Читать книгу Русалка и миссис Хэнкок - Имоджен Гермес Гауэр - Страница 7

Миссис Фортескью выбирает темно-розовый желей на основе «розолио». За столиком она проводит краем ложечки по глянцевой поверхности желея, прежде чем с медлительной решимостью его проткнуть. Она отправляет в рот маленький кусочек и задумчиво оценивает вкус. Анжелика, смакующая сладкое вино, скрытое под густой пеной силлабаба, тоже молчит. Ей хочется подольше посидеть здесь, в самой середине зала, где она со всех сторон открыта восхищенным взорам публики, но у Беллы уже иссякло терпение.

– Мне надо кое-что сказать тебе, – говорит она. – Ты только сохраняй полное спокойствие, прошу тебя. Не хочу привлекать лишнее внимание.

– Да?

Миссис Фортескью постукивает ложечкой по упругому желею.

– Возможно, я выйду замуж.

– Ах!..

– Тише, тише! Не повышай голос.

Анжелика опасливо озирается вокруг, а затем, подавшись к подруге, шепчет:

– За лорда?..

– Тсс! Никаких имен здесь! – Белла резко выпрямляется и делает страшные глаза. – Не желаю снова становиться предметом сплетен. – Она продолжает более мягким голосом, украдкой посматривая по сторонам. – Разумеется, за его светлость. Я же ни у кого больше не состояла на содержании в последние три года, верно? А графиня умерла минувшей весной, так что теперь никаких препятствий нет.

– А я вот вижу препятствия, – ворчит Анжелика. – Я вижу, кто он и кто ты.

– Я без труда стану тем, чем сочту нужным стать. Разве я не достигла уже очень и очень многого?

– Но, Белла! – Анжелика кладет ложечку на блюдце. – Чтобы ты – и вдруг такое!

– Как тебя понимать?

– Ужели ты не помнишь, что ты мне часто говорила? «Я никогда не выйду замуж, Джелли… – Изображая подругу, Анжелика хмурит брови и покачивает пальцем. – Для женщины супружество – это неволя, а я решительно против любой неволи».

Белла вздыхает и легонько постукивает ложечкой по нижней губе.

– Да, я была против неволи, но неволя оказалась не против меня. Я всю жизнь стремилась к свободе, но теперь думаю, что в нашем обществе подлинной свободы не достичь. А в таком случае не благоразумнее ли выбрать самое близкое ее подобие?

– Но ты ведь и так замечательно устроена, – говорит Анжелика. – Прекрасный дом, в полном твоем распоряжении дом; прекрасный экипаж, который возит тебя, куда пожелаешь. Граф даже позволил тебе поддерживать старые знакомства.

– Да, конечно. И я читаю все, что моей душе угодно; и он не запрещает мне общаться с мужчинами, беседы с которыми я нахожу интересными или полезными для моего образования.

– Так что же может быть лучше? Что тебе хочется изменить?

Белла сдвигает свои шоколадно-коричневые брови:

– Мне нужна уверенность в завтрашнем дне.

– Деньги – надежнейший залог такой уверенности.

– Но что со мной будет, когда я постарею, подурнею и он вышвырнет меня вон? У меня нет никакой собственности, записанной на мое имя. Вот у тебя есть какие-нибудь сбережения?

– Ни пенни!

– Ну и что с тобой станется дальше, а? Мы же не вечно будем молодыми и желанными. – Белла умоляюще разводит руками. – Джелли, он сделал мне предложение!

– И ты ответила «да».

Анжелика уязвлена, хотя сама толком не понимает почему. У нее такое чувство, будто Белла вдруг обратила в шутку некую клятву, которую они торжественно дали друг другу. Спохватившись, она беспокойно осматривается вокруг, ибо в чрезвычайном своем изумлении совсем забыла следить за своими движениями и выражением лица. Ей не хотелось бы выглядеть растерянной и расстроенной.

– Дорогая моя. Милая моя Джелли. – Белла глубоко вздыхает. – Я испробовала все способы торговли собой – так чем такой хуже? Это просто самый выгодный контракт из всех, что когда-либо заключались на моей памяти, и ведь он будет действовать до конца жизни.

– Твоей или его? – Анжелика хмурится, уставившись на комковатые творожистые сгустки в своем бокале с силлабабом.

– Откуда же мне знать?

– Твоей, если он тебя обрюхатит, – говорит Анжелика. – Твои узкие бедра не созданы для деторождения.

– Ну и пусть. Зато никто не скажет, что я проживаю жизнь впустую, без всякого исследования.

– Давай пойдем уже отсюда? Мне нужен свежий воздух.

– Да-да, конечно. Прогуляемся вокруг площади? – Голос у Беллы ласковый, почти заискивающий. – Поглазеем в витрины ювелирных лавок – что скажешь?

– Отличная мысль.

Они под руку выходят из кондитерской.

– Я страшно по тебе скучала, Джелли, – шепчет Белла. – Честное слово, хотя ты вечно злишься по малейшему поводу, но никогда в этом не признаёшься.

По возвращении домой Анжелика обнаруживает перед дверью огромный ананас и записку со свидетельствами глубокого почтения от мистера Такого-то, который «покорнейше просит прощения, но сегодня днем он случайно увидел… и посылает сей скромный дар в знак своего сердечного расположения… и так далее и тому подобное…», но миссис Фрост в апартаменте по-прежнему нет. Гостиная по-прежнему в беспорядке, портьеры на окнах по-прежнему задвинуты и грязная посуда по-прежнему не убрана. Увидев все это и с новой остротой ощутив свою покинутость, Анжелика едва не разражается слезами.

– На сердце кошки скребут, – говорит она вслух. – А вдруг с ней стряслась беда какая? Или она напилась до беспамятства? Может, она не осознает, что нужна мне. Безусловно, есть какой-то способ ее разыскать.

Но они с Элизой разлучаются крайне редко, и ничего подобного ни разу прежде не происходило. А кроме того, Анжелика никогда даже не задавалась вопросом, где проводит время компаньонка, когда уходит из дома. Через час Анжелика начинает волноваться не на шутку.

– Мне же в театр ехать вечером, – стонет она. – А для театра я сама нарядиться не сумею.

Она расхаживает по комнате, ломая руки, пока девушки, работающие на первом этаже, не стучат снизу шваброй, выражая протест против столь дурного обращения с половицами. Тогда Анжелика скидывает свое полупрозрачное платье – муслин гладко соскальзывает с тела и воздушным ворохом падает на пол, где и остается лежать, подобрать-то некому. Она начинает утягиваться в тяжелый парадный корсет, шумно пыхтя и резко дергая за ленточки, но корсет перекашивает сначала в одну сторону, потом в другую, а потом одна из ленточек с треском рвется – и Анжелика испускает яростный вопль.

В дверь тихонько стучат.

– Элиза! – с надеждой вскрикивает Анжелика.

Но это всего лишь служанка Мария, которая ночует у них в судомойне и питается объедками с их стола.

– Где миссис Фрост? – гневно осведомляется Анжелика.

– Она прислала меня к вам, мэм.

– Вижу. Она сказала, где будет?

– Не мое дело.

– Это мое дело. Где миссис Фрост, скажи мне. – Анжелика со значением вкладывает Марии в руку шестипенсовик, но девушка сует монетку в карман и не произносит ни слова. – Боже святый! – в отчаянии восклицает Анжелика. – Будь я твоей матерью, я бы утопила тебя при рождении! В таком случае тебе и затягивать меня в корсет. Только прежде вымой руки – да вытри хотя бы! – этот шелк стоит больше твоего годового жалованья.

Поскольку Мария слишком тупа и неуклюжа, чтобы помочь с переноской туалетного столика, приводить Анжелику в должный вид приходится в тесной гардеробной.

– Так, теперь смазывай аккуратно, – говорит Анжелика, открывая банку с помадой для волос. – Бери понемножку за раз. Справишься?

Но нет, ничего подобного. Марию сбивает с толку каждый предмет, попадающий к ней в руки: она просыпает на пол пудру и горестно взвывает Анжелике прямо в ухо. После ее попыток взбить и заколоть хозяйке волосы последняя выглядит как стог сена во время бури; она укалывает палец драгоценной шпилькой и пачкает кровью лучшие лайковые перчатки Анжелики.

– Нет, такое никуда не годится! – восклицает Анжелика. К глазам у нее подступают слезы, и она, чтобы только не расплакаться, выбирает впасть в ярость. – Никчемная, криворукая девица! – Мария роняет на ковер банку румян. – Сил моих нет! От тебя совершенно никакого проку! Лучше бы я сама все сделала!

– Или обратилась бы к услугам другой помощницы, – спокойно произносит миссис Фрост, которая стоит в дверях гардеробной, встряхивая свою шаль.

– Ах, Элиза! Элиза! Наконец-то! Как мне быть? – захлебывается Анжелика. – Белла условилась насчет моего выхода в театр сегодня вечером, а я… сама видишь! Ты должна мне помочь! – По мрачному лицу подруги она понимает, что еще не прощена.

«Ну и пускай себе злится, – думает Анжелика, – лишь бы не оставила меня в таком затруднении».

– Ступай вон, – велит миссис Фрост служанке, которая тотчас же удаляется резвым шагом. – Прическу еще можно спасти, – продолжает она, начиная ловко и сноровисто вбивать пудру в поруганные волосы Анжелики. Затем она красит ей лицо; подтягивает, подкалывает и схватывает стежками нижние и верхние юбки. Потом нагибается перед преображенной подругой, чтобы закрепить на ней яркий полосатый редингот: одной рукой придерживает ее за талию, а другой вгоняет одну булавку за другой сквозь плотный шелк в корсет.

– Ты все-таки вернулась, – говорит Анжелика, и миссис Фрост втыкает очередную булавку, прямо над нежным пупком: Анжелика чувствует, как острие упирается в пластину китового уса.

– А ты думала, я тебя брошу?

– О… нет, вовсе нет! Но… – Анжелика осмеливается хихикнуть. – Я думала, ты хочешь, чтобы я немного помучилась.

– Глупости какие! – Миссис Фрост по-прежнему несловоохотлива.

– Ты верный друг. Пускай между нами есть разногласия…

– Так, и последнее. – Миссис Фрост хватает с туалетного столика длинный костяной бюск и вгоняет его в корсет столь резким движением, что Анжелика пошатывается. – Ну вот. Теперь тебе не стыдно показаться на людях.

Анжелика довольно вздыхает, глядя на свое отражение.

– Ах, Элиза! Душечка моя! Ты знаешь, что без тебя я не могу выглядеть роскошно.

Миссис Фрост наконец-то снисходит до едва заметной улыбки.

Возвращается Анжелика перед самым рассветом. Мальчишка-факельщик, еле живой от усталости, уже не может бежать перед портшезом и плетется сбоку от него, положив угасающий факел на плечо, так что пламя шипит и плюется искрами в опасной близости от его великоватого по размеру парика, который свободно болтается на голове, перекашиваясь то на одну сторону, то на другую, а время от времени сползая на глаза. У своей двери Анжелика в приливе милосердия дает бедному ребенку шиллинг. «За это я отчитываться перед Элизой не стану, – не без злорадства думает она. – Ох и раздосадуется же она, обнаружив в своих счетных книгах расхождение на столь малую сумму».

В комнатах на первом этаже, если верить вывеске, располагается ателье по пошиву дамских платьев, но из глубины коридора явственно доносятся женские стоны и скрипы кровати, которые становятся все чаще, все резче и громче. «Кто-то скоро закончит свою работу», – поднимаясь по ступенькам, думает Анжелика, при каковой мысли испытывает глубокое удовлетворение – словно она является служительницей некоего великого благотворительного ордена. Трудовой день у проститутки заканчивается, когда у пекаря только начинается: всему свое время, и время всякой вещи под небом.

Сейчас самое время для примирения, и Анжелика прямиком направляется в гардеробную, где Элиза Фрост спит, лежа на спине, руки вдоль тела, ступни торчком. Простая белая сорочка, собранная в складки у шеи и у запястий, добавляет ей сходства с обряженным трупом. Она не вздрагивает и не стонет, когда просыпается: просто вдруг открывает глаза и спокойно поворачивает голову к двери.

– С добрым утром, засоня, – громко шепчет Анжелика. – Вот и я, одна. Пойдем, составь мне общество.

Миссис Фрост следует за ней в спальню, где Анжелика скидывает туфли и принимается стягивать чулки.

– Бог мой, ну и ночь, ну и ночь! Какое счастье, что ты меня так нарядила и прихорошила! Ложа мистера Дженнингса, судя по всему, была прекрасно видна из любой точки зрительного зала. И такое впечатление, что единственный интерес у всех зрителей вызывала я. – Пока миссис Фрост помогает ей снять полосатый редингот, Анжелика возбужденно тараторит: – Честное слово, одна дама весь вечер только и делала, что разглядывала в лорнет мою прическу и платье, а в третьем акте достала записную книжку – прямо там, в театре! – и занесла в нее пометку. Только вообрази! Так лестно, что даже почти чересчур! Вот мне ни разу не захотелось записать для себя что-нибудь, поскольку ни одна женщина среди публики не выглядела лучше меня.

– А как пьеса? – спрашивает миссис Фрост. – Ты хотя бы следила за сюжетом?

– О, к сожалению, я – зная, что приглашена всего на одно представление, – уделяла слишком много внимания происходящему на сцене. А мне стоило бы побольше смотреть по сторонам да прислушиваться; наверняка я пропустила мимо ушей какие-нибудь важные светские сплетни. Мне нужно найти джентльмена с хорошей ложей, Элиза, который приглашал бы меня каждый вечер. Тогда мне не придется внимательно следить за спектаклем – кроме как в случае, если больше смотреть совершенно не на что. – Анжелика шумно вздыхает. – По крайней мере, я довольна, что привлекла к себе интерес самого многообещающего свойства. Не сомневайся, теперь все знают о моем возвращении в город, и я нимало не удивлюсь, если в ближайшее время приглашения так и посыплются. Ну а тогда…

Сейчас на Анжелике только белая батистовая сорочка, под которой тенью вырисовывается ее тело, когда она наливает из кувшина воду в тазик. Миссис Фрост встряхивает, расправляя, платье и нижние юбки, тщательно проверяет, нет ли на них пятен или прорех, а потом откладывает в сторону, чтобы утром хорошенько протереть влажной губкой.

– Ах, а потом танцы, а после танцев мужчины играли в карты… я ставок не делала, не беспокойся; просто сидела рядом с мистером Дженнингсом в качестве живого талисмана, и благодаря мне он остался в неплохом прибытке. А я, в свою очередь, осталась в прибытке благодаря мистеру Дженнингсу. – Анжелика ставит ногу на табуреточку, и тонкий пушок у нее на бедрах блестит в свечном свете, пока она омывает свою кормилицу. – Вон мой ридикюль, на стуле. Думаю, сумма, которую ты там найдешь, тебя порадует.

Женщины забираются под одеяла. Анжелика сворачивается клубочком, как маленький зверек, но у миссис Фрост сна ни в одном глазу. Она перекатывается на бок и спрашивает, словно позавчерашний разговор и не прерывался:

– Так ты подумаешь?

– Что? Ох, Элиза, не сейчас. Дай мне поспать.

Но миссис Фрост отступать не намерена.

– Твое счастье, что миссис Чаппел по-прежнему готова тебя принять.

– Я не вернусь в бордель.

– Не рядовой бордель, – просительным голосом указывает миссис Фрост.

– В темноте все кошки серые. В конечном счете везде все сводится к одному. – От несказанного удовольствия лежать в собственной постели, в сладких объятиях дремоты, Анжелика душевно размякает; она придвигается поближе к подруге и сонно лепечет: – Я знаю, что ты полагаешь это благоразумным; но если я вернусь, то, скорее всего, уже никогда оттуда не выберусь. Во всяком случае, пока не стану старой, сморщенной, потрепанной – вот тогда Мамаша вышвырнет меня вон, как ненужный мусор.

– Ты потребуешь более высокую плату за свои услуги, – упорствует миссис Фрост, в то время как подруга обнимает ее одной рукой. – И очень скоро выкупишь свою независимость.

– Она ни за что меня не отпустит.

– Но почему бы все-таки не подумать?

Раздосадованная, Анжелика приподнимается с подушек:

– Я уже жалею, что позвала тебя. Сейчас очень непростой момент в моей жизни, и миссис Чаппел прекрасно это понимает. Передо мной стоит выбор: вернуться в бордель или держаться за свободу. После сегодняшней ночи я еще сильнее уверилась, что все у меня будет расчудесно.

– Я беспокоюсь по поводу арендной платы.

Анжелика наконец дают волю своему раздражению.

– Ну так ступай на улицу и начинай сама зарабатывать. Давай-давай. Такая чистенькая, опрятная женщина, с грамотной речью, – возможно, ты сумеешь заработать пару шиллингов до завтрака.

Миссис Фрост бледнеет. Анжелика широко распахивает небесно-голубые глаза.

– Что? Не по душе такая мысль?

– Это не выход, – бормочет миссис Фрост.

– Почему? Как раз таки отличный выход. А если тебе не нравится…

Миссис Фрост опускает голову.

– Да-да, дорогая. Можешь вернуться к своему мужу. – Анжелика прищуривается. – Ах, прощу прощения! Ведь сначала тебе нужно его разыскать.

– Я не намерена терпеть такое. – Миссис Фрост выскакивает из кровати и направляется к двери.

– Но терпишь же, – насмешливо говорит Анжелика. – Всегда терпишь. Ты старательно делаешь вид, что презираешь такую жизнь, но всегда к ней возвращаешься. Ну и какой вывод отсюда напрашивается, а?

Теперь Анжелика вполне удовлетворена, и в самом скором времени она засыпает, ни о чем больше не думая.