Читать книгу Димитриос Ништяк из тотема Совы. Героическая фантастика - Илья Тамигин - Страница 8

Во, кажись, приехали! Усадьба ничего, богатая. Ворота высоченные, забор каменный с пиками поверху. О, на воротах охранник! Серьезный мужик, ага! И копьё, и меч имеют место быть. Выправка хорошая, сразу видно – старый служака. Шлем только снял, от жары, наверное. Банданой повязался. А вон, на вышке, ещё один, такой же. С луком, ха! Солидно у них тут… Куда ж это я попал-то? Видно, не просто хутор. … Так, это что, двор? Странный двор, не крестьянский, хотя хлев и присутствует, вон, корова мыкнула. Ещё одна стена глухая, и тоже с пиками. Похоже, мне туда. Точно, туда, вот и военный показывает.

Митя, освобожденный от кандалов двумя ударами молотка по зубилу, прошел вслед за новыми хозяевами в калитку. Оп-па! Что-то вроде спортплощадки, ребята тренируются… Эге! Да это же военная школа! И впрямь, на мечах деревянных фехтуют! И манекены, и турник…

– Гладиатор! – ласково погладил его по голове пожилой, видно, хозяин школы, – Присмотрись пока!

В глазах помутилось, подкосились ноги. Это ж надо, угораздило в гладиаторскую школу быть купленным! Кузьке повезло, его, похоже, на племя купили… или хозяйку удовлетворять, вон как она евонный причиндал рассматривала, с вожделением… Живи и радуйся, как говорится. А мне – хана! Гладиаторы долго не живут… Не, прямо в башке не укладывается – неужто и вправду я в Древнем Риме? Вопрос, как это получилось, пока оставим… Все выглядит натуральным: люди, телеги, дома. Оружие – куда уж натуральнее!

Тут ветерок донес до него запах гнилого мяса. Оглянувшись, увидел такое, что едва не сблевал: на стене был распят полуразложившийся труп, сильно расклеванный вороньем. На груди висела табличка с криво нацарапанными буквами. Что там было написано, Митя разобрать не смог – далековато, но уж явно не «Партизан». Скорее всего – бунтовщик или бежать пытался.

На налившихся свинцом ногах доплелся до кадки с водой, смочил голову, напился. Полегчало, зеленая пелена с глаз ушла. Тем временем звякнул гонг. Тягучий звук его разнесся в густом, пахнущем кипарисами, розами и падалью воздухе. Бойцы пошабашили, потянулись к кадке умываться. Всего их было человек пятнадцать. Все с любопытством смотрели на новенького, но заговорить не пытались. Умывшись до пояса, все сели на длинную лавку вдоль стены, отдыхать. Подошел военный, выбравший Митю на базаре, чтоб ему на ежика сесть за это! Улыбаясь, медленно и раздельно начал говорить, сопровождая слова красноречивыми жестами:

– Я – Корнелий Борра, инструктор-наставник. Слушайся и подчиняйся. Делаешь все хорошо – имеешь хорошую еду. Вино и женщина – один раз в неделю. Делаешь плохо – я тебя бью. Делаешь плохо второй раз – карцер, там плохая еда, нет вина и женщины. Ты хорошо понял меня, гладиатор Димитриос?

Все слова были знакомы, и Митя понял хорошо.

– Да. Я понял тебя, Корнелий Борра.

– Иди. Тебе покажут, где спать. Еда по сигналу гонга.

Он махнул рукой, и из дома вышла крупная, пышнотелая и грудастая белокурая деваха лет двадцати пяти, босая, в платье из грубой ткани без рукавов. Улыбнулась и жестом позвала за собой. Митя пошел за ней в барак на противоположной стороне площадки. Барак был чисто выметен, земляной пол сбрызнут водой.

– Как тебя зовут? – поинтересовался он по пути, просто, чтобы завязать контакт.

– Брунгильда. Я из Германии, – ответила деваха, дыхнув чесночным ароматом.

Когда, открывая дверь, она подняла руку, Митя заметил подмышку с густым пучком светлых влажных волос. Натуральная, значит, блондинка!

– Спать здесь, – Брунгильда показала что-то вроде стойла с номером ХVIII.

Стены не доходят до потолка, дверь крепкая, запирается на засов. Ещё кованые петли вдоль всего ряда таких же дверей. Внутри тюфяк, набитый сеном, и сложенная полушерстяная накидка, вроде плащ-палатки. Укрываться, значит, и одеваться, когда холодно. А больше ничего! Свет проникает через небольшое отверстие под потолком, вроде чердачного оконца. Голова точно не пролезет, и не надейся! Здесь нам, значит, жить. М-да, убого…

Запомнив свою дверь, вслед за Брунгильдой вышел во двор. Грохнул гонг, и все потянулись на ужин. Еда была обильная: тушеная свинина с капустой. Только пресновато, без специй. И соли маловато. Приятно удивило наличие ложек – деревянных, щербатых, но всё-таки ложек.

После ужина наступило личное время. Кто молился, кто играл в волчок, подстегивая его кнутиком. Несколько человек играли в пристенок, бросая камушки. К Мите подошел парень лет двадцати пяти, чернявый, смуглый. Присел рядом на корточки:

– Ты кто есть? – вопрос был на ломаной латыни.

– Димитриос, – ответил наш герой, и поколебавшись, добавил, показав на восток, – Из России.

– Я – Тэро, из Иллирии, – парень показал на северо-восток.

Название «Россия» его ничуть не взволновало.

Что за Иллирия такая? Даже и не слыхал никогда!

– Где мы? – Митя впился в собеседника взглядом, надеясь… да ни на что особо не надеясь.

– Деревня Баккориния. Школа Вителлия Африкана Марцелла. Три дня пути до Капуи, – охотно поделился информацией Тэро.

Италия, значит. Что ж, ладно, место определено. От Капуи до Рима недалеко. Но, вроде, далековато от кампуса в Апенинах… Темна вода во облацех!

– Какой сейчас год? – этот вопрос сформулировать было непросто, и Тэро понял, что от него хотят, не сразу. Пришлось повторить.

– Сейчас 680 год от основания Рима, – он начертил пальцем на песке: DСLХХХ.

Тоже неясно. Когда у нас Рим-то был основан? Где-то в первом тысячелетии до нашей эры… Блин! Историю надо было учить… О! Идея! Вот от чего можно оттолкнуться!

– Ты знаешь про христиан? Про Иисуса Христа?

– Нет! – Тэро, улыбаясь, покачал головой, – А кто это?

Эх, как ему объяснить-то? Слов не хватает… Можно, конечно, попытаться пересказать евангелие, но не в трех же словах! А если просто сообщить, что Иисус Христос – Бог Сын, одна из ипостасей Единого бога? Не поймет, у них этот… политеизм, своих-то богов не всех помнят, где уж про нового… Митя и пытаться не стал.

Посидев немного в молчании, Тэро положил руку на Митину коленку.

– Ты мне нравишься. Хочешь спать со мной сегодня? Корнелий разрешит! – он недвусмысленными жестами проиллюстрировал свое предложение.

– Нет! – смутился гладиатор Димитриос, – Я… с женщинами только.

– Женщины – раз в неделю! А жизнь коротка! Удовольствий мало, – наставительно произнес Тэро, выпрямляясь.

Настаивать он не стал, но потерял к новичку всякий интерес и удалился. Больше никто не подходил. Видно, дружить здесь было не принято. Да и как дружить с человеком, которого, может, уже завтра надо будет убивать в цирке? Такие сложные философические мысли бродили в голове. Полная, однако, растерянность. 680 год, гладиаторская школа, Древний Рим! Машина времени, что ли, сработала? Но нет ничего подобного! Вообще, надо придумать, как смыться отсюда! А то потренируют, потренируют, да и на арену! И – ага! Порубят в капусту и фамилии не спросят…

Брякнул гонг. Все прервали свои нехитрые занятия и потянулись в барак. Спать.

Ночью приснились сцены из фильма «Гладиатор». Проснулся, долго вспоминал. Что-то там было важное, такое… подсказка… выход из положения… Но так и не вспомнил, снова уснул.

Утро началось с водных процедур – обливания у колодца. После завтрака все двинулись на тренировки. Корнелий Борра дал Мите деревянный меч и квадратный, обтянутый кожей, небольшой щит.

– Фехтовал раньше? Знаешь прямой меч? Фракийский щит?

– Фехтовал. Щит не знаю.

– Смотри! – Корнелий показал, как правильно держать щит, – Так – от удара в голову, так – от удара в корпус, если противник правша. Нападай!

Митя занимался боевыми искусствами года два назад, и небезуспешно, но меч был непривычно короток. Ладно, попробуем! Он сделал колющий выпад, целясь в горло. Корнелий без труда отбил мечом, и развернув кисть, провел секущий удар в голову. Митя умудрился прикрыться щитом. Тут же последовал удар в корпус справа, тоже секущий, который мечом отразить не удалось, а заслониться щитом уже не было времени. Боль взорвалась в боку багровой вспышкой.

– Убит! – улыбнулся инструктор, – Если бы меч был настоящий, я б тебя пополам перерубил!

Да, мастер! Как он меня, в два движения! Синячина теперь обеспечен.

– Нападай ещё!

Ученик гладиатора схитрил. Сгруппировавшись, он сделал подкат под ноги противника, и выбросил меч вверх, расчитывая попасть в пах. Но Корнелий легко подпрыгнул, пропуская его под собой. А если так? Мельница! Ногой в развороте в корпус… Принял на щит, ноги открыты… В падении – н-на! Попал! Не дать опомниться, колоть в пузо! Отбил… А если… Оба-на! Свет выключили! И звук тоже…

Ой, водичка! Холодненькая!

Открыл глаза. Корнелий, улыбаясь, лил на него воду из кувшина.

– Отлично, Димитриос! Уже давно я не попадался на такие финты и удар по ногам! Продолжишь сегодня с Сарухом. Вечером получишь вино и женщину.

Он выпрямился и отошел, слегка хромая. На левой голени было видно рубец и содранную кожу. Митя пощупал голову: крови нет, но шишка преизрядная! Что ж, такая наша гладиаторская планида… Посмотрел на свой меч: струганная дощечка с гардой… Вдруг вспомнил: отличившимся на арене гладиаторам, по требованию публики, император дарил деревянный меч, как символ свободы. Да-а, перспективочка. Всех, типа, победить, да ещё красиво. И – вольная птица! Всего-то делов. А потом что? Ну, как в фильме, тот мужик, свою школу открыть… Не землю же пахать! Мечты, мечты…

Подошел ещё один иллириец – Сарух.

– Становись! Я покажу тебе комбинацию, будь повнимательней.

До обеда они отрабатывали удары и защиту от них. Митя уже чувствовал себя гораздо уверенней, работая со щитом. Но сказывалась слабая общефизическая подготовка, руки и ноги быстро налились тяжестью, дыхания не хватало, горло першило от сухости. Вдобавок, несколько раз чувствительно получил по голове, плечу и ноге. Саруха он смог задеть только один раз, но зато – качественно, прямо в живот! После этого они присели передохнуть. Сарух негромко предложил:

– Если ты вечером отдашь мне свое вино, то я перед отбоем сделаю тебе татуировку. Какой твой тотем? С ним ты будешь защищен от злых духов.

Митя задумался: почему бы и нет, собственно? У многих бойцов он видел здесь причудливые картины. А для удачи все сгодится! Слишком много удачи не бывает! Тотем… И у него, и у отца всю жизнь была кличка «Сова».

– Мой тотем – сова. Ночная птица: Ху-гу! Ху-гу! Понял? – латынь уже гораздо легче соскакивала с языка. Практика, и ещё раз практика!

– О-о! Это сильный тотем! Символ мудрости!

Они ударили по рукам. Встали, и фехтовали ещё около часа, пока не прозвонил гонг на обед. После обеда полагалась сиеста – два часа отдыха. Кто же бьется на полный желудок! Митя блаженно растянулся на тюфяке в прохладе своего нумера. Все тело болело, но это была здоровая боль активно работавших мышц. Ничего, ещё денек-другой, и втянемся! Судя по всему, я тут не самый плохой боец. Вон, даже бабу сегодня дадут, и вино… Но, как он меня по башке-то, а? На голову бы мокрую тряпку, чтобы шишка не разрослась… И не заметил, как задремал.

Гонг!

Вскочил, наскоро умылся у кадки. Где там мое орудие производства?

Сарух уже ждал. Снова отрабатывали приемы и приемчики. Некоторые движения казались странными, ненужными, но Сарух объяснил, что это – для связки с другими ударами и блоками: то-есть, проведя удар, немедленно приходишь в готовность для следующего. До перерыва выдохся конкретно. Пить Сарух разрешил только три глотка:

– Надо, чтобы сошел лишний жир, чтобы ты был жилистый и неутомимый. В настоящем бою, который длится полчаса или три четверти часа, выносливость очень понадобится.

– А ты был когда-нибудь на арене? – прохрипел Митя пересохшей глоткой.

– Да. Дважды.

– И что?

– Что, что! Убили меня, оба раза! – Сарух захохотал над собственной неуклюжей шуткой.

Мите смешно не было.

После перерыва Сарух дал веревку, заставил прыгать, объяснив про слабые ноги. Потом – подтягиваться на турнике, ходить гусиным шагом, боком и спиной вперед, отбивая одновременно удары щитом. Незаметно тени стали длинными, пришло время ужина.

Поплескавшись у кадки и поужинав, почувствовал себя лучше. Вот только ноги стер на острой щебенке, давно босиком не ходил. В конце ужина пришел Корнелий и владелец школы Марцелл.

– Что новичок? Справляется? – поинтересовался Марцелл.

– Да, господин, я им доволен, – почтительно доложил Сарух.

Корнелий внимательно оглядел Митю.

– Покажи ноги, Димитриос! – приказал он.

Заботливый какой, надо же! Ну, на, смотри!

Корнелий и Марцелл озадаченно переглянулись:

– Пятки нежные, как у младенца! Ты что, всю жизнь летал по воздуху, как Меркурий, с крылышками на щиколотках? Даже у носящих сандалии шкура на подошвах толще! Намажь на ночь дёгтем, а потом сосновой смолой, возьмешь на кухне, у повара. Он также даст тебе вино. Ночью с тобой спит Олла. Салют, Димитриос!

Ну, вот. Коротко, ясно и по деловому! Что за Олла, однако? Которая из рабынь? Кроме блондинки Брунгильды здесь ещё три…

– Пойдем вон туда! – потянул его за руку Сарух.

Он уже наскреб с котла сажи и принес бритву.

– Я изображу сову на груди, с распростертыми крыльями и отверстым клювом, – пообещал он, укладывая Митю на стол.

– Э, ты нарисуй сначала, я хочу посмотреть! – запротестовал тот.

Сейчас наколет ещё что попало, а потом не сведешь!

Пожав плечами, Сарух ловко изобразил на штукатурке угольком летящую сову. У парня, безусловно, был талант, сова получилась впечатляющая. Митя расслабился и стиснул зубы. Сарух работал быстро. Зажав между пальцев бритву так, чтобы выступала лишь самая кромка лезвия, он делал надрез и другой рукой сразу втирал сажу. Чувствовался немалый опыт: крови почти не было. Боль была терпимая. Через минут сорок татуировка была готова. Её смазали оливковым маслом. Вывернув голову, Митя попытался рассмотреть свою грудь: то, что он увидел, ему понравилось. Сова была, как живая, и при том отменно свирепая.

– Теперь тебе не страшны злые духи! И мудрость твоего тотема тебе поможет, вот увидишь! – хлопнул его по спине довольный удачной работой художник, – Пойдем на кухню! Вино, вино, вино! Оно на радость нам дано!

Повар, полноватый раб с огромным носярой, выдал кувшин вина литра на полтора. Митя, с согласия Саруха, плеснул на ладонь попробовать. Та же самая кислятина, которой Корнелий угостил его по дороге с рынка.

– Какое это вино? – показал он на кувшин.

– Местное, – буркнул повар, доставая из шкафа баночку с дегтем, и другую, со смолой.

Сарух, тем временем, уже присосался к кувшину. Митя сожаления не испытал.

Выйдя из кухни, тщательно вымыл ноги, вытер собственной набедренной повязкой. Намазал дегтем. Защипало конкретно! Сверху наложил слой смолы. Посидел не двигаясь, чтоб засохла. В темнеющем небе зажигались первые звезды. Стрекотали цикады и летали светляки. Воздух посвежел, хотя не было ни ветерка. Труп на стене подвялился и уже почти не вонял. Жизнь казалась прекрасной. Только сколько её осталось, жизни-то…

Гонг прозвонил отбой.

Стараясь идти на ребре стопы, проковылял в свой ХVIII нумер. Не успел плюхнуться на матрас, как в дверь из сумерек коридора проскользнула женская фигура в бесформенном балахоне.

– Салют, Димитриос! Я Олла, – она потянула завязки, и одежда упала с её плеч.

Кожа девушки таинственно светилась в скупом луче звёздного света, проникавшем из окошка. Черты лица в полутьме было не разглядеть. Но стройная, черненькая, невысокая.

– Салют, Олла!

Она, не двигаясь, стояла у двери.

– Ты красивый, новичок, – тихо засмеялась девушка, – Мне повезло сегодня!

Митя был в замешательстве. Так, без всяких прелюдий, ему было неловко, и он не знал, с чего начать.

– Как ты хочешь, о гладиатор? Стоя? Лёжа? Я умею многое, – пришла на помощь Олла.

– Ляг, полежи рядом. Я должен привыкнуть к тебе, – застенчиво прошептал Митя.

Она легла, прижалась тесно. Осторожно провела пальцем по бровям, погладила по голове. Пахло от неё чесноком, едким женским потом и розовым маслом. Немного, но отчетливо. Такая, значит, миазма. Но эта смесь запахов не отталкивала, а наоборот, возбуждала.

– Это духи? – пробормотал Митя, легонько целуя партнершу в шею.

– Ну, что ты! Откуда у нас, рабынь, духи! Это я сорвала несколько роз и натерлась цветами… – прошептала она в ответ, нашаривая ладошкой его мужское достоинство.

Под рукой произошло маленькое чудо: то, что, казалось, умерло от усталости, вдруг расцвело и гордо расправило могучие плечи. Обнаженная, прохладная грудь Оллы прижалась к его зудящей от свежей татуировки груди. Грудь была небольшая, приятной заостренной формы с большим соском, очень упругая. Мите захорошело.

– Эй, Димитриос! Ты будешь пахать сегодня свою пашню или нет? – неожиданно раздался голос соседа справа, африканца Феликса (Феликсом его назвали уже в школе, так как его настоящее имя было не произнести), – Я хочу спать, но надеюсь прослушать хотя бы первую борозду!

– И я тоже! Не будь свиньей, поторопись! Ведь вставать с зарей! – поддержал сосед слева, аравийский еврей Моше.

Ну, паршивцы! Что им тут, консерватория, или где? Сеанс эротики ждут, надо же!

Олла нисколько не смутилась. Рассмеялась заливисто, и взяла инициативу в свои… свою… Г-м, в лоно, в общем. Делала она это со всем усердием, Митя тоже старался. Когда они кончили, слушатели зааплодировали.

– Бис! – крикнул Феликс.

– А вот те шиш! – отрезала Олла, целуя Митю в татуировку, – Он устал, отдыхать теперь будет! Если хотите послушать ещё, молитесь богине Венере, чтобы благословила Димитриоса на новую эрекцию!

Н-да, такая вот, непосредственность!

Ответом было молчание. Все уже спали.

Уснули и они в объятиях друг-друга. За ночь Венера благословила их ещё два раза. Дело-то, молодое!

Утром, проснувшись по гонгу, Митя уже не нашел рядом своей случайной подруги. Эх, жалко, так ведь и не разглядел её лица.