Читать книгу В сумерках близкой весны - Ирина Берсенёва - Страница 6

Ян сразу встал на сторону сестры и матери, утверждая, что они поступили так из любви к нему, Евгению, раскрыв страшную правду. Он считал, что такие вещи нельзя умалчивать, это предательство, унижение. Требовал искреннего уважения и благодарности. Ведь это семейный долг защищать друг друга! Но Евгений до конца не понимал, как это произошло. У него было много вопросов, которые он боялся озвучивать. Боялся из-за того, что подозревал ещё большую путаницу и укрывательство правды. Ундюгерь никогда не дружила с Аней. Она не могла выдать тайну без веской причины. Очень веской причины. За простым фасадом скрывались важные, страшные вещи, заслуживающие тщательного рассмотрения.

– А как же мой сын? За что его?

– Жень, это уже не твои проблемы. Тебя обманули, понимаешь? К тебе должны прийти с покаянием и извинениями. Приползти на коленях! Не ожидал, что Ундюгерь окажется шлюхой. Подозревал, конечно, но надеялся на лучшее. Я ненавижу шлюх! В том, что произошло, только её вина!

– Прекрати!

– А вдруг она вернётся к тому, от кого родила? Не думал об этом? Вдруг она и не прекращала с ним встречаться?

– Замолчи! Ты ничего не понимаешь.

Они действительно не понимали.

Евгений был слаб и уничтожен, не имел своего мнения от потрясения, которое неожиданно свалилось на него. Он знал, что не может обсуждать с семьёй свои переживания. Они били больно, но не понимали. А он не мог объяснить им, что именно потеря жены и сына для него невыносимы. Обвинения в том, что жена – шлюха совершенно не воспринимал. Он хорошо знал Ундюгерь. И верил, что все годы семейной жизни были годами любви, преданности и верности. Но ненависть сына выбивала из колеи. Злые слова мальчика звенели в ушах. Какая-то часть его рвалась к нему, чтобы попытаться поговорить, успокоить, но тяжёлый, плотный туман лживого сочувствия, которым обволакивали его родные, не позволял, останавливал.

Евгений наотрез отказался разговаривать с сестрой и матерью. Он не желал обсуждать с ними свою жену. Это решение не понравилось женщинам. Мама хваталась за сердце, впадала в истерику и рыдала горькими слезами. Сестра больше отмалчивалась, но не переставала жаловаться Яну, который всё больше возмущался поведением старшего брата. Создавалось впечатление, будто семья Обидиных понесла огромные потери, а Евгений просто ничего не понимает, заблудился среди декораций, которыми оградила его Ундюгерь. Его возмущало отношение родных, он не хотел, чтобы они привлекали внимание к тому, что совершенно не считал проблемой. Гораздо важнее для него оказались последствия. Он знал, что биологически ребёнок не от него, и это было совершенно неважно, а важно то, что семья разбита и её больше не существует. Негодование против сестры перешло в отвращение. Именно её он считал зачинщицей. Хотел, чтобы ему объяснили, откуда появилась чудовищная информация о том, что Антон не его биологический сын. Но такой информации не было. Аня терялась, растворялась в воздухе, становилась невидимой, как только кто-то начинал говорить. Чем больше слов, тем плотнее паутина лжи и лицемерия. Евгений злился, но эта злость ничего не решила. Он сомневался в том, что жена рассказала обо всём Ане. Но кроме неё, некому было рассказать. Не имея возможности разобраться, он старался отстраниться. Откинуть проблему, не замечать. Запутался, ничего не понимал.

Казалось, что со временем всё успокоилось. И на новогодние праздники Евгений принял приглашение от родных. Ему хотелось убедиться, что всё забыто, заручиться поддержкой и идти мириться с женой и сыном. Он уже четыре месяца жил один, несколько раз пытался поговорить с женой, но разговор выходил короткий и сухой. Ундюгерь отказывалась рассказывать о сыне, а Евгений не настаивал, чувствуя злость от собственной трусости. До глубины души поразили его слова мальчика. Он боялся, что тот возненавидел его. И хотелось как-то выяснить через жену, чтобы она стала посредником. Евгений не мог сказать об этом прямо, он хотел, чтобы она догадалась сама, поэтому разговор заходил в тупик и быстро обрывался.

Но в новогодние праздники появилась надежда. Получив приглашение от матери, Евгений обрадовался и подумал о том, что всё забылось. Теперь они вместе позовут Ундюгерь, попьют чаю, поговорят по душам и всё наладится. А сыну скажут, что всё ложь. На родных возлагались большие надежды. Они могли помочь. Заблаговременно позвонил сестре и попросил пригласить Ундюгерь с сыном. Та легко согласилась.

Среди бесчисленных моментов, из которых сложилась атмосфера того вечера, один был особенно важен: то, как Евгений собирался, предвкушая бурное примирение. Он совершенно забыл о скандале, потому что смотрел на это по-своему: Ундюгерь поделилась своим секретом с Аней, а та ничего не поняла, сделала глупые выводы, разболтала матери, а та к тем выводам добавила свои. Они раскричались, предполагая, что делают правильно, видя в Ундюгерь монстра. Но он-то знал её лучше других. Она не монстр, скорее маленький испуганный эльф с крылышками, как у бабочки. Всё просто! Женщины всегда скандалят между собой, это их сущность. Они без этого не могут. Ну поругались, покричали, пора успокоиться.

И вот этот момент, когда он собирался на вечер, без конца меняя рубашки и крутясь перед зеркалом, волнуясь и краснея, вызывал в нём при каждом воспоминании море негодования и ненависти.

Он пришёл последним, когда все сидели за столом и выпивали, громко чокаясь. Сердце бешено стучало, и он даже глупо улыбался, стесняясь и предвкушая. Но первое разочарование – Ундюгерь не было. Ему представилось, что она отказалась прийти из гордости и обиды. Но оказалось, что Аня и не думала звонить ей. Он не помнил, сколько рюмок выпил, прежде чем начал с ней разговор, задавая простые вопросы, пытаясь уловить суть. Но сестра разрыдалась и обвинила его в том, что он плохо обращается с ней. Снова поднялся шум, мама стала кричать и плакать, Ян бросился утешать Аню, Марат Прогалинский удалился курить, а Соня смотрела телевизор с непроницаемым видом. Она не собиралась вмешиваться. Трудно было определить, на чьей она стороне.

Евгений оказался на улице с прикуренной сигаретой в руках. К нему присоединился Ян, они взяли такси и поехали в бар, заказали пиво. Очередной разговор не из лёгких.

– Я просто спросил, почему нет моей жены. А Анька, оказывается, вообще не звонила, хотя обещала!

– Ничего она не обещала, ты не так понял. Разве станет Анюта звонить этой женщине?

– Моей жене!

– Пусть так. Но, конечно, было глупо с твоей стороны просить об этом.

– Зачем она обещала? Могла бы не обещать! В чём я виноват?

Евгения душила обида и непонимание. Его глаза выражали страх и разочарование, он не мог поверить, что примирения не случилось. Злился, что не мог разрушить преграду, которая обросла новыми кирпичами и цементом.

– Неужели так трудно? Неужели трудно?

Ян выдерживал паузу, потягивая пиво и дожидаясь, пока вспышка брата угаснет. На его лице ничего не отражалось, но в глазах блестело любопытство. Он наблюдал, как Евгений выражает своё горе и испытывал радость. Хорошо, что ничего не вышло. Позор парня, который оказался геем, ляжет и на их плечи. А так… Неизвестно, чей он отпрыск.

– Я хотел, чтобы Ундюгерь пришла!

– Почему ты сразу ей не позвонил? – наконец спросил Ян, заказав ещё пива. – Отчего перекладываешь свои проблемы на Анюту?

– Что?

– Позвонил бы сам своей жене. Вместе бы пришли на вечер. Посидели.

Евгений задумался на мгновение, глаза превратились в узкие щёлки, губы кривились, будто он собирался заплакать. А Ян продолжал:

– Не понимаю. Ты сейчас обижен на сестру, хотя это твои личные дела. Не надо было никого вмешивать.

– Как будто я вмешивал! Ты же знаешь, что Анька начала…Я хотел, чтобы она загладила вину, позвонив Ундюгерь и позвав её. Она утверждала, что они подруги.

Ян расхохотался.

– Подруги? Самому не смешно?

– Не смешно. Это утверждала Анька!

– Нельзя верить всему, что говорят женщины.

– Женщины! Наша сестра, а не женщины. Теперь весь город знает, что Антон не мой биологический сын. Слово-то какое, чёрт возьми! Биологический! Но я до сих пор ничего не понимаю.

– Не понимаешь, о чём идёт разговор?

– Не понимаю, откуда этот разговор возник! Зачем надо было вмешивать сестру. Это была только наша тайна. Тайна Ундюгерь и моя, понятно?

– Так ты знал?

– Знал.

– С ума сойти! – Ян схватился за голову. – Как ты допустил?

– Это только моё дело.

Ян развёл в сторону руками.

– Конечно, только твоё. Но что ж теперь обижаться на Анюту? Обижайся лишь на самого себя.

– Что-то я тебя не пойму! – Евгений закурил, допивая пиво. – До вашего вмешательства я жил совершенно спокойно. А теперь должен чувствовать себя полным дерьмом, потому что мой сын отказывается от меня. А отказывается он от меня, потому что ему рассказали какие-то небылицы из прошлого, которое никто не помнит и не хочет знать.

– Но мы-то тут при чём? Твоя жена сама всё рассказала! Кто тянул её за язык? Если большой секрет, то и хранила бы его. Кто мешал?

– Да пошёл ты!

Сказать нечего, и от этого ещё хуже. А Ян совсем распоясался, пьёт пиво будто ничего не случилось.

– Я не могу понять, как ты связался с этой шлюхой? Вернее, зачем с ней остался?

– Не называй её так, – в голосе Евгения послышалась угроза.

Но Ян лишь усмехнулся. Брат был слишком пьян, чтобы распускать руки.

– А как?

– Она не такая.

– Но сын оказался не от тебя.

– Тебе-то что за дело?

– Я просто не люблю шлюх. И поэтому мне обидно за тебя, ты же брат мой. Тебя просто развели, дружище.

Евгений потушил сигарету о край пепельницы и засмеялся. Это прозвучало неожиданно. Сухой, трескучий смех, на фоне обжигающей драмы. Его взбесило, что Ян осмелился оскорблять Ундюгерь. Он откинулся на спинку стула, пристально глядя на брата. Вновь начинался прежний разговор, состоящий из обвинений и непонимания.

– Что смешного?

– Шлюх не любишь?

– Нет, – Ян презрительно скривился. – Даже скрывать от тебя не стану.

– Да ты глуп, как пробка или хитёр, как лис, хотя, думаю, первое.

– Не понял!

Ян напрягся. Он старался делать вид, что ему всё равно. Проблема же не в нём и не у него.

– Ты перебрал? Надо ехать домой.

– Я перебрал, но ты тупой осёл!

– Почему?

– Так наша родная сестра – шлюха. Задумайся! Разве нет?

И он снова стал говорить, брызгая слюной, о том, как глупа и никчёмна сестра. В сотый раз одно и тоже. О первом больном ребёнке, о том, что Андрей рождён неизвестно от кого, потому что любовников на этот момент было несколько. И она не переживает, потому что на этот раз сын здоров и симпатичен, а статус молодой матери приятен, когда за это платят деньги. Злость и обида Евгения не давали ему посмотреть на ситуацию с другой стороны, поэтому он совершенно не понимал брата. Он не хотел соглашаться с ним, потому что семья пренебрегала Ундюгерь и Антоном.

– Всё ты понимаешь, чёрт побери! Просто ты трус и никогда не признаешь, что наша сестра спала с кем попало с ранних лет! Её первый любовник – одноклассник. Они закрылись в туалете. Их застукали. И она потом долго гордилась, что стала знаменитостью в школе. Её просто распирало от этой гордости. Подумать только, её имели в туалете! Я чуть от стыда не умер. Позорище!

– А ты жесток.

– Раз зашёл разговор о шлюхах, то сестру нельзя не затронуть.

– Она много пережила и натерпелась от отца.

– Тебе-то откуда это знать?

– Я знаю! Я тоже натерпелся! – Ян повысил голос.

Он тяжело дышал. Разговор выбил его из колеи. Ему не хотелось вспоминать прошлое, где доминировал жестокий отец-алкоголик. Но это единственный способ оправдать сестру.

В баре играла музыка, поэтому братья не привлекали к себе внимания громкими голосами. Этот разговор не из лёгких выплыл на поверхность, после того как Евгений ушёл от жены. Ему тогда казалось, что родные поддержат его, помогут. Но вышло иначе. Он совершенно не ожидал. Ему и в голову не приходило, что они рады переменам.

– Ей не нужно было говорить моему сыну. Его надо оставить в покое. Сами бы разобрались.

– Я не знаю, кто сказал ему. Да и какая теперь разница? Он должен понимать и быть благодарным, что ты воспитал его. Ты всегда был рядом, обеспечивал финансово, дал свою фамилию.

– Ничего он не должен, чёрт возьми! Ты хоть понимаешь, как ему противно и страшно?

– Страшно это нам с тобой было, когда отец бил нас ремнём до потери сознания! Противно, это нам с тобой было, когда отец заставлял маму снимать с себя грязные сапоги. А ему за что страшно? За то, что ты его воспитал?

– Заткнись!

Но в душе отвратительно заныла подлая надежда, а вдруг Ян прав? Разве Евгений не любил мальчика со дня его рождения? Не сидел с ним по ночам, не играл в футбол, не водил в бассейн, не читал книги? Он отказался от мысли иметь биологического ребёнка. Всю свою любовь и заботу отдал тому, кто кричит о ненависти. Разве это справедливо? Евгений физически ощутил боль, которую много лет носил в себе. И ему стало одиноко, печально, что заслезились глаза и покраснел нос. Тут было отчего пожалеть себя.

Ему было шестнадцать лет, когда он сильно заболел гриппом. Теперь никто не вспоминает это время. Разве это важно? А ведь именно тогда врач сказал, что он не сможет иметь детей, необходимо длительное дорогостоящее лечение, потому что вирус дал осложнение на половые органы. Евгений совершенно не переживал в тот момент, ему было шестнадцать, и он не думал о детях. Главное, не потерять способность к сексу. А её он не потерял. Семья промолчала, и тема стала закрытой. Будто и не было страшного заключения доктора.

Евгений вспомнил об этом, когда женился. Ему вдруг страстно захотелось, чтобы Ундюгерь родила девочку, такую же маленькую и синеглазую, как она сама. Но сколько бы они ни старались, ничего не получалось. И он вдруг осознал страшную правду. Вирус гриппа отобрал у него возможность иметь ребёнка. В лечение Евгений не верил. И, осознавая правду, не мог до конца поверить, что действительно бесплоден. Надеялся. Уговаривал себя, что, возможно, у него с женой просто какая-то несовместимость. Пройдёт со временем.

Не прошло. И он смирился. Любил сына и радовался, когда ему говорили, что тот похож на него. А что теперь? Наслушавшись сплетней, Антон решил выбросить Евгения на помойку. Не нужен больше. Поверил и отвернулся. Не пришёл поговорить по душам, всё выяснить, разобраться.