Читать книгу Любовь отменяется. Сентиментальная история. Прошлый век. Городок в Донбассе… - Инна Георгиевна Цурикова - Страница 5

Бабушкина подруга сказала, что маму похоронили неправильно. Потому что не позвали священника. Бабушка вздохнула.

– Я всю жизнь неверующая. У нас всех так хоронили. И меня так похоронят.

Подруга сказала:

– Ты-то ладно, а о дочери подумала? Хоть запечатайте могилу-то. Немного земли взять надо, в церкви освятить и на могиле рассыпать. Наталья, на тебя вся надежда.

Наташа носила траур – чёрную косынку. Потому что ещё не прошло сорок дней. Она пошла на кладбище, собрала немного земли с маминой могилы, завязала в узелок и отправилась в церковь. На воротах церкви было объявление: «Прихожанкам в брюках, с накрашенными губами и простоволосым в храм не приходить». А Наташа была в джинсах. Она постояла в задумчивости и побрела домой. Подходящей юбки, тёмной и длинной, у неё не было. Нужно было что-то придумать.

Наташа так задумалась, что на кого-то налетела. Конечно, это был Саша-Джон. Он стоял на тротуаре возле Наташиного дома и улыбался. Рядом лежал его велосипед. – Джончик, хорошо, что ты тут. Постереги узелок, пока я домой зайду. Эту землю нельзя в дом заносить.

Саша-Джон удивился.

– Ты что, колдунья?

– Джончик, я в церковь иду, а туда в брюках нельзя.

Саша-Джон хотел ещё понасмехаться, но Наташа сунула ему узелок и побежала на свой пятый этаж. Дома никого не было: Серёжка бегал на улице, папа как всегда где-то, бабушка переехала снова в свой дом. Наташа открыла шкаф, и среди кусков материи, которых накупила мама, выбрала тёмную ткань. Она быстро заложила складки на ткани и сколола булавками, обернула вокруг талии почти дважды, закрепила ещё несколькими булавками – получилась юбка. Не очень-то красивая, но ладно. Наташа побежала на улицу, где Саша-Джон терпеливо стоял с её узелком.

– Как, тебе нравится? – спросила Наташа.

Саша-Джон окинул её взглядом, посмотрел из-под руки и изрёк:

– Давай я тебя на дачу поведу. Нужно грачей погонять, чтоб рассаду не портили.

– Дурак.

Они пошли к церкви, и Наташа рассказала, что она будет делать.

– А теперь иди. Дальше я сама.

– Почему это?

– Ты будешь меня смешить.

– А ты не боишься одна на кладбище?

– Нет, – сказала Наташа и удивилась.

Немного подумала и объяснила:

– Там мама.

Церковь долго была складом, но не разрушилась, и сейчас её ремонтировали. Священник во дворе среди досок спорил о чём-то со строителями. Наташа остановилась, ожидая, а потом они зашли внутрь, стали перед иконами, и священник стал читать молитвы. Наташа тоже молилась: Господи, помилуй маму. Освящённую землю нужно было рассыпать на могиле так, чтобы получился крест.

Когда она снова пришла на кладбище, солнце стояло ещё высоко. Наташа рассыпала землю, как ей сказали. Всюду пробивалась трава. Весенние ярко-жёлтые цветы цвели вдоль дорожек. Наташа прислушалась к тишине: может ли быть, что мама здесь? Нет. Наташа ощущала её присутствие дома, особенно когда они были вместе с Серёжей и папой. Есть ли бессмертие души? Что сейчас с мамой? Может ли быть, что кто-то оценивает теперь её жизнь, взвешивает хорошее и плохое? Наташа сказала: Боже, прости мою маму, если она в чём-то виновата. И пошла прочь.

Ей захотелось спуститься к реке, посмотреть, цветут ли ландыши, и она стала сбегать вниз по крутой тропинке между деревьями.

У реки рос дубовый лес, и было ещё прозрачно – дубовые почки не распустились. На полянах стрелы ландышевых побегов пронзали опавшую листву, но цветов пока не было. По реке плыла лодка-байдарка, и парнишка, сидевший в ней, делал крутые повороты. Наташа смотрела на него с берега, он тоже её увидел, подплыл поближе и стал выполнять виражи возле берега.

– Привет! – крикнул он. – Я Женя, а ты?

Наташа не ответила, потому что парень потерял равновесие, и байдарка перевернулась вверх килем. – Ах! – сказала Наташа. Киль качался туда-сюда, Жени не было видно. Наташа вбежала в воду и сразу провалилась по пояс. Байдарка энергично качалась, до неё было далеко. Женя вынырнул и стал отфыркиваться, потом погрёб к берегу со своей байдаркой. Наташа помогла ему вытащить лодку на берег. Женя был смущён.

– Я хотел показать тебе оверкиль, но не получилось.

– Ове… что?

– Оверкиль. Переворот через киль – нырнул вправо, вынырнул слева. Давай бегать, чтобы согреться. Пошли к нам на лодочную станцию.

Они взяли байдарку и потащили её по берегу. Женя сказал:

– Я вообще классно плаваю, у меня летом будет первый разряд.

– Ага, классно. Ври больше. Ух, как я замёрзла.

– Нет, ты не думай, я не хвастаю. У меня знаешь какие данные. Тренер меня включил бы в команду, если бы соревнования областные были.

Байдарка оказалась тяжёлая, у Наташи заболели руки. Кое-как ребята тащили ношу к старому водному стадиону, где слышались голоса.

Вдруг из-за деревьев показались ступенями спускающиеся по склону к реке зрительские трибуны и причал для лодок. Несколько байдарок скользили по реке, и мужчина на причале командовал. Увидев мокрых Женю и Наташу, он вздохнул и сказал:

– Я тебе больше лодку не дам. Твой спорт – это спортивная ходьба домой и побыстрее. Хватит с меня одного инфаркта. Женя понуро стоял, изображая раскаяние. Потом сказал:

– Нужно девчонке сухую одежду найти. Она тоже в реку упала.

Тренер хмыкнул, а к Наташе подошёл загорелый высокий парень. Наташа настороженно смотрела на него – слишком он был красивым и взрослым. Все здесь, на причале, казались красивыми – несколько парней и девушек, и тренер. Наверно, потому, что им было здесь интересно и радостно. Наташа смутилась и опустила голову. Ей стало неловко оттого, что она пришла туда, где весёлые люди, а у неё траур, и ей нечего здесь делать.

– Эй, у кого что сухое! – крикнул красивый парень. – Женя девчонку в воду уронил!

Наташу повели в раздевалку и выдали спортивные штаны и свитер. Она переоделась и ушла, не стала кататься на лодке, как ей предлагали. Да и всем пора было собираться: солнце клонилось к закату.

Дома было шумно. Папа был дома – его куртка и ботинки были в прихожей. Была ещё чужая одежда, и слышались голоса, и пахло пережаренным луком. Наташа заглянула в комнату и увидела накрытый стол и неприятную тонкогубую женщину, которая уже приходила с папой, её звали Лиля. Серёжка сидел на диване с тоской на лице. Папа был слишком весёлым. Наташино одеяло и подушка почему-то лежали на диване, а не на кровати в спальне. Всё было сдвинуто, нарушено, какой-то ребёнок крутился возле Лили и привычно ныл.

Папа радостно сказал:

– А, дочка! Сейчас будем ужинать. Люля, неси вареники. Женщина суетливо пошла на кухню, принесла кастрюлю с варениками и стала всем раскладывать. Наташа настороженно смотрела на Лилю. Все уселись, и на столе стояли праздничные чашки. На них красной, зелёной и золотой красками нарисованы цветы и листья. Тарелки тоже были из сервиза.

– Это праздничный сервиз, – сказала Наташа. Лиля хмыкнула и опустила глаза. Она, может, считала, что у неё праздник. Наташа и Серёжа одинаково тревожными, испуганными глазами смотрели на взрослых. Папа глядел в тарелку. Так, глядя в тарелку, он сказал:

– Лилечка будет жить у нас. Будет вам вместо мамы.

Наташа ахнула. Эта… эта… вместо мамы…

Серёжка хмыкнул. Он бы, может, разревелся, но мужская гордость не позволяла. Малыш, пришедший с Лилей, прижался к ней и доверчиво смотрел на всех карими глазёнками. – Ешьте, дети, – заботливо сказала Лиля. Серёжка скривился и стал глотать вареники. Он проголодался, и Наташа видела, что ему мало того, что на тарелке. А в кастрюле уже не осталось. Наташа подвинула Серёже свою тарелку, взяла один вареник. Он был с картошкой.

– Это Ромочка, ваш сводный братик, – сказала Лиля. – Он будет спать в комнате с Сережей. Наташа, я удивляюсь. Ты большая девочка, а с братом в одной комнате. Тебе надо спать здесь, на диване.

Наташа потрясённо молчала. Она смотрела на Лилю, и всё в ней казалось противно и отвратительно. Зачем она здесь? Почему не останется там, где была?

– Вам что, жить негде? – спросила Наташа. Лиля блеснула глазами и требовательно посмотрела на папу. Он смотрел в тарелку и со строгим лицом жевал вареник. Потом вздрогнул, даже слегка подпрыгнул на стуле – видно, Лиля наступила ему на ногу – и сказал:

– Мы поженимся. Не сейчас, погодя. Сейчас рано.

Все молча жевали.

За окном совсем стемнело, лампочка светила тускло. Почему такая тоска? В доме больше не ощущалось присутствие мамы, не казалось, будто она вышла на кухню, или забежала поболтать к соседке и скоро вернётся. Теперь мамы не было окончательно, даже дома. Это предательство. Наташа посмотрела на папу, на Лилю, засмеялась и заплакала. Она убежала в спальню, где ей больше не полагалось спать, и плакала, пытаясь уменьшить тяжёлый ком горя. Серёжа пришёл и сел рядом.

Потом все легли спать. Серёжа и Рома – в детской спальне, а папа с Лилей – в другой спальне. А Наташа на диване в большой комнате, в которую выходили двери из обеих спален.