Читать книгу Олени не придут - Илья Веригин - Страница 10

28 февраля

Мэй проснулась от собственного крика, ей приснился кошмар. Очень страшный сон! Огляделась по сторонам. Потом, всё ещё тяжело дыша, она вскочила на корточки и боязливо, опасаясь возможных новостей, коснулась пальцами ближайшей панели. Панель не зажглась. Коснулась другой – то же самое. Со всей силы шлёпнула ладонью по третьей – снова тёмное молчание.

– Ива-а-ан! – настойчиво закричала она. – Включи!

– Как скажешь… – произнёс голос с сожалением, от которого сердце девочки сжалось в маленькую плотную льдинку.

Лис не появился. Он просто зажёг единственный новостной экран, и через десять секунд малышка издала такой глубинный рыдающий крик, от которого впору было бы разбежаться всем диким зверям саванны:

– Мама!

Заливая руки слезами, Мэй гладила сменяющиеся изображения, пытаясь вымолить у них хоть толику хороших вестей. Она обежала весь дом в попытке найти – самой было страшно в этом признаться – сочувствие. Но дом был пуст. Всё центральное пространство, спальни, второй свет, тренажёрная, кладовка, гардеробная, оранжерея, санузлы – нигде не было ни души. Не было мамы. Не было Даниила. Не было бабушки Лизы, которую она не раз видела на экранах, но к которой за половину дня, конечно же, привыкнуть не успела. В бессилии Мэй забилась в самый уголок у гигантских окон, обхватила колени руками и прислонилась щекой к холодному стеклу.

Час, второй она сидела, пока не начало светать, а снующие в дымке внизу огоньки не стали проявляться мутными желтоватыми пятнами аэротакси.

Неожиданно для себя Мэй поднялась и направилась прямиком к входной двери, встала в полутора метрах и посмотрела наверх. Тяжёлое тёмное полотно нависало, давило, но решимости у девочки было в избытке. Во всяком случае так ей казалось. Но когда она, крадучись, превозмогая внутренние барьеры, медленно протянула пальцы к цифровому замку, тот ожил. «Доступ запрещён», – только и сказал он, а испуганная девочка уже неслась к своему обжитому логову. От решимости не осталось и следа!

С разбегу она упала на пуфы и зарылась поглубже, словно испуганная пустынная змейка или камбала в песок, и лежала неподвижно, пока не послышался усталый голос лиса:

– Хотела выйти?

Вместо того, чтобы ответить, Мэй выскочила из-под подушек и набросилась на него, крича во все чёрные экраны грота вокруг себя:

– Где ты был?! Где ты был?! Почему не отвечал?

Но лис появился только тогда, когда она перестала бесноваться.

– Успокоилась? Почему не отвечал? Хм… Тебе не приходило в голову, что мне тоже может быть страшно?

– Тебе?! – Мэй расширила глаза. Такая мысль её действительно не посещала.

– Да, представь! Мы ведь с тобой вроде бы определились, что оба являемся разумными существами. Точно так же, как твои, данная ситуация разрушила и все мои планы, а незнание будущего порождает страх. К тому же Даниил мой друг. Мы с тобой…

Лис хотел продолжить, но вдалеке послышался мягкий хлопок входной двери. Затем кто-то, еле волоча ноги, прошёл к центру дома, по пути просто выпустив из рук сумку, которая с грохотом упала на пол, и затих недалеко от логова Мэй.

Девочка с интересом тихонечко выглянула из-за угла. Сгорбившись, бессильно опустив голову и руки, бабушка Лиза сидела на ступенях, разделявших общественную половину пентхауса от частных территорий. Облик её был настолько наполнен печалью, что аура эта висела вокруг практически осязаемым облаком. Вспомнив уроки лиса, Мэй подумала о том, как тяжело, наверное, бабушке, и неожиданно для себя вышла из-за угла.

Елизавета Морякова не шелохнулась.

Мэй стала по шажочку, медленно, скрипя вспотевшей спиной по гладкой стене, продвигаться в её сторону.

Та сидела.

Через три минуты девочка наконец подошла совсем близко, опустилась на четвереньки и, словно кошка, вползла головой на колени к совсем ещё не знакомой, но в данный момент такой близкой бабушке.

Елизавета ожила.

– Мэйчик, дорогая, – гладила и целовала бабушка её волосы. – Не переживай, родненькая! С твоей мамой всё будет в порядке. Врачи обещают. Хорошие врачи. Лучшие врачи! Нужно лишь пару месяцев подождать. Мы завтра к ней, если хочешь, съездим.

Вдруг Лиза остановилась и опустевшим взглядом посмотрела вдаль через окна на отблески поднимающегося солнца.

– А вот мой сын…

Не договорив, она закрыла ладонями рот, сдерживая крик, и залилась слезами. Всё ещё лёжа, Мэй теперь принялась сама успокаивающе гладить бабушкины колени.

* * *

Весь последующий день был наполнен словами сочувствия, которые приносили близкие семье друзья и коллеги; и потоками слов, которые лились с новостных экранов. Президенты и главы правительств, партийные боссы, члены межгосударственных советов и организаций, владельцы и директора крупнейших корпораций, актёры, общественные деятели и многие другие незнакомые люди соревновались в красноречии по поводу случившейся трагедии, непременно оценивая высочайшую значимость Даниила Морякова и начинаний Фонда для всего мира. В их физиономиях было так много официоза, наигранности и лжи, и это так бросалось в глаза не привыкшей смотреть на лица Мэй, что она то и дело с отвращением закрывала веки, затыкала уши и отворачивалась.

Одна из этих говорящих голов принадлежала Джанфранко Бести. Согласно своему статусу он, сложив руки, произнёс не отличающуюся пламенностью речь на фоне открытого окна своей старой городской квартиры, а когда дрон-корреспондент улетел, тот, довольно грязно выругавшись по поводу опоздания, торопливо нацепил шарф и выбежал под тусклый свет старинных фонариков центра Неаполя. Их с Мари ждал многообещающий вечер, который уже через одиннадцать минут должен был начаться оперой в Teatro di San Carlo.

* * *

В госпиталь они поехали не сразу, а через сутки. Так велели врачи.

Не впервые была Мэй в больницах, но в этом месте всё казалось в новинку, и хотя контакт с бабушкой не полностью наладился, Мэй не отпускала её руку. Не могла отпустить.

Все здесь ходили серьёзные и озабоченные, тихо разговаривали парами о том, что никто другой не должен был услышать, или в ожидании вердиктов молча разглядывали информационные панели на стенах. Среди этой стерильности лишь один мальчик с загипсованным локтем улыбнулся ей и даже протянул откуда-то взявшийся маленький цветок. Но, увлекаемая бабушкой, принять подарок Мэй так и не успела.

* * *

Мама лежала в большой просторной палате в окружении десятков приборов и трубочек, а также постоянно снующих вокруг неё людей в разноцветных халатах. Стена сзади, словно пульт управления термоядерной станцией, светилась жизненными показаниями: вот удары сердца, вот активность мозга, вот отмеченная зелёным листочком карта тела с зонами концентрации нано-роботов, которые сама Лера и изобретала.

Её ждали ещё несколько операций, поэтому пускать посетителей внутрь врачи наотрез отказались. Всё, что могла видеть Мэй, – это экраны гостевой комнаты, но по обилию зелёного цвета в палате мамы она сделала вывод, что с той действительно всё должно быть в порядке. Ей этого было достаточно.

Гораздо большее впечатление произвёл на Мэй вид второго пациента. Его не было. Точнее, была закрытая герметичная камера, вроде кувеза для недоношенных детей, только стальная, непрозрачная, с двумя толстыми входящими в неё сбоку и выходящими с другой стороны трубками красного и мутно-белого цвета. Конструкция эта напоминала капсулу из фильма «Пятый элемент», в которой героиня Милы Йовович была по клеточкам воссоздана из сохранившихся клеток. Вот только, к глубочайшей печали Елизаветы Моряковой, таких технологий регенерации тканей всё ещё не придумали.

Подведя Мэй к маленькому окошку, через которое был виден лишь один не скрытый под повязками глаз пациента, бабушка с придыханием рассказала, что единственное оставшееся от Даниила в относительной сохранности – мозг, что сын её помещён сюда на сохранение – ждать технологий, которые смогут хоть чем-то помочь. Десять, двадцать лет, а может быть, и гораздо дольше.

Бабушке было больно, Мэй чувствовала это по периодическому сильному сдавливанию своей ладони во время разговора. Но лишь уходя, она увидела то, что сделало эту боль физически осязаемой и для неё самой: камеру с телом Даниила! Длина кувеза явно не соответствовала росту взрослого человека.

Вернувшись, Мэй тут же забралась в свой грот и стала пожирать информацию о технологиях регенерации. Час изучала, другой. И чем больше узнавала, тем отчётливее понимала, что шансов у Даниила практически нет. Однако сдаваться было не в её планах – глаза скакали по девяти работающим панелям, на лету вычленяя и связывая между собой тысячи проносящихся изображений, видео, текстов и таблиц.

Лис, за отсутствием других занятий, стал наблюдать за подопечной через стеклянный глаз камеры центральной из девяти панелей, спрятанный, как всегда, за чёрным глянцем стекла.

– Ух ты! – через некоторое время удивился он.

С этого ракурса ему, управлявшему поиском и выводом на экраны потоков информации, в беге зрачков Мэй почудилась какая-то непонятная, неведомая доселе логика.