Читать книгу Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе - Страница 14

Фотография эта попала ко мне случайно. Будучи в Маффете, я зашел к директору маффетской птицефермы Таро Пааташвили, с которым когда-то ходил в секцию бокса. У нас был один тренер – моя тетка Офелия Миндадзе. Я приехал к Таро расспросить о его деде, полковнике царской армии Гугули Пааташвили, участнике знаменитого Ледяного похода времен Гражданской войны. Полковник, с усами, закрученными вверх, на манер усов Сальвадора Дали, выглядел величественно. Фотография его висела на стене и была помещена в бронзовую раму. Но из отбитого угла рамы выглядывал белый гипс. Фальшивая бронза не умаляла величественности Пааташвили. Рядом кнопками была приколота любительская фотография: самолет, две девушки, военнопленный немец, мальчик. Про полковника я знал многое, он был соратник Колчака, про остальных не знал ничего. Я переснял эту любительскую фотографию, а Таро Пааташвили рассказал о преступлении, участником которого он оказался в одиннадцать лет. Таро говорил кратко, сухо, бесцветно:

– В тот год я жил с мамой в Маффете, у ее дяди Вахтанга Габунии. Недалеко от дома в поле стоял деревянный сарай, в этом сарае поселились летчицы. Они летали на старом самолете У-2, который опылял капустные, картофельные, табачные поля минеральными удобрениями.

Летчицы почти не общались с местными жителями. Маффету было известно только то, что в войну с немцами они летали в отряде ночных бомбардировщиков, что бомбили Берлин. Демобилизовавшись, не зная никакой другой профессии, кроме как водить самолеты и бомбить, незамужние, одинокие, приехали они к нам в Маффет, получили старый самолет У-2 и работу опылителей.

Взрослые мужчины не раз делали попытки завести знакомство с летчицами, но, увы, в большинстве случаев вылазки к деревянному сараю оканчивались полным поражением местных донжуанов.

Однажды Тося и Шура прогнали очередного ухажера и оставили себе аккордеон, которым тот думал растопить холодные сердца бомбардировщиц.

С того дня из сарая раздавались громкие женские голоса, поющие о любви.

Я встретил однажды на пыльной дороге одну из “кожаных женщин”. Она поманила меня и спросила: “Купаться хочешь?”

Было жарко, я ответил: “Хочу”.

“Кожаная женщина” приказала: “Иди за мной”. Я пошел, разглядывая ее вблизи…

Мы подошли к сараю, где стоял самолет, и, о чудо, женщина велела мне встать на крыло, забраться в пилотское кресло. Она села передо мной, и мы взлетели.

Я не мог поверить счастью – я лечу. Улетели далеко за Маффет, за Анару. Самолет снизился над озером, приземлился, пробежал и остановился у самой воды. Мы разделись, я жадными глазами смотрел на оголение летчицы. Белые плечи, груди в большом атласном бюстгальтере, потом голубые атласные трусы, длинные ноги.

“Вы Тося или Шура?” – спросил я.

“Тося”, – ответила обнаженная летчица и улыбнулась.

Всласть накупавшись, навалявшись в прибрежном песке, мы сели в самолет и вернулись в Маффет.

Я влюбился в Тосю.

Я влюбленными глазами разглядывал самолет в небе, за которым тянулся длинный хвост минеральных удобрений. Я ходил тайно к сараю и слушал пение своей возлюбленной.

Я тайно сопровождал “кожаную женщину”, если та шла по улицам Маффета в магазин, в сельсовет.

Недалеко от деревни был лагерь немецких военнопленных. Военнопленные строили дворец культуры. По желанию товарища Сталина каждая советская деревня строила в те годы свой мраморный дворец культуры.

Однажды самолет забарахлил, не хотел взлетать. Тося и Шура хорошо разбирались в самолетных моторах. Но случилось что-то серьезное. Их знаний оказалось недостаточно.

Тося и Шура пошли в сельсовет. Там кто-то сказал, что среди немцев есть самолетный специалист. И к сараю привезли Отто Миллера.

Отто был голубоглазым атлетом.

Надо же было именно такому Отто оказаться рядом с Тосей, которую я безумно любил.

Я смотрел, как Отто чинит самолет, как зло, почти с ненавистью смотрели на него две русские летчицы, совсем недавно бомбившие Берлин.

Тося знала немного немецкий. Она вступала в диалог с немцем.

Что-то надо было сварить в моторе. Отто обещал на другой день приехать со сварочным аппаратом.

Четыре дня тянулся ремонт. И что-то случилось за эти дни. Летчицы пригласили Отто в сарай пить чай, потом они пели под аккордеон. Потом пел Отто…

Я наблюдал, сидя в кустах крапивы, за поющим сараем.

Неделю спустя Тося, вновь увидев меня, предложила лететь купаться.

Самолет приземлился недалеко от лагеря военнопленных.

На камнях сидел Отто, ждал нас. Мы втроем полетели к озеру.

Мы втроем купались: Тося, фашист и я!

Я сходил с ума от ревности. Тося радостно смеялась на слова, мне непонятные, которые говорил ей Отто…

Я сходил с ума от этих непонятных слов…

Полеты стали повторяться.

Каждый раз я хотел, но ни разу не нашел в себе сил сказать Тосе “нет”.

Однажды немец поцеловал Тосю.

Я бежал с речного берега, я бежал по виноградникам, я плакал.

Я был дитя той эпохи. Я пошел в сельсовет, чтобы сказать: “Русская летчица тайно встречается с немцем Отто. Она однажды посадила за руль самолета фашиста”.

Я два часа проторчал в коридоре перед дверьми председателя колхоза, но не решился войти. Ушел.

Но я не был такой уж хороший, как вы думаете. И не я один ревновал и мучился, глядя на голубоглазого немецкого атлета.

…Мы гоняли мяч на футбольном поле.

В небе показался У-2. Он сел прямо на поле. Пропеллер заглох у самых футбольных ворот.

Тося молча смотрела на меня.

Я подошел.

– Полетишь со мной.

Я быстро вскочил на крыло, самолет покатился, оставив в недоумении моих друзей-футболистов.

Тося повернулась ко мне, и я увидел под круглыми кожаными очками ее глаза. В них был гнев.

Она прокричала:

– Будем бомбить!

От удивления я открыл рот. “Что бомбить?” – хотел я спросить, но не осмелился.

– Слушай мою инструкцию… Когда подлетим к месту, где надо сбросить эти мешки… – Она указала на два тяжеленных мешка с минеральными удобрениями. Они висели за бортом самолета с обеих сторон кабины. Это, видимо, и были бомбы, которые мы должны были сбросить на неизвестную цель. – Вот тебе нож! – Она протянула мне остро отточенный нож. – По моей команде ты срезаешь веревку с одного мешка, потом мы разворачиваемся, и ты режешь вторую веревку… Понял?! – Она посмотрела на меня строгим взглядом.

Мы стали снижаться.

Я увидел поле, на котором зрели арбузы.

– Вот наша цель! – прокричала Тося.

Она указала на навес, покрытый соломой. Ничем не примечательный навес посреди поля.

– Приготовиться! – крикнула летчица.

Я прижал острие ножа к веревке.

Через мгновение – резкий окрик: “Режь!”

Я полоснул ножом по веревке. Мы с Тосей высунулись из кабины и увидели, как мешок врезался в самую середину навеса. Разворотив солому, деревянные балки, он взорвался, подняв облако белой минеральной пыли.

Я увидел фигуру мужчины с белым лицом, белыми волосами. Мужчина, как мне показалось, был голый. Минеральная пыль густо облепила всё его тело. Это был Отто. Он бежал среди арбузов.

Одновременно с ним из-под навеса выскочила женщина. Голая. Она с ужасом посмотрела на самолет. Я узнал Шуру. Вторую летчицу.

Глаза Тоси улыбнулись в круглых очках. Она показала мне кулак с поднятым большим пальцем.

Самолет развернулся. Мы вновь приближались к цели.

Мужчина и женщина, голые, бежали, подняв головы на приближавшийся самолет.

– Режь! – крикнула Тося.

– Нет! – закричал я.

– Режь!

– Нет!

Тося ударила меня кулаком, вырвала из руки нож и полоснула им по веревке – я увидел, как мешок несется на Отто и Шуру.

Снова белый взрыв…

Когда он рассеялся, Отто лежал среди белых арбузов, Шура, хромая, бежала к дереву, надеясь на спасение под ветвями.

Директор маффетской птицефермы Таро Пааташвили замолчал, потом улыбнулся. Его улыбка говорила мне, что немецкий военнопленный Отто Миллер получил увечье, но остался жить. Я собрался спросить об этом, но Таро, как бы опередив мой вопрос, сказал: “Мы убили его”.