Читать книгу Литературный оверлок. ВЫПУСК №1/2019 - Илья Луданов - Страница 8
ПРОЗА
Полина Корицкая
Самокрутка четвертая
Кофе с табаком
ОглавлениеРазумеется, сейшены – это так, баловство одно. Просто публичные репетиции. Главными были концерты.
Сцена – это тайна. И я случайно оказалась частью ее.
Вот Хельга снова дует в дудку, и, как по сигналу, загораются глаза, и пальцы двигаются, скорее, скорее, успеть, догнать каждую нотку, ну, давай, Патаки, поднажми еще чуть-чуть! Она жмет, и люди, застывшие на половине глотка, смотрят во все глаза, а рты смеются, и пальцы по столу – там-пам-пам, та-да-дам.
Я гляжу на это, и мне так удивительно радостно и странно. Два часа назад – Хельга, сейчас – музыкант. Два часа назад – на кухне, и вот – на сцене. Там-пам-пам, та-да-дам.
Но куда интересней жизнь зала до концерта. Когда еще почти темно, на сцене пусто, можно пройтись между барабанной установкой и микрофонной стойкой, дать щелбана комбику и дернуть бас за струну. А потом, пройдя сцену насквозь, войти в тесную, прокуренную гримерку. Господи, какой же там хлам! В одну кучу свалены чьи-то сапоги, книги, диски, скрипки и колокольчики. Я взяла колокольчик в руки – дзи-дзон! – и поставила на полку.
А уже через три минуты стало слышно, как по сцене прыгают упругие ноты, настраиваются инструменты. Значит, все собрались: саунд-чек.
– Добавьте правый микрофон в монитор, я себя не слышу!
– Басуху убавь. Блин, Дима, ты меня слышишь вообще или как? Ты тут один, что ли? А где Кир?
– Сейчас придет, вышел куда-то.
– Блин, чей концерт-то вообще? Там уже люди собираются, а мы еще не состроились! Ну, дает… – Патаки была сильно возмущена. Она присела на корточки и стала протирать очки краем юбки.
«Начальство не опаздывает, начальство задерживается», – думала я, разглядывая коробочку от диска, лежащего на столе. На обложке была фотография мужчины, какого-то музыканта. «Василиск», – прочла я на коробке. А, да, на лекции Антонов нам что-то про василисков рассказывал. Мифическое такое существо с головой петуха и мощным хвостом и, кажется, те, кто встречался взглядом с Василиском, каменели. Антонов тогда был как обычно с похмелья, но говорил хорошо. Может, поэтому я запомнила его слова?
«Надо же… какой, – думала я, глядя на фотографию. – Что-то я тебя раньше не видела. Но надо же…»
Тут за моей спиной кто-то чиркнул спичкой. Я обернулась. Передо мной, прислонившись к стене, стоял и молча курил мужчина – с обложки диска.
У него были длинные, уже почти седые волосы, были уверенные, тонкие пальцы и широкая – лопатой – ладонь. А лицо казалось добрым и даже красивым. В нем не было ничего пугающего, наоборот, оно виделось мне притягательным и даже – веришь, нет? —прекрасным…
– Кирилл, – коротко представился он.
– Полина, – я улыбнулась. Все-таки «Василиск» – это псевдоним.
Какой теплый у него взгляд… И при этом – серьезный, насмешливый. Но вот он улыбнулся одним уголком рта, и насмешки уже не было видно, сколько я ни смотрела. А смотреть хотелось неотрывно.
– Ведь ты не превратишь меня в камень? – спросила я.
Пора в зал идти, сейчас концерт начнется. Между прочим, на фотке Василиск гораздо симпатичнее. А на самом деле – полноват да и, пожалуй, староват. Только глаза – как будто светятся.
И рубашка такая белая-белая.
***
В свете софитов по рубашке прыгали черные тени.
Рядом со мной сидела тучная девочка с длинными кудрявыми волосами и с открытым ртом смотрела на сцену. Мой рот был закрыт и очень занят: я пила пиво. А туда, под прожектора, я не особо-то и смотрела.
А что, он молодец, полный зал собрал. Я стала оглядываться по сторонам. Кругом сидели неформального вида девочки и мальчики, юные такие, улыбающиеся. На их фоне резко выделялась одна женщина. Она была – взрослой. Не стареющей, нет, просто другой. На сцену она почти не смотрела, только слушала, да и то вполуха, пила кофе из маленькой кружки и иногда улыбалась, поймав Кирин взгляд. Курила мелкими частыми затяжками, и пальцы все время промахивались мимо пепельницы. Черные волосы закрывали белую шею.
Подошла Хельга, Кирилл остался играть один.
– Ну, как тебе концерт?
– Отлично!
– Познакомились уже? – Патаки оглянулась и улыбнулась странной женщине. – Привет, Маш!
– Ты ее знаешь?
– Да, это Кирюхина жена.
Тут к Хельге подошел какой-то тип. Тип был высоким, даже длинным, и страшно худым. Ну вылитый гвоздь! У него была редкая рыжая бородка и безумные круглые глаза.
– О, Сидоров, здорово! Полинка, это Гриша, Сидоров, это наша Полинка.
Без лишних церемоний тип наклонился ко мне и спросил:
– Водку будешь?
***
Вечером после концерта мы с Хельгой и Шибаловым собрались на кухне. Валька жарил большую курицу, а Патаки разливала по кружкам матэ. Потом села, закурила.
– Завтра мы с Киром будем у нас репетировать. Ты это, приберись чуть-чуть, ладно? Сможешь вернуться пораньше?
– Ага.
Я осмотрелась. Да, уборка этому дому явно не повредит. Конечно, носок в пепельницу попал случайно, просто кто-то скинул его с холодильника. Вечером постираю. Нет. Завтра. Или послезавтра. А то Василиск придет, а у нас вся Квартира в мокрых носках.
Домашние репетиции проводились частенько, ведь Хельга играла со многими группами. Чего только одно «Досадное Недоразумение» стоило! И у Вальки своя банда была, «Бетон-Travel».
Когда у меня начиналась сессия, я засовывала в уши вату и сосредоточенно сидела на кухне. Недотрашка рвала и метала, но я не слышала – в ушах беруши, а в комнате целый оркестр.
***
Выйдя из института и глядя на грязный тающий снег, я вспомнила, что мне сейчас предстоит: уборка. Стало страшно.
Мне было жутко, пока я ехала в метро. В автобусе я подумала, что было бы здорово просто завернуть всю Квартиру в кулек и выбросить за окно. Это куда проще. Но тогда негде будет репетировать. Я набрала побольше воздуха и толкнула дверь.
Когда мы надолго уходили из дома или уезжали на несколько дней, Рыжий обижался и начинал писать на кровать в комнате. Точнее, на матрац, кроватей у нас не было. Причем обязательно на мой, засранец этакий. И матрац страшно вонял.
Чего я только не делала, чтобы избавиться от этой вони! Терла матрац стиральным порошком, гелем для душа, окуривала ароматическими палочками, поливала его освежителем воздуха. Но он продолжал вонять. А кот по-прежнему гадил.
Я разрезала целлофановые пакеты, склеивала их между собой скотчем и закрывала этой конструкцией свое спальное место. Но Рыжий все равно писал. Я выбрасывала пакеты, стирала постельное и, закрывая кота на кухне, подпирала дверь веником.
Я дома.
Веник на полу. Дверь на кухню открыта.
Только бы Кирилл не сел на мой матрац.
***
Я уже битый час пыталась оттереть плиту, когда в дверь позвонили. Наверное, Хельга пришла. Но это была не она.
– Привет, Полинка.
И та же усмешка. Как странно он на меня смотрит!
– Привет.
– Хельги еще нет?
– Нет. Ты первый.
Василиск снял гитару и поставил ее на пол.
– Чай, кофе или потанцуем? – спросила я без задней мысли.
– Вообще-то кофе. Но можно и потанцевать.
Меня бросило в пот. Вот еще! Без танцев обойдется. А кофе сварю.
Он шагнул в комнату.
– Садись в кресло! – крикнула я через плечо.
Полчаса спустя репетиция уже шла полным ходом. Кир играл, в перерывах попивая мой кофе. Кофе был страшно крепкий, черный и без сахара.
А я смотрела на Василиска – и все-таки каменела.
Стоя у дверей, я сказала:
– Оставайся, еще кофейку попьешь.
– Когда-нибудь я останусь, – сказал Кирилл и, развернувшись, быстро поцеловал меня в губы.
Кофе был горький.