Читать книгу Силки на лунных кроликов - Ирина Анатольевна Кошман - Страница 7

Это был бесконечный день с вопросами. Потом был еще психолог – женщина лет тридцати. И Алисе она не понравилась. Ей никто не нравился здесь. Потом ее отвезли в клинику, где врач долго и небрежно осматривала ее. Ей нравился запах клиники. Там меньше пахло людьми и больше – чем-то таинственным, незнакомым, чужим, но в то же время простым. Она доверяла этому запаху. Но не людям. Она доверяла холодным предметам, которые касались ее тонкой кожи, но не теплым пальцам.

Когда стетоскоп прикоснулся к ее груди, она зажмурилась от блаженства. Этот холод так успокаивал. Холод всегда успокаивал ее.

Она старалась выполнить каждую команду врача, но иногда от волнения путалась, хотя хорошо знала разницу между правой и левой стороной, вдохом и выдохом.

Когда врач осматривала ее голову, Алиса чувствовала, как волосы путаются у нее, врача, в пальцах. И тогда девочке казалось, что еще немного, и она закричит. Но не кричала. Сдерживала даже стон.

На осмотре с ней была та самая женщина в форме, которая задавала вопросы в кабинете. Теперь женщина сидела поодаль, не говоря ни слова. Она Алисе тоже не нравилась. И Алиса не нравилась ей. И еще медсестра сидела за столом и записывала то, что диктовала врач.

Врач надолго задержалась в волосах Алисы. Теперь ее пальцы медленно и методично бродили по коже, будто хотели пробраться в голову.

– Хм…

– Что? – не выдержала женщина в форме.

– Мне кажется, здесь была травма.

Она снова и снова давила пальцами на голову девочки, как будто это был футбольный мяч.

– Травма? Какая травма? – воодушевленно спросила женщина в форме.

Они все будто участвовали в раскопках. И вот, наконец-то, докопались до истлевших костей мамонта.

– Не уверена, – сказала врач и обратилась к медсестре. – Но запиши: «Имеется несколько крупных шрамов на голове в теменной области».

– Это серьезно? – спросила женщина в форме.

Врач пристально посмотрела на девочку.

– Пока рано что-то говорить. Но я бы дала направление на МРТ. Она может показать больше. Скажи, Алиса, сколько было тебе лет, когда у тебя начались… месячные?

Сперва девочка не поняла, что врач обращалась к ней. Слишком быстро всё происходило. Слишком стремительно. Когда Алиса никак не отреагировала, врач направила ее внимание на себя, щелкнув пальцами перед лицом.

– Ты меня слышишь? Можешь сказать, как давно у тебя месячные?

– Восемь лет, – испуганно ответила Алиса.

Врач нахмурилась: она знает, что такое месячные, у нее хорошее физическое состояние, если не считать дефицит веса.

– Зачем же ты выдумываешь, что тебе двенадцать лет? – спросила врач менторским тоном.

Алиса никогда не выдумывала. Только иногда перед сном сама рассказывала себе сказки. Так было проще уснуть.

– Я не выдумываю.

– У нее месячные с восьми лет? – спросила женщина в форме.

Алиса не испытывала неловкости, слыша, как чужие люди обсуждают ее месячные. Она испытывала острое желание поскорее сбежать и оказаться дома. Но это было невозможно.

– Ей не двенадцать. Я бы сказала, что ей шестнадцать. И она в хорошем состоянии, кроме пары-тройки…

Врач запнулась, не зная, какое слово подобрать. Девочка не походила на жертву насилия, не была дикой, как ребенок-маугли, хорошо говорила.

– Чего? – спросила женщина в форме.

– Шрамы на голове, недоедание, синяки на запястьях – мне сказали про шнурки. Мне кажется, она водит вас за нос, Катерина Леонидовна.

Алиса впервые услышала, как зовут эту аккуратную чопорную блондинку в милицейской форме.

– Что вы имеете в виду?

– Да сбежала она из дома! Попала в компанию, там над ней поиздевались, так? А теперь она ничего говорить не будет.

– По беглянкам всё чисто.

– Это уже вопрос к опекунам. Папа ведь у нее есть? А то, что он ее выкинул, – ложь. Вот вам мое мнение. Какой нормальный отец разденет свою дочь догола и выкинет на обочину?

– Нормальный – никакой, – подтвердила Катерина.

– Ко мне жертв насилия приводят нередко, – сказала врач. – И ведут они себя не так.

Алиса не понимала, про каких жертв насилия рассуждают эти женщины. Она не считает себя жертвой. Она просто хочет домой. И, казалось, твердила об этом с самого начала. Но ее никто не слышал. Или, быть может, она лишь в агонии беззвучно открывала свой рот, но из него не выходило ни звука.