Читать книгу Переплетение жизненных дорог - Илья Бахмутский - Страница 9

Через день Вовик позвонил Гордеевой. За это время он успел попривыкнуть к своей новой одежде, несколько раз одевая её, прохаживаясь по квартире и с удовольствием посматривая на себя в зеркало. В школе и вокруг неё ничего не происходило. Охотники за Хроном не появлялись – наверное, не смогли отловить забухавшего Толяна или у них были дела поважнее…

Услышав в трубке голос Гордеевой, Вовик сглотнул подступивший к горлу ком и выдавил из себя:

– Лена, здравствуй…

– Привет, Володя!

– Давай сходим в бар «Весна».

– В «Весну»? Туда пойдёшь, даже если идти никуда не хочется. Кто же от такого откажется? Я согласна, а когда?

– Завтра можешь?

– Так завтра же суббота, кто нас туда пустит? Ты знаешь, что там по субботам творится?

– Я, если честно, там ни разу не был. Но я торжественно обещаю, что нас пустят…

Бар «Весна» был одним из самых популярных мест в городе. Он находился в центральной гостинице на главной городской площади, «центрее» уже некуда. Там варили отличный кофе, наливали хороший коньяк, делали приятные коктейли и подавали вкусные пирожные. Спиртное не разбавляли, а если и недоливали, то совсем немного. При желании можно было хорошо поесть – еду могли принести из ресторана, но далеко не каждому, и если хорошо попросить. Но главное – это была обстановка. Такая гулевая, бесшабашная атмосфера причастности к чему-то опасному, полукриминальному, противоправному, замешанному на дефиците, деловых связях, деньгах и умении их зарабатывать. Атмосфера некой избранности людей, ступающих по краю, легко спускающих приходящее, и при этом понимающих, что всё может закончиться в момент. Многие рассматривали это место как некое начало длинного субботнего развлекательного марафона, как некую точку разогрева, откуда начинался длинный путь по кабакам, гостиницам и квартирам, часто заканчивающийся только в начале следующей недели. Попасть туда было действительно сложно – швейцары сразу отсекали случайную и малоплатёжную публику по одним им известным приметам, почти никогда не ошибаясь. Но у Вовика этот вопрос решился просто: у одного из ребят с тренировки там работала официанткой сестра, и он попросил этого парня об одолжении…

Он ждал Гордееву в субботу вечером на остановке, как они и договаривались, ловя на себе взгляды проходящих мимо людей. «Вот это да! Стоило хорошо одеться, и сразу столько внимания», – подумал он. Подошла Лена и, откровенно обсмотрев его с ног до головы, сказала:

– Ого, ты прямо как у Высоцкого в песне: «Да это же просто другой человек, а он тот же самый». Красивый батничек, да и «левис» новенький. Хорошо у нас в стране ученики девятых классов одеваются, даже лучше, чем десятых.

– Да вот всё недорого купил, отцу премию большую дали на работе, так они мне денег выделили.

– Ну, насчёт «недорого» – это ты психиатру расскажешь. Недорого – это там, в странах западных, загнивающих, погибающих. А у нас «недорого» – это смотря для кого. Так мы в «Весну» идём папину премию отмечать?

– И папину премию, и мамино согласие, и бабушкино одобрение. И почему весной нам не сходить в «Весну», там не испить шампанского, не закусив пирожным, – вдруг неожиданно для себя продекламировал Вовик только что придуманную строчку.

– Вы, молодой человек, меня за последние полчаса уже второй раз удивляете – то своим внешним видом, то стихами о шампанском. Что у вас там ещё в запасе?

– А вот и такси уже подъехало, – сказал Вовик, махнув рукой проезжавшей мимо машине с зелёным огоньком. – И это всё только начало, – добавил он, повернувшись к Гордеевой.

– Даже не могу предугадать, что будет дальше, – сказала Лена. – Но огромное спасибо твоим папе с мамой, и бабушке тоже привет передашь…

У входа в бар безнадёжно топталась небольшая толпа человек в пятнадцать, с тоской поглядывая на массивные двери и внушительную фигуру швейцара, монументально и незыблемо стоявшего на защите интересов треста столовых и ресторанов со взглядом, устремлённым поверх голов страждущей публики куда-то в далёкое и светлое коммунистическое будущее или в такое же далёкое, но тёмное буржуазное прошлое. Селиванов пробрался через толпу и, вложив три рубля в ждущую ладонь, сказал взрослым голосом:

– Жанну позовите, пожалуйста.

Страж интересов общепита, кожей ощутив бархатистость трёхрублёвой купюры, очнувшись, враз подобрев, с достоинством кивнул головой и исчез за дверью. Он вернулся с одной из официанток, которая и была Жанна. Вовик объяснил ей, от кого он пришёл.

– Да, мне Сашка о тебе говорил. Ну, быстренько заходите, а то сейчас и вас, и меня затопчут. Кузьмич, держи двери…

И Кузьмич своей квадратной фигурой прикрыл образовавшийся проход, куда проскочили Вовик с Леной. Жанна посадила их за столик, где уже отдыхали парень с девушкой.

– Вот здесь можете час посидеть, а потом к стойке пойдёте. Ко мне люди к восьми подойдут. Что будете заказывать?

Они взяли по коктейлю, по пирожному и по чашке кофе. В баре стоял дымный полумрак, пронизываемый лучами и пробиваемый вспышками светомузыки. Пружина веселья только начинала раскручивать этот длинный субботний вечер, обещающий всем вместе и каждому по отдельности всё то, что только можно себе представить и осуществить в состоянии пьяной вольной отвязанности. Публика в баре была в основном в возрасте от 20 и до 40 лет. Все хорошо одеты, в фирменных шмотках, на девицах много косметики и золотых украшений, у мужчин на руках дорогие часы и массивные золотые перстни. Ребята с интересом смотрели по сторонам, попивая коктейли, заедая их пирожными и постепенно проникаясь особой атмосферой заведения.

– Мне к 22:00 надо дома быть, завтра рано вставать, надо заниматься, – сказала Лена.

– Даже в воскресенье не отдыхаешь?

– Я, Володя, сейчас «по уши в языке», и так до момента, пока моя фамилия в списках поступивших не нарисуется.

Вовик засмеялся такому ёмкому словосочетанию и сказал:

– Я слышал, что у тебя отец в универе работает, так чего ты боишься, что не поступишь? Тебе вообще чего бояться? Тебе в армию не идти, если что…

– В армию не идти, это точно. Но тяга к знаниям такая мощная, такая неотвратимая, что уже нет сил в школе учиться, хочется чего-то большего, углублённого, всепоглощающего, – страстно, с горящими глазами, как со сцены, продекламировала Гордеева и посмотрела на Вовика с искрящейся где-то в глубине глаз улыбкой.

Рассмеялись они одновременно, обратив на себя внимание окружающих.

– Нy, Лена, классно у тебя получилось, как в театре, и слова ты какие знаешь умные. Мы тоже их в десятом проходить будем?

– Будете, Вова, будете. И тебя не минует чаша сия… А если серьёзно, то с поступлением не всё так просто, как кажется. У папы отношения не сложились с инязом. Он меня предупредил, что в списках «блатных» меня не будет, хотя постарается что-то предпринять по возможности. Поэтому все душевные и физические силы уходят на подготовку, вот только на тебя и на мороженое отвлекаюсь.

Так, за разговорами, незаметно прошёл час, и возле их столика появилась Жанна с предложением рассчитаться. Их соседи по столу, уже прилично выпившие, с шуточками расплатились, дав ей щедрые чаевые. По той лёгкости, с которой парень расставался с деньгами, было видно, что у него с ними проблем не возникает. Парочка в обнимку и пошатываясь направилась к барной стойке. Вовик тоже собрался встать, чтобы последовать за ними, но тут почувствовал, как чья-то тяжёлая рука легла ему на плечо. Он резко оглянулся и увидел, что над ним нависла мощная фигура Мишани.

– Вовка, здоров, не ожидал тебя тут встретить…

– Миша, привет, я тоже не ожидал…

Рядом с ним стояли две красивые элегантные молодые женщины и мужчина примерно его же возраста и комплекции. Он представился Борисом.

– Жанночка, солнце, дай нам ещё два стула, пусть молодёжь с нами посидит.

Беседа шла так, как она обычно идёт поначалу между двумя компаниями людей разного возраста и разных интересов, только волею случая оказавшихся за одним столом. Многое из того, что говорили взрослые, ребятам было непонятно, но по мере своих сил они разговор поддерживали и отвечали на вопросы о жизни современной школы и школьников. В какой-то момент, когда Вовик рассказывал о недавних соревнованиях по боксу, он почувствовал, как Гордеева дёргает его за руку. Он повернулся к ней и услышал:

– Вова, смотри, смотри быстрее, что тот парень делает… Вовик повернулся туда, куда она показала, и увидел своих бывших соседей по столу, сидящих через проход от них возле барной стойки. Они были уже в очень сильном подпитии – парень почти что спал, облокотившись о поверхность, а девица пьяно похохатывала, разговаривая с молодым человеком в клетчатой рубашке. Тот что-то рассказывал ей на ушко, одной рукой приобнимая за плечи. Второй, свободной рукой, он шарил у неё в сумке, висевшей на спинке стула. Потом он взялся за парня, делая вид, что будит его и подымает, чтобы вывести, очень умело освободил его карманы от имеющейся там наличности. Вовик толкнул Мишаню и кивком головы указал направление, куда надо смотреть.

– Он только что у неё из сумки кошелёк украл и у него всё из карманов вытащил, – возмущённо сказала Лена.

– Сами виноваты – нажрались, как свиньи, – сказал Борис. – Но ты за него не переживай, он за день всё отобьёт, он в автосервисе работает, к нему всегда очередь…

– А этот шакал знает, где людей шмонать, он с одного такого «пассажира» возьмёт больше, чем с полного троллейбуса с инженерами и пролетариями, на работу едущими.

– Ну, долго он тут не погарцует, нарвётся на кого-то – на куски порвут. Люди приходят сюда отдохнуть от трудов праведных за карточными столами, мясными прилавками, барными стойками, на спортивных площадках, в меховых цехах и на мебельных базах, от сложных операций с иностранной валютой и «берёзовыми» чеками. Или такие, как мы с тобой, Вовка: я – простой таксист, получивший сегодня щедрые чаевые, а ты – простой ученик 9-го класса, которому мама с папой дали денег на дорогой прикид и на то, чтобы сводить в бар такую красивую и умную девушку, как Лена, – и он, и Боря, и женщины весело рассмеялись.

Вовик понял, что сидящие за столом или догадывались, или были посвящены, что Мишаня живёт не только на те деньги, которые зарабатывает, крутя баранку.

– Надо пойти этого козла Руслану показать, пусть запомнит его поганую рожу и больше сюда не пускает.

– А Руслан – это кто?

– Видел, такой здоровый бугай в сером пиджаке со значком КМС минут десять назад мимо проходил?

– Видел. А он кто?

– А он называется «администратор», а по простому – вышибала. Тут народ рисковый и гонористый собирается, работы у всех нервные, а ещё и алкоголь со дна души всякую муть подымает. Вот и начинают, как в мозгах стемнеет, непонравившиеся портреты под свой вкус перемалёвывать. И вместо кисточки – кулак, как инструмент созидательный, помогающий новый образ вылепить. Тут и Руслан сразу подваливает и всех на задницы рассаживает. Правда, в прошлом году тут такое месилово было, что и по его голове битой бутылкой прошлись…

Через какое-то время, занятое разговорами, шутками, анекдотами, питьём шампанского и поеданием пирожных, Мишаня спросил Вовика:

– Пройтись не хочешь?

– Да уж и нужно бы, часа два как сидим.

Они вышли в вестибюль, где тоже было полно народу, тусующегося и между собой общающегося. Мишаня открыл дверь в туалет и зашёл первым. Селиванов топал сзади и замешкался, придерживая тяжёлую дверь. А замешкался он по причине того, что, случайно посмотрев в сторону, увидел в дальнем конце коридора «клетчатого», разговаривающего с кем-то до боли знакомым. «Так это же Генка Копьё! – узнал Вовик. – Наверное, прав был Серый, когда про его воровские дела рассказывал. Тут всё наглядно – вор к вору…» В этот момент из туалета вывалился пьяный мужик и с криком: «Когда, с-сука, деньги отдашь?» – схватил Вовика пятернёй за лицо. Ощутив на лице потную и вонючую ладонь, Вовик среагировал мгновенно – правый апперкот и левый боковой в голову. Мужика крутонуло вокруг своей оси, и он, полетев на пол, увлёк за собой другого, пытавшего его удержать. Они с шумом грохнулись на паркет, и второй закричал, вытягивая вверх руку:

– Извините-извините-он-бухой- он-перепутал-не-бей те-его-не-бейте!

Тут послышался грубый окрик:

– А ты что это тут руками размахался? Тебя выбросить отсюда? – и Вовик увидел мощную фигуру в сером пиджаке со значком КМС, надвигающуюся прямо на него.

Он отскочил назад, на всякий случай разрывая дистанцию, и обескураженно сказал:

– Он первый на меня напал, я только дверь в туалет открыл, а он на меня бросился.

Руслан остановился, посмотрел на барахтающуюся на полу бухую пару, потом на Вовика, и на секунду задумался, прикидывая, как всё произошло. Тут из туалета вышел Мишаня и встал на пути Руслана, прикрывая спиной Вовика. Он широко улыбнулся, развёл руки в стороны и сказал:

– Руслан, давно не виделись, как дела?

– А-а, Мишаня, здорово. Этот с тобой, что ли?

– Да братишка мой двоюродный. Привёл парня ваш бар показать, а на него сразу нападают, с кем-то путают, долги требуют…

– Да он у тебя «не дурак» подраться, я смотрю. Эй, ты, слышь, у кого тренируешься?

– У Вячеслава Васильевича…

– А-а, повезло тебе, привет от меня передашь.

– Руслан, тут один пьяных шмонает, по сумкам и по карманам. Я его хотел тебе показать, чтобы ты был в курсе.

– Покажи.

– Вон он стоит в клетчатой рубашке возле лестницы, – сказал Вовик, кивнув головой в нужном направлении. Руслан почти минуту пристально разглядывал «клетчатого».

– Я его раньше здесь не видел. Хорошо, что показали. Запомнил.

– А вы второго не знаете? – спросил Вовик.

– Второго тоже не видел, а ты знаешь его?

– Да один раз столкнулся. Мой товарищ о нём знает. Он под стать этому «клетчатому».

– Что, из таких же?

– Так мне сказали…

– Тогда второго тоже запомним. Если какой базар начнётся, будем знать, кому предъяву делать. Ну всё, мужики, мне пора, работа не ждёт, – сказал Руслан и пошёл по направлению к компании, где, судя по громким голосам и крепким выражениям, обстановка уже накалилась до предела.

Мишаня отправился обратно за стол, а Вовик – в туалет. Выйдя через несколько минут, он нос к носу столкнулся с Генкой и «клетчатым». Генка сперва равнодушно мазнул по Вовику взглядом, слегка задержался на красивом батнике и новых джинсах, но потом, наверное, узнав, удивлённо поднял брови.

– Эй, кореш, здорово.

– Здорово, – сказал Вовик.

– Ну шо, вы с друганом того фарца, который Кудю порезал, не отловили для нас?

– Он, наверное, всё-таки не из нашей школы, у нас такого нет.

Генка стоял, как будто над чем-то думая и при этом ощупывая Селиванова с ног до головы своим пронзительным взглядом.

«Не зря у него кличка такая, смотрит так, будто проткнуть хочет», – подумал Вовик.

– Слушай, кореш, – вкрадчиво и тихо сказал Генка, – я смотрю, на тебе прикид богатенький, и в такие дорогие места ты ходишь, да небось и с тёлкой. А может, это ты Лёню порезал, а потом переоделся и подстригся быстренько, и нам втираешь, что ты школьник обычный, а сам капустой под горло зафарширован?

Вовик потерял дар речи от такой наглой клеветы и ошарашенно уставился на Генку, даже не зная, что сказать. Что он тут ни при чём, было настолько очевидно, что Вовик даже не искал слов в своё оправдание. «Это потому что мои шмотки дорогие, они думают, что у меня родители при бабках и внаглую будут пытаться на меня Лёнькину «руку» повесить. А ведь действительно, зачем им кого-то искать – ноги сбивать, глаза портить, – когда вот он я, перед ними стою. И Толян, если надо, подтвердит, что это я был, и Кудя прозреет и меня узнает, – и тут Вовик вспомнил, как хорошо приложил Генку кирпичом по голове, и как-то сразу спокойно подумалось: – Я тогда вас, гадов, сделал, ну и сейчас что-нибудь придумаю». И он обезоруживающе улыбнулся и сказал честным комсомольским голосом:

– Я эту одежду только вчера у товарища поносить взял, а предки мои инженерами работают и по сто рублей получают, и я не высокий и не блондин. И тот фарцовщик Кудю порезал, потому что подумал, что у него сейчас деньги забирать будут. А у меня денег нет, и защищать мне нечего, а здесь я потому, что брат двоюродный пригласил и меня угощает. Если вы хотите, чтобы мы с Серёгой помогли настоящего виновника найти, то мы будем и дальше помогать, а если что – я маме с папой всё расскажу, – закончил Вовик свою объяснительную тираду.

– Всё так складно ты, чувак, нам тут излагаешь, у тебя всё гладко выходит, и отмазки надёжные со всех сторон представлены. Ну, предположим, что всё так и есть, но сути это не меняет. В ментовке уже дело открыто по порезу Лёнькиной руки, и если он с Толяном на тебя покажут, то тебе совсем деваться некуда. Может, твои предки и вправду пустые, потому и даём вам с друганом неделю срока, чтобы этого фарца найти. А если нет, то я тебе нарисую цифру, которую «рука» стоит, и твой дружок школьный половину этой цифры пусть нам тоже принесёт. Это чтобы тебе не скучно было. Так ему всё и расскажи, а если он вякнет, что он вообще никаким местом к этому делу не прислонялся, то Лёнька с Толяном покажут, что видели, как он тебе нож передал. И будете на малолетке аттестат зрелости получать, а с восемнадцати – на взрослую потопаете. Дорога у вас впереди широкая, поколениями зеков протоптанная. А делов-то, для вашего же блага, всего ничего: пострадавшему немножко денег отгрузить на лечение, и разбежимся красиво. Так что маме с папой ты рассказать успеешь…

Тут к ним подошёл Руслан и очень вежливо сказал:

– Молодые люди, отойдите с прохода в сторонку, посетителям входить и выходить неудобно. А тебя брат там ждёт, иди лучше за стол садиться, – и он легонько подтолкнул Вовика к выходу из холла.

Вовик сразу же повернулся и пошёл в зал, по пути осмысливая вдруг свалившуюся на него проблему. «Вот так влип, – думал Селиванов. – Получается, что если хорошо и модно одеться, то и девочки смотрят, и такси сразу остановилось, и в бар без лишних разговоров пустили. А с другой стороны – урки тоже внимание обращают. И выходит, что если ты деньги засветил, то они за этими деньгами свои грязные жадные лапы тянут. И сегодня они меня ответственным за содеянное Хроном назначили, а внимание обратили из-за джинсов новеньких и батника. И Лёху тогда грабануть хотели, потому что наряд его фарцовый приметили. Да-а, воистину всяка палка о двух концах, или как там ещё про медаль? Надо Мишане всё рассказать, он во-он какие операции проворачивает, наверное, что-нибудь придумает – я вроде как его сотрудник теперь…»

Тут Селиванов был абсолютно прав, и не только по дню сегодняшнему, а в историческом контексте в целом. На засвеченное благосостояние всегда находились и находятся то бандиты с ворами, то рэкетиры с вымогателями, то государство с налогами, то революционеры всех мастей с лозунгом «отнять и поделить», выполняя в основном первую его часть, а то и целые недовольные народные массы. Так было, так есть и… очень хочется надеяться, что не будет. Но по малолетству Вовик не мыслил так исторически объём но и глубоко, а был озабочен сугубо своей личной судьбой в этой неразрывной временной цепочке последовательно повторяющихся разномасштабных событий…

Вовик присоединился к продолжающей веселиться компании, где Мишаня как раз собирался ответить на заданный Гордеевой вопрос:

– Миша, а почему здесь никто не танцует? Музыка очень приятная, и место для танцев имеется, а никто танцевать не выходит?

– Ну как бы тебе, Лена, это объяснить популярно и доходчиво? Ну, попробую. Тут народ в основном деловой и торговый. Ну не такой, конечно, очень уж денежный – те в кабаках по отдельным кабинетам сидят и в очень узком кругу общаются. А здесь так, среднее звено и ниже, кому с себе подобными пообщаться хочется и бабки спустить ежедневно выкручиваемые. По делам, словом, перекинуться: ты мне – то, я тебе – это, новые связи завести, девочек свежих снять, может, замутить что-то совместное, ну и так далее. Они ниже своего достоинства считают под музыку ногами перебирать, романтика медленного танца их уже не увлекает, а на быстрый у них уже желания нет после тяжёлого рабочего дня и лет, проведённых на футбольных полях, в плавательных бассейнах, на рингах и борцовских коврах.

– Тут что, все бывшие спортсмены собираются?

– Ну, не все, но много…

– А-а, тогда понятно, – разочарованно сказала Лена и только теперь заметила, что её молодой человек задумчив и чем-то расстроен. – Во-вик, – толкнула она его, – Вова, что-то случилось? Ты чего такой?

– Да нет, Лена, всё нормально. Вспомнил, что контрольная в понедельник, тоже надо садиться готовиться.

– Мне бы твои заботы, – вздохнул Мишаня, ещё не зная и даже не предполагая, что скоро Вовика заботы станут и его тоже, потому что оставить того без помощи совесть ему не позволит.

Когда он назвал Селиванова двоюродным братом, это была не совсем ложь. У Миши не было никого, кроме матери, на всём белом свете. И у матери не было никого, кроме Миши. Война перемолола всю семью Волошиных – и близких, и дальних, и совсем далёких тоже. А ему всегда хотелось иметь рядом какую-никакую близкую родственную душу. Он почему-то всегда выделял Вовку из стаи дворовых пацанов, тем более что жили они в одном подъезде и встречались почти ежедневно. И возможно, что эта душевная привязанность невидимо возникла в тот осенний, ещё тёплый день, когда Миша увидел на лестничной площадке первого этажа соседку Софу с ребёнком в коляске. На глазах у ней были слёзы, и она тщетно пыталась открыть вторую створку двери в подъезд, которая обычно придерживалась загнутым гвоздём, вбитым в раму сверху. А сегодня стояла намертво, не шелохнувшись. Соседка не могла вывезти коляску, не открыв эту створку, и, чуть не плача от бессилия и беспомощности, упорно её дёргала, не понимая, что произошло. Лежащий в коляске недавно родившийся Вова Селиванов уже начинал покрикивать и беспокоиться, что ему сегодня не удастся глотнуть свежего осеннего воздуха и весь день придётся довольствоваться только комнатным, со всеми запахами и ароматами перенаселённой коммуналки. Миша взялся за дверь двумя руками и, приложив всю свою, уже немалую, силу, попытался оторвать её от рамы. Но та стояла неподвижно, даже не шелохнувшись.

Миша осмотрел её снаружи и увидел, что она по контуру приколочена к раме гвоздями, не меньше «десятки» (позже выяснилось, что жековский работник так «отремонтировал» дверь). С голыми руками здесь делать было нечего. Тогда он пошёл в седьмую квартиру к тёте Дусе и взял уже упоминавшийся в нашем повествовании топор. Через час дверь была отбита, и он позвонил в квартиру Селивановых, что всё в порядке. На следующий день Вовика отец зашёл к ним домой с «Киевским» тортом и поблагодарил Мишину маму, что она воспитала такого отзывчивого сына. Потом мама сказала:

– Смотри, Мишка, надо всегда помочь, когда можешь. На что тот добавил:

– И на душе станет хорошо, да ещё и торт принесут, если повезёт…