвыш?

– Полсотни драхм.

– Что ж, они будут твоими, если приведёшь нас к Кидронцу… то есть к Кидроану.

* * *

Достигнув Миген, Хорса почувствовал себя другим человеком. Хоть и ждали дома одни заботы, он был рад: здесь ему всегда дышалось свободнее.

Даже молчание Алайи перестало угнетать. Девушка уже окрепла, следы побоев стали едва заметны, и во взгляде её больше не было пугающей пустоты. Она была задумчива, но о чём думала – оставалось только гадать.

Вчера на привале он не успел отвести от неё задумчивого взгляда, когда она вдруг поглядела ему в глаза.

– Спроси уже, спроси, – сказала Алайя.

Хорса выбрал совсем не тот вопрос, который его мучил:

– Откуда ты родом?

– Из Тирта. Я была ещё совсем девчонкой, когда вы взяли наш город. Я быстро узнала, что значит «горе побеждённым».

– Я во Втором Тиртском не участвовал.

– Мне от этого не легче.

– И то верно… – согласился Хорса и стал помешивать похлёбку в котелке.

Он думал, Алайя опять замолчит, но девушка усмехнулась:

– Что, не наберёшься смелости спросить о том, что действительно хочешь знать?

Хорса подавил вспышку раздражения. Обижаться на правду – удел слабых. После неудачной попытки разрешить загадку, он предпочитал вовсе не думать о своих проблемах, отложив их до того дня, когда доберётся до Мигарты и поговорит с жрецом своей веры. Точно так же отложил он загадку Алайи – до тех пор, пока она не разрешится сама собой.

Может, кто-то сказал бы, что не мучить себя вопросами, которые всё равно не можешь разрешить, мудро. Однако сам Хорса чувствовал, что это скорее недостаток мужества.

– Ты и правда ведьма? – спросил он.

– А сам как думаешь?

– Души предков даровали мне победу. Значит, либо ты не ведьма, либо не совершала злых дел.

Он внимательно наблюдал за лицом Алайи, надеясь угадать по его выражению, какая из догадок верна. Но это ничего не дало.

– А может, душам предков безразлично? – предположила Алайя.

– Не смей так говорить! – потемнел Хорса.

– Не буду, – покорно согласилась Алайя. – В сущности, ты ведь и сам обо всём догадываешься…

– Да, я догадываюсь, что неспроста следы побоев сошли так быстро… Видно, ты и вправду на что-то способна?

– Вот видишь, ты и сам ответил.

– Но ты совершала зло или нет? Неужели трудно сказать? Я, кажется, ясно дал понять, что не собираюсь осуждать тебя. Мне только нужно знать правду.

– Ах, сколько бесполезных слов… Что такое правда, охотник? Что такое добро и зло? Дурачок Клит повесился из-за меня – я сделала зло? Его отец уверен, что да. Это его правда. Я же думаю, что большим злом было бы ответить на любовь дурачка. Это моя правда. У каждого на свете свой взгляд на то, что такое благо, и каждый верует только в то, что представляется благом ему.

Эти речи показались Хорсе знакомыми.

– А что ты думаешь о грехе? – спросил он.

Алайя неопределённо дёрнула щекой, словно хотела прогнать муху.

– Грех? Это ярмо, в которое запрягают слабаков.

– А что ты думаешь о пятнах на солнце?

Хорса уже не сомневался, что эта девушка прошла обучение в храме гипарейской веры. Однако её ответ удивил его:

– Пятна на солнце? О чём ты?

Он пересказал то, что слышал от жреца. Алайя равнодушно пожала плечами и сказала, глядя в костёр:

– Мне неинтересно, что происходит на солнце.

Похлёбка вовсю кипела. Хорса снял котелок с огня. Кажется, настроение разговаривать у Алайи прошло. Вот и ладно: он сам уже не чувствовал желания задавать вопросы.

* * *

Силы возвращались к ней, и Алайя оказалась отличной попутчицей, привычной к дальним дорогам. А путь был непростой. Поросшие колючим кустарником скалы громоздились друг на друга, едва приметные тропы взбегали на уступы, ныряли в ложбины и расселины. Затем начался лес, необычно густой для западных гор.

В следующий раз Алайя заговорила, когда они вышли на торную дорогу.

– Куда она ведёт?

– Из Ликен в Мигарту – это городок на юго-восточном конце долины. Я по ней хожу, только когда беру осла у Терши, моего соседа. Вообще, дорога так себе, ей уже почти не пользуются. Сейчас в Мигарту проще попасть из Сет-Ликеи, свернув с Южного тракта.

– Когда-то эта дорога была не единственной здесь, – задумчиво промолвила Алайя.

– Разве? – подивился Хорса. – Куда могла вести другая дорога?

Помедлив, девушка ответила:

– В Филатр.

– Никогда не слыхал.

– Конечно. У людей короткая память. А ведь Филатр был величайшим городом древности. Средоточием великих, невообразимых знаний… Хотя кому я это говорю?

– Человеку, который задал вопрос, – насупился Хорса. – Я исходил Мигены вдоль и поперёк, тут нет развалин. Где же находился Филатр?

– За Западным кряжем, – ответила Алайя, указав на зубчатую гряду скал, что виднелась в просвете между ветвей.

– Кряж непроходим! Там, на западе, ничего нет.

– Нет, так нет…

– Если только проход был, но его завалило?

– Может, и так, – равнодушно согласилась Алайя.

– И откуда ты всё это знаешь?

– Может, и не знаю.

– И как это понимать? – закипая, поинтересовался Хорса.

– А как хочешь, так и понимай.

Он готов был уже сорваться, но тут она взметнула на него пронзительный взгляд и спросила:

– Что, уже жалеешь, что взял меня с собой? Может, и о том жалеешь, что спас?

Хорса отвёл глаза. Да, именно это ему и пришло сейчас в голову. Он не понимал Алайю и каждый раз, когда она говорила с ним, чувствовал себя неуютно.

Но что же теперь – отступиться от собственного решения? Бросить её – и этим, возможно, оскорбить души предков, которые хотели спасти Алайю? Правда, он не был уверен, что предки хотели именно этого, но ведь и обратного сказать не может…

– Не мели ерунды! – буркнул он. – Лучше прибавь шагу. Поторопимся – дойдём до дома к вечеру.