Читать книгу Переплетение жизненных дорог - Илья Бахмутский - Страница 4

Мишаня расплатился, как обещал, и даже добавил ещё червонец – так сказать, премию за хорошо проделанную работу. Он тоже был доволен, что всё прошло строго по плану и никакая случайность не поломала главную сцену задуманного и срежиссированного им действия. Естественно, что за это дело он получил в несколько раз больше от Марии Васильевны – заведующей винно-водочным отделом гастронома «Южный» и своей давней хорошей знакомой. Мишаня был человеком одарённым, наделённым не только артистическими способностями, но и, как оказалось, недюжинным режиссёрским даром. Все эти таланты, к сожалению, развивались в направлении, обусловленном той средой, в которой он вырос и продолжал вращаться. Поэтому широкой публике он был известен как простой таксист, один из сотен таких же, как он, днями и ночами крутящих баранку по дневным или ночным улицам, переулкам, проспектам и площадям. Мишане временами становилось скучно и нудно этим заниматься, и как-то так сложилось, что он стал подряжаться на получение долгов. Слово «выбивание» он не любил и считал, что руки или ноги прикладывать к должнику надо, только если все другие способы убеждения уже абсолютно исчерпаны. И ещё, он был за справедливость, то есть руководствовался простой формулой: если должен – отдай. Поэтому морально он как бы сам перед собой был почти кристально чист. В связи с уходом в тень какой-то части экономики и распространением карточных и других игр на деньги, способностью торговли и общепита постоянно наращивать количество неучтённой денежной массы и изобретательности и находчивости определённой части населения, неустанно работающей над увеличением своего благосостояния путём не совсем законным или незаконным совсем, рынок долговых обязательств становился довольно ёмким и быстро развивался. Верхние его сегменты были под людьми серьёзными и профессионально подготовленными, про совсем нижние мы и говорить даже не будем, а вот начинающиеся рублей с двухсот-трёхсот уже вполне интересовали Мишу Волошина. Он подобрал себе небольшую команду из молодых ребят и использовал их для разговоров с должниками или членами их семей по заранее разработанному им же сценарию. Иногда достаточно было просто поговорить с женой или с любимой девушкой должника где-нибудь в парке или в тихом сквере, где так любят гулять мамы с детьми, созерцать природу пенсионеры и клясться в вечной любви пылкие натуры. Просто подойти и ласково погладить по голове маленькую девочку или мальчика, а потом со скорбным лицом рассказать мамаше о возникших проблемах, как можно красочнее описать, что может произойти, если долг не будет возвращён, – и та уже своими, чисто женскими методами воздействовала на мужа или любимого. Одна даже как-то отдала несколько золотых колец и цепочку с кулоном, спасая своего упрямого и недалёкого муженька от неминуемых увечий. Если же разговоры, увещевания и демонстрация силы не помогали, то тогда он выпускал своих тренированных и подготовленных ребят. Состояние на этом он не нажил, но закатиться куда-нибудь в Сочи в гостиницу на месячишко и пожить с размахом, не вылезая из кабаков и меняя девочек, или посетить столицу нашей родины с её великолепными музеями, знаменитыми театрами и многочисленными концертами, посвятив недельку-другую духовному обогащению и общению с прекрасным (до чего он был не менее охоч, чем до кабаков и девочек), Мишаня мог себе позволить. И самое главное, что ему нравилось то, чем он занимался. Конечно, бывали случаи особенно сложные, грозившие необратимыми последствиями при неблагоприятном развитии событий и к тому же недостаточно оплачиваемые или требующие звериной жестокости. Мишаня не любил переходить им же самим установленную грань и, особенно не заморачиваясь, отказывался от такой «работы», честно объясняя, что тут нужен совсем другой подход или другая квалификация. Благодаря этой тактике ему пока удавалось не засветиться перед органами и избегать проблем с родственниками и друзьями своих «объектов». Он был очень доволен, что заполучил к себе Селиванова – парня умного, непьющего и не болтливого, и уже прикидывал, где в ближайшее время сможет его использовать… Тем временем Вовик внутренне гордился «заработанными» деньгами, хотя за работу то, что он сделал, он не считал. Работа – это яму выкопать, дров напилить-нарубить, мебель перенести-передвинуть – в общем, что-то тяжёлое, монотонное и потливое, ассоциирующееся с напряжением и обязательностью. А эти деньги были совершенно несоизмеримы затраченным усилиям и времени. Чувство гордости шло от того, что ему заплатили за ТО, что он мог сделать лучше других, что у него получилось всё на «отлично», он как бы сдал экзамен на переход во взрослый, опасный, но такой многообещающий и притягательный мир. И он всё-таки решился пригласить Гордееву куда-нибудь, пока не придумав куда. Он нашёл её в паутине школьных коридоров, что-то громко и эмоционально обсуждающую в кругу одноклассников. Не решаясь сразу подойти, он постоял минут пять в сторонке, собираясь с духом и доказывая себе, что ничего страшного и фатального не произойдёт, если она откажется с ним встретиться, зато к самому себе вопросов больше не будет и винить себя в малодушии не придётся. «Я, по крайней мере, хоть попытался, а если «нет» – ну, значит, не дорос ещё», – что вообще-то было по их возрастной ситуации абсолютно объективно. Но тут Лена неожиданно повернула голову и посмотрела на Вовика всё понимающим подбадривающим взглядом «вижу, ещё немножко потерпи… уже почти освободилась…» и, повернувшись к своим, сказала:

– Я на пару минут отойду, мне надо мальчику помочь письмо за мир к американским школьникам написать, я быстренько…

Они отошли в более тихое место у окна, и Вовик, собравшись с духом, выдавил из себя осевшим голосом:

– Лена, давай куда-нибудь сходим…

– «Куда-нибудь» – это значит в «Сказку» мороженого поедим и шоколадом запьём?

– Да… в неё… в волшебную… – ответил Селиванов, уже значительно повеселев от того, что Лена сама решила, избавив его от ответственности за такой непростой выбор места первого свидания.

– Только я в очереди стоять не буду, – тут же озадачила она Вовика, и он даже рот приоткрыл от напряжения, лихорадочно соображая, что делать теперь.

– А как же тогда… – начал он новое предложение.

– А ты придумай, как, – деланно капризным голосом перебила она его. – Я завтра вечером свободна, на подкурсы в универ не пойду. Давай в шесть на остановке встретимся, хорошо?

– Хорошо, – сказал чуть прибалдевший Вовик, за которого разом решили все вопросы, но зато поставили почти невыполнимую задачу.

Он брёл домой в приподнято-подавленном состоянии духа, ломая голову над неожиданно свалившейся на него проблемой. По дороге домой, возле магазина, продавали с лотков фрукты. К каждому лотку, несмотря на будний день и дневной час, выстроилась внушительная очередь.

Ровный, монотонный говор очереди вдруг разорвали истошные женские крики. Селиванов, очнувшись от своих тяжёлых раздумий, завертел головой по сторонам, пытаясь понять, что случилось. Две тётки с кошёлками в руках вытаскивали-выталкивали из очереди двух молодых девчонок:

– Вот наглючие нахалки! Влезли сюда, а мы уж второй час стоим!

– Да мне брат очередь занял! Видели, мальчик в синей рубашке здесь стоял?

– Какой брат, какой брат? Не было тут никаких мальчиков! Если и стоял, то где же он щас?

– Он домой прибежал, сказал мне, что очередь уже подходит, он подождать не мог – ему в школу на вторую смену…

– Не знаем мы никаких братьев! У меня самой дитё малое с бабкой слепой дома осталось. Не доглядишь – так квартиру спалят.

– Не стояло тут никаких братьев-сестёр, идите отсюдова, пока милицию не вызвали…

«А это мысль! Если послать кого-то заранее занять очередь, то к нашему с Леной приходу она как раз и подойдёт», – подумал Вовик. Он позвонил в квартиру на этаж ниже, где жил двенадцатилетний Федька. Тот открыл дверь и удивлённо уставился на Селиванова. Вовик начал сразу:

– Кафе «Сказка» в центре знаешь?

– А, это где мороженое вкусное и очередь всегда стоит?

– Да, там. Мороженого хочешь?

– Хочу, – радостно заулыбался Федя и тут же недоверчиво и с немым вопросом во взгляде посмотрел на неожиданного гостя.

– Завтра, часов в пять, поедешь в центр, займёшь очередь, а я к полседьмого подъеду, зайдём в кафе, куплю тебе мороженого, быстро съешь и поедешь домой. Всё понятно?

– А не обдуришь? Там мороженое, я слышал, дорогое…

– Федька, ты совсем дурак, что ли? Мне тебя дурить смысла нет – в одном подъезде живём, может, ещё когда обратиться придётся. Ну так как, договорились?

– Договорились…

Они с Гордеевой подошли даже чуть раньше. Перед ними оставалось ещё несколько человек, и она милостиво согласилась постоять ещё минут пятнадцать, оценив про себя находчивость своего кавалера. Вова взял мороженое плюс всё, что к нему полагалось, и ещё два бокала шампанского. Сегодня в продаже был другой сорт, стоивший не так дорого. Лена, увидев розовую пузырящуюся жидкость в запотевших бокалах, сказала:

– О-о-о, шампанское! – и тут же, оглянувшись вокруг, добавила: – Странно как-то… шампанское есть, а Лёши Хроншина поблизости не наблюдается…

Вовик понял, что она догадалась о занятых у Хрона деньгах, и, не сдержавшись, подколол её:

– Ну всё-то ты знаешь, всё видишь! Что, слишком умная, да?

Она опустила глаза, потупившись, и, часто-часто закивав головой, сказала:

– Да-да, я знаю, есть ЭТО во мне, есть, и сделать с ЭТИМ уже ничего нельзя, ЭТО уже не пройдёт.

Они одновременно громко расхохотались, удостоившись внимания почти всего кафе. Из-за дальнего углового столика послышался оклик: «Лена, Лена!» – и они увидели, как красивая девушка машет им рукой.

– Ой, это же Светка из 12-й школы! Вместе на подкурсы ходим, тоже на иняз поступает, – сказала Гордеева и помахала ей в ответ.

– Я к тебе позже подойду, – крикнула та.

Разговоры крутились вокруг школьных дел, вышедших на экран фильмов, телепередач, поступления в ВУЗ и всего того, что интересует молодых людей в их возрасте. Обсуждая всё это, Вовик думал о том, что та девочка – Светка – из той школы, где он с Мишаниной подачи боролся за справедливость, зарабатывая при этом деньги, и совсем неплохо было бы узнать, каковы были последствия, и вообще, что об этом народ говорит. Где-то примерно через полчаса Света из 12-й школы подсела к их столику, и они с Леной заговорили о подкурсах, будущем поступлении, общих знакомых и преподавателях. Селиванов никак не мог придумать, как ему перевести разговор на события школьной жизни, но тут Света, как будто вспомнив что-то очень важное, резко сменила тему:

– Ой, Ленка, у нас тут недавно одного мальчика из моего класса чуть хулиганы не убили! Напали возле школы на перемене и избили страшно. Глаз чуть не выбили и челюсть сломали, скорая приезжала, потом милиция, и следователь в школу приходил, спрашивал, кто чего знает или кто что видел случайно.

– Да ты что, Светка, прямо на перемене? Ну совсем хулиганы обнаглели уже… А за что его? Неужели просто так днём взяли и напали?

– Да я точно не знаю, но вообще-то, если честно, то было за что. Он девчонкам проходу не давал, ко всем цеплялся, вот кто-то и пожаловался друзьям или старшим братьям. Только пока найти не могут, кто именно.

– И много их было? – спросил Вовик, внутренне похолодев.

– Мальчишки говорят, что двое. Они за ними погнались, но те проходными дворами убежали.

– Наверное, здоровые пацаны были, раз челюсть сломали?

– Один, говорят, здоровый, в чёрных очках, а второй – обычный, как все…

«Прав был Мишаня, – подумал Вовик, – никто ничего толком не понял, хотя все рядом стояли. Только очки и запомнили. А коробочки-то действительно сработали. Как он всё продумал, так и получилось. Надо не забыть ему завтра позвонить, он просил пару раз в неделю это делать, может, надо будет опять где-нибудь за справедливость побороться…»

Они вместе вышли из кафе, и на улице к ним подошли двое ребят – приятели Светы, то ли студенты-первокурсники, то ли десятиклассники. Они ждали её всё это время, пока она болтала с Леной и Селивановым. Света представила их своим друзьям, и парни, едва поздоровавшись с Вовиком, уставились на Гордееву, откровенно разглядывая её с ног до головы.

Увидев это, Света дёрнула за рукав одного из них и сказала:

– Са-а-аша, очни-ись, мы в кино опоздааем.

На что тот, как бы действительно очнувшись, перевёл взгляд на Вовика, и тот увидел в его глазах немой вопрос: «А ты что здесь делаешь? Не Ален Делон, ни одной фирменной шмотки – и с такой красавицей ходишь?» Второй тоже оторвал взгляд от Лены и посмотрел на Вовика подобным же образом. Мальчики были в «фирме» с ног до головы, и это придавало им чувство уверенности в своих суждениях и наглости в действиях. Этот, второй (его звали, кажется, Женя), неожиданно взял Гордееву за руку и проникновенным бархатным голосом, заглядывая в глаза, сказал:

– Леночка, пойдём с нами в кино, новый итальянский фильм с Марчелло Мастроянни, у нас как раз четыре билета.

Селиванова вроде вообще здесь не было, был он то ли тротуарным бордюром, то ли телеграфным столбом, то ли придорожным кустом, а может, и тем и другим одновременно. Но Гордеева, привыкшая к вниманию окружающих, к постоянно поступающим предложениям знакомых, малознакомых и вовсе не знакомых молодых (да и не только) людей, научилась необидно и обоснованно отказывать, используя своё врождённое чувство юмора.

– А для Володи у тебя тоже лишний билетик найдётся?

– Нет, Лена, для него лишнего нет.

– Ну что же ты, Женя, такой непредусмотрительный, не мог и для Володи билетик купить?

– Но я же не знал, что тебя вместе с ним встречу.

– А то, что меня встретишь, ты знал?

– Я это чувствовал…

– Вот видишь, Женя, как тебя чувства подводят, надо с этим что-то делать… В следующий раз, как опять почувствуешь, бери на всякий случай сразу три.

– А почему три?

– А вдруг ты меня с мамой и папой встретишь?

Все остальные с большим интересом слушали этот диалог, и Селиванов увидел, что Женя начал теряться. Самодовольство и наглость постепенно сползали с него, и в глазах появилась растерянность – видно, не привык он слышать такое от снимаемых девушек. Лена заметила это тоже и, посчитав, что с него достаточно, уже обычным голосом сказала:

– Спасибо большое, Женя, но нас ещё в одном месте друзья ждут, – и они, попрощавшись, пошли к троллейбусной остановке, провожаемые озадаченными взглядами.

Возле подъезда Гордеевой на скамейке сидели четверо хулиганистого вида пацанов с сигаретами в руках. Один из них окликнул Гордееву:

– Эй, Ленка, где Таня, не знаешь?

На что та ответила:

– Нет, Паша, сегодня не видела, а что, дома её нет?

– Да сказали, что в кино с кем-то пошла, вот я и хочу посмотреть, с кем.

Вовик с Леной зашли в подъезд, и она сказала:

– Это Пашка Савельев, бывший Танин ухажёр, но они полгода уже как расстались. Чего это он вдруг нарисовался? Опять, наверное, к Танечке любовь проснулась…

Вовик робко взял Лену за руку. Обнять или поцеловать её он просто боялся, боялся сам себя, боялся неверного движения, боялся своего слишком откровенного взгляда, боялся спугнуть это хрупкое ощущение счастья от того, что вот сейчас она здесь и с ним, и они провели прекрасный вечер, о чём он мог только мечтать несколько месяцев назад, встречая её иногда в здании школы.

Лена посмотрела ему в глаза долгим откровенным взглядом и вдруг горячо, крепко поцеловала прямо в губы. Потом резко отстранилась, провела ладонью по его щеке и сказала с сожалением в голосе:

– Маленький ты для меня, Володя… Спасибо за мороженое, мне идти уже надо… – и опять бросилась к нему, прильнув всем телом, и их губы встретились, ища друг друга, и весь мир вокруг стал абсолютно прозрачным и беззвучным, и они остались одни во всей Вселенной, ласкаемые солнечным ветром и осыпаемые звёздным дождём. Так простояли они несколько минут, и жизнь, реальная действительность напомнила о себе противным скрипом петель и грубым хлопком подъездной двери. Они, очнувшись от наваждения, отпрянули друг от друга, и Лена, поздоровавшись с соседкой, сказала:

– Мне правда домой уже надо, позвони мне послезавтра…

Вовик в полуобморочном состоянии вышел на улицу и, ничего не замечая вокруг, побрёл к остановке. Из подошедшего автобуса вышли улыбающиеся Шершень с Таней, и Селиванов вспомнил о четвёрке, ждущей их у Таниного подъезда. Таня, услышав про Пашку, помрачнела и как-то даже сникла. Вовик сказал:

– Серый, иди, наверное, домой, я Таню сам провожу. Они меня только что видели, и вопросов не возникнет, а ты скажешь, что в кино с подругой ходила.

Таня не успела ничего ответить, как Серёжа, вдруг набычившись, сказал:

– Я сам её провожу. Ты что, думаешь, я испугался кого-то?

Селиванов понимал его положение: никак не мог он выставить себя трусом перед Таней. И тогда он сказал:

– Ну хорошо, я с вами пойду, всё-таки двое лучше, чем один, может, до драки и не дойдёт…

Они свернули на дорожку, ведущую к подъезду, и тут же три фигуры встали на их пути. Тот, которого Лена назвала Пашкой, стал напротив Тани и сказал:

– Пойдём отойдём, мне с тобой поговорить надо.

Таня отошла с ним в сторону, Серый дёрнулся было за ними и уже готов был оттолкнуть парня, который стоял перед ним, но Вовик успел схватить его за руку и остановить. Парень из этой четвёрки, увидев его порыв, крикнул:

– Ну, ты, слышь, а ну не дёргайся! Пусть люди побазарят. Вовик сделал Серому знак, чтобы он пока не заводился, а сам незаметно оглядел противников, прикидывая, кого валить первого, если заваруха всё-таки начнётся. Сам Селиванов выглядел совершенно обычно, не было в его облике злой силы или скрытой агрессии, которая могла бы отпугнуть нападающих возможным возмездием, поэтому часто бывал недооценён в подобных ситуациях. Но, к счастью, они возникали редко, и даже когда это случалось, то он старался не доводить дело до кулаков. Сейчас он уже в уме набросал себе примерную схему перемещений от одного к другому. На Шершня он сильно не надеялся – ну хоть внимание на себя отвлечёт, и за то спасибо…

Тут из темноты вынырнули два пятна автомобильных фар, послышался скрип тормозов, и где-то рядом, за деревьями, затормозила машина. Через полминуты они увидели двух милиционеров, направляющихся к ним.

– Та-а-к, что за сборище? Почему орёте, людям мешаете спать? Кто такие? Кто в этом подъезде живёт? – град вопросов обрушился, как водопад на рассохшуюся землю.

– Я из этого подъезда, – сказала Таня. – А вот эти мальчики со мной, мы в кино ходили…

– Молодцы, что провожаете, – сказал сержант. – Ну всё, проводили – и по домам давайте…

– А вы откуда? – спросил он Пашку и его друзей.

– Да мы здесь, недалеко, просто на скамейке сидели и не шумели…

– Та-ак, вы тоже быстро по домам, кого сегодня ещё увижу – будете в отделении ночевать…

Те не заставили себя долго упрашивать и ретировались в темноту. Вовик шёл домой через микрорайон и, проходя мимо того места, где он недавно бросал камни в грабителей, подумал: «Вот сегодня, считай, два раза чуть драться не пришлось. Если бы тот Женя более наглым оказался и Ленка его так грамотно не отшила, пришлось бы морду бить. И сейчас, если бы не менты, то, скорее всего, дело до драки дойти могло – они своё численное преимущество реализовать попытались бы. Итого за последнее время, если считать началом тот эпизод с камнями, то уже четыре раза получается. Да, ещё недалеко от школы позавчера, хорошо, что Хрона выручать не пришлось. Я его хоть лично и не знаю, но остаться в стороне не смог бы, если бы у него портфель забрать попытались. (В ту минуту Селиванов не знал и даже не мог предположить, что этот эпизод положил начало сложной и опасной цепочке событий, в которых он будет принимать самое активное участие и в которой судьбой ему назначено поставить завершающую точку.) Сам ни к кому не лезу, никого не трогаю, то, что я того парня из 12-й школы положил, – это не в счёт, это просто работа такая была…» Ответа на эти вопросы он найти не мог, сколько ни пытался. Интуитивно он чувствовал, что сегодня это лежит за гранью его понимания, в каких-то глубинах, которые пока недоступны, и жизнь покажет, будут ли доступны когда-либо.