Читать книгу ЗА БЕСКОНЕЧНОСТЬ ВРЕМЕНИ. Рассказы - Илья Валерьевич Рашев - Страница 2

– Новенький!?

От неожиданности я поднял голову и обернулся на голос.

– Новенький, спрашиваю? – У соседней могилы стоял мужичок небольшого роста и смотрел на меня. – Не видел тебя давеча здесь.

– Наверное, новенький, – пожимая плечами, тихо согласился я.

– Ну, то и видно, не свыкся ещё, – начав протирать своё фото на кресте и тут же поправляя цветы на могиле, ответил мужичок. Он был весь какой-то шебутной и не мог устоять на месте.

– Ладно, бывай. Позже пообщаемся, – договорил он и куда-то в спешке убежал.

Я смотрел на свою фотографию, прибитую к кресту. Яркие цветы торчали из холмика под ним.

Лес шумел от ветра, и осенняя листва разлеталась по кладбищу.

Таких как я здесь было много. Практически у каждой могилки копошились «люди» от двадцати до девяноста лет.

Кто-то просто сидел на лавке, кто-то наводил порядок в своём новом «доме», кто-то принимал гостей.

А я был один.

Неподалёку раздались голоса. Я посмотрел в их сторону и увидел группу людей в темных одеждах и с цветами. Они что-то негромко обсуждали, к кому-то шли.

С неба закапал небольшой дождь и начал слегка пригибать цветы к земле.

Так я просидел весь день, не сходя с лавки. Все остальные мои соседи уже куда-то разошлись, или попрятались по своим могилам.

К вечеру дождь стих.

– Ну что, давай знакомиться, – ко мне подсел тот же мужичок, – держи вот конфету и стопку, у тебя-то, смотрю, ничего нет, не приходил сегодня никто?

Он посмотрел на меня.

– Или просто не оставили ничего, не любили тебя, что ли? – по-дурацки пошутил мужичок.

Я молчал.

Увидев, что шутка не удалась, он протянул мне грязную от земли и песка рюмку, с бесцветной жидкостью и конфету в обертке.

– Вчерашняя, – уже спокойно начал мужичок, – сын приходил помянуть, дак налил пару рюмашек. Ему уж тридцать. Здоровый лоб вымахал, батьку не забывает, – он махом опустошил свою рюмку и тут же закусил конфетой.

– Михаил, – мужичок протянул мне руку.

– Андрей, – тихо ответил я, и мы пожали друг другу руки.

– Ты давай пей, холодно, согреешься хоть чутка.

– Сколько тебе? Двадцать с чем-то? – смотря на мою фотографию, чуть позже спросил Михаил.

– Двадцать девять, – негромко ответил я и опустошил рюмку.

На вид Михаилу было лет пятьдесят, может пятьдесят пять. Я и при жизни ещё не умел определять возраст людей.

– Молодой ещё совсем, – он посмотрел на меня, – но не расстраивайся, таким и останешься. Молодым. Старения здесь нет. И твои тебя таким и запомнят, – и, улыбаясь, хлопнул меня по плечу.

– Пожил вот мало только, это и обидно, – чуть позже добавил он.

– А я вот здесь уже пятый год «живу» и до сих пор пятьдесят семь. Под той берёзкой, – Михаил указал пальцем на пожелтевшую берёзу неподалеку от своей могилы, – Лариской зову, как жену.

– Пятый год здесь? – с непониманием спросил я, – а почему не в раю или куда там ещё после смерти попадают?

Михаил засмеялся.

Он достал из кармана смятую, чуть промокшую сигарету. Немного покрутив ее пальцами, прикурил от спички.

– Не куришь? У меня ещё одна есть. У соседа взял.

– Нет, – ответил я.

Затянувшись и выпустив дым, Михаил продолжил.

– Нет там ничего, Андрюха. Ни ада, ни рая, ни облачка того, на котором все летают. Видишь, какие люди-то наивные. И мы такие же с тобой были. Здесь вот конечный пункт, в этой ямке с крестиком. Всё гораздо проще, как оказалось.

Он затянулся ещё раз.

– И никуда ты отсюда уже не денешься. Привязан теперь навсегда. За территорию кладбища тоже не выйдешь. Тут и живёшь.

Михаил выдохнул.

– Ждёшь своих целыми днями. Месяцами, годами ждёшь. Придут, помянут, посидишь рядом с ними, послушаешь их, повспоминаешь себя, посмеешься.

Мужичок немного призадумался.

Минуты через две он втоптал окурок в землю.

– А они с тобой обо всем говорят, как на исповеди. Могут даже признаться тебе в чем-нибудь. «Тайну свою какую-нибудь маленькую поведать», – шепотом сказал он.

– Кому как не нам душу-то излить? Мы-то уж точно никому не расскажем, а им легче от этого делается.

Михаил опустил голову вниз, ненадолго замолчал и тяжело вздохнул.

– Сын вот вчера. Не люблю, говорит, жену больше. Вот те раз. Принес мне новость тоже, я аж в гробу перевернулся, – он развёл руками, – а мне сейчас тут чего с этим делать? Говорит, кончилось всё к ней как-то. Дак ведь дочка у них есть, девять лет уж ей. Большая. Жили бы и жили дальше, елы-палы, чего ещё надо-то? – возмущался мужичок.

– Десять лет вместе прожили. И чего стряслось? Не понимаю. Чего делать, говорит, как быть? Не знает.

Не знает он, дурында. Как дал бы в лоб, чтоб мозги на место встали! Вот мы с Лариской душа в душу столько лет прожили и всё хорошо у нас было. До сих пор люблю. А эти… – он махнул рукой.

Михаил снова замолчал в думках. Его взгляд застыл на моей могиле и смотрел в одну точку.

– Так и не дождался от меня ответа. А я и помочь ему ничем не могу, ни советом, ни делом. Чего делать? Видимо, всё-таки проходит любовь у некоторых.

Чуть позже он перевёл взгляд на меня и положил руку мне на плечо.

– Вот такие дела, Андрюха, – выдохнул мужичок, – а ты сидишь с ними, как и раньше. Только они не видят тебя теперь. Смотрят на твою фотографию, а ты рядом стоишь. Цветочков воткнут, водки в стопку нальют, сигаретку там, если курящий, да конфетку положат. Всё чин чинарём.

Моя вон, дура, всё время сигарету прикурит и воткнет фильтром в могилу, хрен потом покуришь – истлеет вся, если не погаснет. Благо иногда забывает, дак и хорошо. А Витёк, друг мой, никогда не прикуривает, так кладет. Знает, как будто, что так правильней будет, – Михаил ткнул меня кулаком в плечо, – мужики всегда друг друга понимают. Так ведь? – улыбнулся он и посмотрел куда-то вдаль.

– Поревут и опять на месяц или вон, на несколько лет пропадут, – чуть позже продолжил мужичок, махнув рукой куда-то в сторону.

– Как у Маринки. Третий год уж никто к ней не ходит. А двое детей остались, муж. Заняты так что ли, что времени совсем нет прийти проведать? Не понимаю. Первый год часто бывали, не знаю, чего перестали ходить. Но она баба сильная, всё ждёт. Каждый день ждёт.

Михаил посмотрел на меня.

– Ну, а нам деваться некуда сейчас, только ждать и остаётся. В этом, наверное, и заключается смысл жизни. Чтобы сейчас увидеть и понять, кто нас по-настоящему любил, – улыбнувшись, закончил он.

На улице уже стемнело. Хмурое осеннее небо вновь брызнуло дождем.

Мы какое-то время сидели молча.

– Ладно, Андрюха, – докурив вторую сигарету, мужичок поднялся со скамейки, – пойду я. Давай, до завтра. Ложись тоже в свой «склеп», не мокни.

Он посмотрел на небо.

– Осень сей год дождливая какая-то очень, зима наверно теплая будет.

И посмотрел на меня.

– Я тоже пойду, Ларку чмокну и спать. Вот уж не знаю, что буду делать, если вдруг замуж снова выйдет. Свалю берёзу к чертям! – засмеялся Михаил.

– Ладно, давай. Завтра зайду, покажу окрестности, побродим. Не унывай. Жизнь хоть и закончилась для нас людская, но взамен хотя бы такая осталась.

После мужичок тяжело вздохнул.

– Сын вот только у меня хернёй маяться начал, – грустно добавил он.

– Ладно, разберутся, я думаю, – Михаил махнул рукой, – их жизнь, – и с этими словами направился к своему «дому».

На кладбище стало тихо. Лишь только дождь молотил по осенней листве. Я сидел и мок под его каплями один на лавке.

Теперь и мне остаётся только ждать. Как и всем находящимся здесь.

Ждать каждый день, бесконечно, «своих» в гости – в этом новом, но увы мертвом мире.

С трепетом ждать.

И бояться.

Бояться того, что вдруг однажды и ко мне никто не придет…