Читать книгу Жизнь обретает смысл… - Иоланта Ариковна Сержантова - Страница 8

Понедельник

Понедельник. В небесах разборки с самого утра. Гром и молнии, насылаемы Провидением, принуждают смертных не казать носа, покуда не будет велено или возможно.

Полное негодования, нахмуренное чело небес взглядывало на неровную, в мелкий зубчик, линию горизонта над морем. Шумно, цепляясь ножками за вощёный солнцем паркет, сдвинувши со своего места резной трон морёного дуба, принялось оно грозно выговаривать за небрежно оторванный листок дня.

Некто, безмолвно перенося упрёки, не сдержался и вскоре запричитал, зарыдал, да так тяжко, что от нешуточного его горя море покрылось не гусиною кожей, но больными кавернами.

Искренние слёзы повсегда горячи и безутешны, видать от того-то щёки прибрежного камня все в оспинах.

Ну и я-таки горяч да дерзок. Не сдержался, не смог стоять в стороне, кинулся в пучину морскую, принялся уговаривать каждого не ссорится, не терзать друг дружки по пустякам. Да коли когда что всерьёз, и тут надо держаться рядом, опорой быть, а не ставить подножки недоверием с распрями.

Пока суть да дело, ухватился я рукой за обрывок рыбацкой сети, вытащил на берег, отнёс подальше. Находил всякое, ходил не единожды, утомился при той работе, но чувствую – тепло на сердце делается, радостно.

Так вдруг оказалось – не только мне тепло, но само небо прояснилось в минуту, мигнуло солнечным зайчиком, отразившись от зеркального боку летучей рыбы. Гроза же… Вдруг ей не остановиться никак. Ну и пошла метать молнии в другие края, туда, где печалятся токмо об себе самих.

Только улыбнулся я солнышку, чую – трогает кто-то за плечо. То морской карась по прозвищу сарга звал отобедать. От угощения, впрочем, я отказался, но натешился всласть видом честной компании, налюбовался тому, как откусывают рыбы от большого клубка водорослей. Да с таким аппетитом! Не иначе – макароны по-флотски. Кушают и на меня оглядываются, улыбаются.

Килька, что проплывала мимо, – была б у неё слюна14, подавилась бы ею от разыгравшегося аппетита. Кинулась она в поисках закусить, не глядя почти, ну и перепутала медузу с животиной, гребневика15с аурелией16, хорошо – осеклась вовремя, отпрянула. Едва сама не попалась медузе на обед.

Понедельник. В небесах были разборки с самого утра, а к полудню так распогодилось, что лучше, кажется ещё и не бывало…

Вторник

Краб был похож на заправского картёжника. Он постукивал по столу камня невидимой колодой, перекусывал чем-то, лежащим перед ним, не вынимая изо рта веточки водоросли, но лишь сдвигая её в угол рта.

Казалось, то не краб, а повидавший на своём веку моряк, не знающий, – понимающий цену жизни и не жалующий трепачей. Он просыпался загодя тряски по рельсам на мостовой первого трамвая, ровно от корабельной качки и уже больше не мог заснуть. Впрочем, коли по чести, даже и не пытался, жалел времени на сон.

Недолго, но тщательно умывшись, стряхнув с усов остатки сна, он наводил порядок в своей холостяцкой комнатушке, «драил палубу», после чего шёл в кухню, где выпивал крепчайшей заварки чёрного чаю вприкуску с чёрным же хлебом и белым рафинадом, а потом выходил во двор.

Соседка по коммунальной квартире неизменно придиралась к его расточительности:

– Василий Семёнович, чего это вы всё рафинад покупаете? Песок дешевле!

На что наш моряк только хмурился, а коли женщина допекала его чересчур, взглядывал ей прямо в глаза и произносил единственную, на все времена фразу, не к месту, на первый взгляд, но тем не менее, приводившую соседку в ярость и немоту:

– Ну, конечно, кто знает про рыб больше, нежели не торговка с Привоза.

…Каменный краб17. Мы впервые повстречались под водой в нынешний вторник. И припомнилось мне, как гордился я в детстве тем, что ношу на шнурке из кожи розово-жёлтую его крупную бугристую правую клешню с коричневым ноготком, который звучно щёлкает при ходьбе. И не знал я доселе ничего о привычках и нраве каменного краба, да только встретившись с ним взглядом, понял – не пожал бы он мне руки, не счёл бы достойным, не списал бы на младость то невольное бездушие к судьбе его собрата.

Каменный краб. Вторник. Я становлюсь взрослее.

Среда

Среда пришла – неделя прошла

Пословица

Недоеденные рыбами медузы дрейфовали с мелководья в открытое море, надеясь на живительную силу природы и последующее собственное чудесное преображение, что обещало случиться не долее, чем через два-три дня18. Ну, а покуда следовало поберечься, сохранить хотя видимость своего облика, кой угадывался слегка в ломкой, облупившейся на ветру слюде поверхности воды.

Тем временем, некто швырял без счёта со дна плоские, неправильной формы, но всё одно совершенные жемчужины пузырьков воздуха. Ловко выброшенные прямо в горсть волны, они не спешили растаять, а долго ещё отражались из-под голодейки19моря в лунообразных серебряных зеркалах морских карасей.

Как ни взглянешь на рыбье царство, а там всё тоже – рыбы по все дни кто запросто, по домашнему – в пижамах, кто в купальниках на старинный манер, закрытые от подбородка до пят.

Малышня трусовата, следует за взрослыми, не гляди, что мальки, хватает ума не отходить далеко, а силёнок – не отставать. Сеголетки беспечны более прочих – играют мячом из водорослей, не заботит их то, что с трибун валунов за ними наблюдают рыбы позубастее и покрупнее.

Каменный краб20 и каменный окунь21, что ни день, что ни волна, – мерятся не силами, а «чей чорт22старше»23:

– Подвинься. – требует окунь краба и тот сдвигается в сторонку безропотно, не из робости, но из вежливости. – Как там тебя по батюшке? – ёрничает окунь.

– Каменный я. – хмурится краб. – Тёзки мы.

– Не ври! Ты – Ерёма!

– Не Ерёма, а Ерифиа!

– Без разницы! – упрямится окунь и вновь надвигается на краба, вынуждая его уступить ещё пядь почти бесконечной гряды, что тянется от скалы берега до той глубины, где морская вода меняет свой цвет.

Тем же утром среды, промежду сорокой и сойкой затеялась не то ссора, не то спор. Обе нацелились на обронённый кем-то кусок сдобы, но неряшливая спросонок сорока оказалась проворнее празднично наряженной сойки. И покуда та пеняла соседке её неубранным, небрежным видом, сорока невозмутимо лакомилась, отламывая по кусочку от ломтя, щурила глаз на восток, ибо привыкла совмещать пользу телесную с усладой для души.

Весь облик сороки говорил о том, что нет большой беды в её непреднамеренной неряшливости, почистить пёрышки – это всегда успеется, а вот булка того и гляди превратится в сухарик. Летай после, размачивай её в солёной воде. Невкусно, и не ровён час – чайки отберут.

Дятел, что по всё время присутствовал при том, занёс было барабанную палочку клюва над стволом дуба, да так и не решился опустить его, покуда не разрешиться дело промежду сойкой и сорокой. А когда то случиться, в который именно день и час выйдет срок тому спору, нам невдомёк. Одно понятно, что для пущей ясности стоит, пожалуй, обождать до четверга…

Четверг

Посвящается Олегу Новикову

Бывают дни, озарённые солнцем, или те, что проходят в беспамятстве и онемении горя. Но есть, к счастью, ещё и другие дни, согретые добротой. Мало кто подозревает, что одной только капли добра довольно для хорошего дня.

…Она обратилась ко мне с ласковой, испуганной немного улыбкой:

– Вы мне не поможете?

– Помогу. А что надо сделать? – с готовностью отозвался я, и она протянула ко мне руку. На её указательном пальце я заметил тёмное пятно. Приглядевшись внимательнее, я улыбнулся. Маленький краб крепко держался за палец девчушки и в крошечных его глазках не было ни тени страха, но одна лишь надежда, что всё закончится хорошо.

– Я отняла его у мальчишек. Они хотели отнести его в школу.

– Зачем?

– На урок биологии!

– В классе есть морской аквариум?

– Нет, мальчишки хотели получить «отлично» за экспонат для класса.

– Мда… Отметка в журнале, сантиметр чернил…и жизнь этого малыша… Несравнимо. Немыслимо… Но ты, ты храбрая девочка. Так чем я могу тебе помочь?

– Мне нужно отпустить его назад в море.

– Так отпускай!

– А здесь не слишком глубоко для него?

– Нет, здесь нормально, и много водорослей среди камней, ему будет где спрятаться и что пожевать.

Девчушка отпустила руку в волну и маленький краб спланировал на дно. Нам было хорошо видно, как он осмотрелся по-хозяйски, и выбрав себе уютный каменный грот с видом на сад из водорослей, отправился подремать.

У маленького краба был тяжёлый день, а у нас – удивительно добрый …четверг.

Пятница

Она вошла в воду прямо так, в чём была, оставив на берегу только туфельки. Лёгкие, ажурные, они казались сплетены из пены морской волны, что, заворожённая женской прелестью, навечно застыла у ног.

Волна бережно касалась её тела, а она лишь нежно улыбалась в ответ. Солёный гребень цвета Чёрного моря, грозно надвигавшийся издали, тушевался загодя неё, блекнул и таял, склонившись до безобидного, прозрачного до дна бриза.

Если бы было в тот час кому пренебречь правилами приличия и оглядеть её всю, то не остались бы незамеченными султанки24, что вились у ног, в ожидании шага и сдвинутого им камня, под которым непременно нашлось бы для них нечто привлекательное.

Однако она была так стройна, тонка, почти бестелесна, что морское дно не ощущало прикосновений её маленьких ног, и это отзывалось в нём некоторой обидой, из-за чего волна вскоре перестала чересчур сдерживать своё всегдашнее утреннее настроение.

Странным образом ощутив причину перемены к ней, женщина облюбовала себе камешек на дне, чем дала, наконец, рыбам пищу для суеты, а сама принялась рассматривать голыш со всех сторон. С одного его боку обнаружился начертанный тысячелетиями рисунок рыбы.

– Каменный окунь25… – прошептала женщина с лёгкой улыбкой, поглаживая камень по скоро теряющей лоск щеке. И чем меньше от моря оставалось на камне, тем труднее было угадать рисунок, а когда тот совершенно просох, то сделался одним из многих простых, пыльных солоноватых булыжников, коих не счесть и под ногами, и на многих сердцах.

– Нет! Так не годится! – рассердилась женщина сама на себя.

Немедля наклонилась она над водой и выпустила из рук камень заодно с той каменной рыбкой на волю. И…

– Э- э- э… – раздалось издали то ли пение волны, то ли нотка счастья, прозвучавшая в душе, как только рыбка вернулась на своё прежнее место.

Голыши, морские камушки, – яркие, причудливые, сияющие, – вне солёных волн неизбежно теряют они своё лицо, как человек, лишившийся Родины, навсегда теряет своё.

Суббота

Ящерка чуть толще спички метнулась из кустов и расположилась на широкой, почти горячей ступени лестницы, ведущей к морю. На удивление она не была пугливой, даже несмотря на едва отросший хвост26. Тот, кто наступил на него недели три назад, сделал это не нарочно, сослепу, после заката, ибо, провожая за море солнце невозможно оставаться зрячим. Нужно время, дабы привыкнуть обходится одной только луной.

На стоптанных, морщинистых от солёной воды ступнях прохожих налипла мелкая галька, похожая на сытные хлебные крошки. Их жаль стряхивать для удобства или даже ради ровного загара. Они словно напоминание о детстве, когда вернуться с прогулки домой, вывозившись в чём только возможно и даже не отряхнув с колен песок, означало оставить в прошлом ещё один удачный, весёлый день, наполненный играми со старыми навек друзьями.

На ящерку указывали детям и неловким взрослым, просили ступать осторожнее и вдругорядь не отдавить ей хвост. А маленькая ящерка нежилась под градом сыплющейся с ног гальки, как под дождём, глядела на всех доверчиво и даже позволяла себя погладить.

Сытая в этот день сорока, – от разомлевшей по жаре торговки ей перепало вдоволь переспевших слив и винограда, – тараща осоловелые навыкате глазищи, следила за ящеркой даже с некоторым умилением. Хотя в иной час не преминула бы попытаться ухватить ящерицу поперёк юркого тела.

Всякому нужен повод, дабы дозволить проявиться в себе хорошему, не дать ему пропасть втуне. И прохожему, и даже сороке.

Воскресенье

Воскресный вечер. Прежде, чем прикрыть за собой дверь горизонта, солнце, спрятавшись за прозрачной почти, не дающей разыграться воображению ширмой облаков, принялось натягивать на полные, жаркие свои бока чёрный ажур белья. Это вам не экрю27от Ливерса28, но заманчивее до дерзости, вызывающе даже.

Впрочем, солнце недолго дозволило любоваться своим изысканным неглиже29, менее, чем желалось воздыхателям, кои собираются обыкновенно поглазеть нА море закат, не считаясь с тем, что сразу, как только он канет в прошлое, добираться до ветхих избёнок, кои сдают дачникам на юге под видом благоустроенных квартир, придётся почти в полной темноте. Всполохи фосфорных спичек и сияние женских глаз в расчёт не идут, те освещают надежды и сердца, но не извилистые тропинки с побережья на гору.

Сменив собой солнце, луна появляется на небе крадучись, стесняясь будто. Так постепенно высвечиваются очертания фотографического снимка в ванночке с проявителем. Луна идёт вровень с выцветающим от жара вечерней зари небом. Белесые её брови поднимаются в такт неспешным волнам, тем только и выдавая в ней извечное изумление происходящему внизу, у неё на виду.

Тень загара, что ровно ложится на побережье, скоро сменяется сумраком, что сглаживает острые углы и несовершенства округи, которой хватает рассудка не придавать им значения. Округа не мирится с ними, это выдавало бы в ней недовольство, но принимает, как данность, с которой следует обращаться бережно, ибо всё для чего-то да и сгодится в свой срок.

Всю неделю, мучимые тяготами собственной жизни, мы надеемся на воскресенье, в течение которого выскажется недосказанное, сделается недоделанное, забывая о том, что этот день закончится, как и все прочие, едва успев начаться. Зори, утренняя и вечерняя, не одно ли это тоже, как изнанка бытия, которая не может быть плоше лицевой стороны. Не должна.