Читать книгу Новобранцы холодной войны - Ирина Дегтярева - Страница 6

Слежка за Кинне прекратилась так же внезапно, как и началась. Но осталось чувство, что вот-вот что-нибудь произойдет, непременно в ближайшее время. Она не замечала больше наблюдателей, но при этом ощущение, что за ней приглядывают, не пропало. А через несколько дней после отъезда Мансура нашла в почтовом ящике на лестнице около фикуса записку от Бахрама, написанную корявым почерком старика: «Не волнуйся, живи как прежде. Все уладилось».

Что уладилось, как жить «как прежде», если уже давно так жить стало невмоготу?..

Когда появились эти двое – муж и жена, Кинне сразу смекнула, что они не на прием. Однако те исправно изображали пациентов. Женщина пожаловалась на бесплодие, а муж неуверенно кивал и краснел вполне натурально. Кинне поняла, что они не турки, вроде бы сербы, если судить по фамилии – Батрович.

Вечером того же дня, когда состоялся прием Батровичей в клинике, события стали развиваться не по плану Кинне. Она собиралась, укутавшись в плед, вечером попить кофе, сидя дома на балкончике, и полакомиться купленным на Капалы Чаршы пешмание. Кофе она пила на ночь – от усталости бессонницей не страдала.

Только она уложила на банкетку ноги, гудевшие от долгого рабочего дня, и отпила крепкого кофе, как услышала звонок в дверь.

Муж сегодняшней пациентки Батрович, взволнованный, стоял на пороге. Редкие жиденькие волосы, рыжеватые, а может, подкрашенные, шевелил сквозняк, гулявший на лестничной клетке. Кинне придерживала ногой в шлепанце тяжелую деревянную дверь, которая норовила захлопнуться. Из квартиры вытягивало прощально запах кофе, который непременно остынет, когда она вернется домой. А то, что придется уезжать, стало понятно уже по панике, плясавшей в глазах Батровича.

– Доктор, прошу вас, не откажите! У моей жены высокая температура. И сильная боль в животе. Вызвать «скорую помощь» – вы же понимаете, непонятно, какой врач приедет, а вы ее лечащий врач. Не так ли?

– Вообще-то, я не езжу на дом, – попыталась отказаться Кинне.

– Я вам заплачу, – приложил руки к груди Батрович. – Умоляю вас! Ночь впереди. Вдруг станет хуже…

Кинне кивнула и пошла собираться. Бесплатно она не собиралась ехать куда-то вечером. Сдерет с Батровича двойную плату.

Внизу у подъезда соседнего дома ждала машина. Как решила Кинне – арендованная. Вряд ли у иностранцев здесь своя машина, к тому же номера стамбульские. Уже когда села на заднее сиденье, подумала, утешая себя, что это все же не слишком авантюрное решение – поехать с почти незнакомым человеком.

В конце концов, если бы это были злоумышленники, то зачем такая сложная схема, чтобы заманить ее в ловушку. Напали бы около дома и сунули в машину. Это умозаключение Кинне успокоило. Она стала смотреть в окно. Разговор с Батровичем не клеился. Он взволнованно сопел, подавшись к рулю и всматриваясь в дорогу, будто сел за руль только вчера или плохо ориентируется в Стамбуле.

Оторвавшись от созерцания слезливой улицы зимнего вечернего Стамбула, она поймала на себе взгляд Батровича через зеркало заднего вида. Умный взгляд, совершенно не растерянный. Но мужчина мгновенно отвернулся, и Кинне решила, что так сосредоточенно Батрович смотрел не на нее, а на машины сзади, собираясь перестраиваться из ряда в ряд.

Подъехали к трехэтажному дому в районе Эйюп, где, по большей части, живут ортодоксальные мусульмане. Фанатики. По вечерам сюда и вовсе лучше не соваться. Здесь хватает и негров, и цыган. Кинне стало не по себе. Зачем богатые люди, обращающиеся за медицинской помощью в клинику Анадолу, стали бы селиться в таком районе? Туристов тут, мягко говоря, не любят. Предположить, что у Батровичей в Эйюпе знакомые или родственники… Кинне нервно расстегнула сумку, лежащую у нее на коленях, и даже взяла в руку телефон, но Батрович, словно услышав ее мысли, сказал бодро:

– Госпожа Кара, мы уже подъезжаем. В этом районе живет наш земляк. Он нас и пригласил к себе. Конечно, у нас есть средства на хороший отель, но серб серба не обидит. Милован очень соскучился по родине, по родному языку… Это, кстати, его машина, – Батрович похлопал по рулю. – Район, в общем-то, неспокойный, но что я вам рассказываю, вы же местная.

Звучало правдоподобно. И старый дом показался аккуратным и довольно опрятным внутри. На ступенях лестницы стояли горшки с растениями, около высокой деревянной блекло-красной двери на втором этаже лежал чистый желтый коврик. Когда Батрович отпер замок своим ключом, Кинне увидела в длинном узком коридоре, освещенном тремя бра, висящим по стенам, обувь, в том числе и детскую, сложенную прогулочную коляску. Пахло кофе и духами.

– Проходите прямо и направо, – сказал Батрович.

Она не увидела спальню, как ожидала, с госпожой Батрович на одре. Это была большая гостиная с тремя окнами, зашторенными шелковыми портьерами. Два бежевых дивана, один напротив другого, имитация камина, обеденный стол вдоль череды окон, черный, на крепких квадратных ножках. Несколько эстампов на салатового цвета стенах. Но… пустовато для семейной пары. Не хватало личных памятных вещей.

На диване сидел мужчина. Он встал при виде Кинне и кивнул вежливо, но, как ей показалось, деловито. Он не походил на турка. «Наверное, хозяин дома», – подумала Кинне, ее сознание еще пыталось найти успокаивающие доводы.

– А где ваша жена? – Она обернулась, но Батровича за ее спиной не оказалось, он испарился.

– Присядем, – предложил незнакомец доброжелательно. – Вы не пугайтесь. Несколько минут с вами поговорим, и вас отвезут домой. Просто у вас дома или на работе такие разговоры могут быть для вас опасны.

«Может, они от Секо?» – мелькнула еще одна наивная догадка, но она тут же поняла, что надежды напрасны.

– Я не от вашего брата и не из MIT. Вы женщина умная и образованная, мне посоветовал человек, успевший вас немного узнать, что с вами не стоит ходить вокруг да около.

– Кто вы?

– Позвольте я продолжу, и тогда вам все станет ясно.

– Я сейчас же ухожу! – она так и не села, сделала шаг к двери, но ее не стали задерживать. Мужчина молчал. Кинне обернулась, почувствовав угрозу в этом молчании.

– Вы можете идти, но в ваших интересах остаться. Вы хотя бы чуть должны быть благодарны нам за то, что вас перестало преследовать наружное наблюдение турецкой контрразведки. Для этого нам пришлось здорово поднапрячься. Впрочем, мы можем отыграть все назад. Но это не угроза. Вовсе не на угрозах и шантаже нам хотелось бы строить с вами дальнейшие отношения.

От испуга Кинне никак не могла разглядеть лицо собеседника, оно словно бы распадалось на составляющие, которые она воспринимала по отдельности. Серые глаза, понимающие и даже чуть снисходительные, черная короткая щетина на квадратном подбородке, легкая седина, хотя он явно не стар. Невысокий. Небольшая родинка на крепкой шее, переходящей в покатые плечи тренированного человека. Он походил на дзюдоиста. Кинне когда-то в Сорбонне делала исследование, какие группы мышц развиваются больше при занятиях определенным видом спорта. Этот точно дзюдоист.

– Все же присядьте, – тихим голосом попросил он. – Разговор не займет много времени.

Кинне села на краешек стула боком к столу, словно готовилась убежать в любой момент.

– Хорошо, давайте тут. – Он тоже подошел к столу и сел напротив. Положил руки на столешницу, почти квадратные ладони с короткими смуглыми пальцами. – Госпожа Кара, сразу оговорюсь, не в ваших интересах кому-либо раскрывать детали нашей сегодняшней встречи и содержание разговора. Нас завтра в этой квартире не будет. А если вы заявите о нас и нашем предложении, то сами окажетесь в положении подозреваемой, особенно с учетом вашей биографии и происхождения. Мы хотели предложить вам сотрудничество. Ваша работа подразумевает встречи с иностранцами, которые работают в консульствах разных стран, находящихся в Стамбуле. И не только. Специально к вам приезжают из Анкары. Ведь вы общаетесь с англичанами, американцами…

– Допустим, – согласилась она, испытывая странное ощущение, будто сердце замедлилось, бьется через раз, и дыхание стало более редким, все замерло внутри. – Что конкретно вы мне предлагаете?

– Это рискованно, не скрою. Но судя по тому, как нам вас охарактеризовали, вам наскучила пресная жизнь. Речь идет о работе на разведку. На русскую разведку.

– Что я могу вам дать? Рассказать химическую формулу крови жены консула или раскрыть еще какую-то врачебную тайну? – Она улыбнулась, с ужасом понимая, что эта встреча может быть следствием недавней слежки. Это все та же турецкая контрразведка! Ее пытаются спровоцировать, чтобы получить повод для ареста. Только они могли сделать так, чтобы наружка от нее отстала. Какая еще русская разведка? – Об этом не может идти и речи.

Она встала, демонстрируя, что разговор окончен. Мужчина сидел.

– Что вас пугает? Думаете, мы турецкие контрразведчики? – Он посмотрел ей в глаза. – Вы считаете, что это провокация, чтобы вас арестовать? А разве когда-нибудь контрразведке требовался повод, чтобы произвести арест? Схватили бы и разбирались с вами уже в камере. Вы бы стали там очень откровенной. Достаточно того, что ваш брат Секо подручный Карайылана, а вы это скрываете и живете под другой фамилией.

– Вы читаете мысли? – Кинне села. Как бы ни сложилась ситуация в дальнейшем, у этих людей, кем бы они ни были, слишком много сведений о ней. В самом деле, повод для ареста уже искать не стоит.

– Я вижу ваши сомнения, понимаю ход мыслей человека, оказавшегося в вашем положении. Еще раз повторю, мы не хотим причинить вам вред. Напротив, готовы защищать вас по мере возможности. На днях мы вышли на одного человека в руководстве вашей клиники, вернее, из совета директоров, который смог потребовать от турок оставить вас в покое. Он объяснил, что вы заметили слежку, напуганы и хотите уехать из страны, а он не намерен терять такого специалиста, который удовлетворяет самых требовательных клиенток из-за границы, жаждущих получить ребенка, в том числе дамочек из дипкорпуса разных стран, в особенности представительниц США и Великобритании. В разговоре с одним из сотрудников спецслужб он упомянул, что вы никак не связаны с курдами. Человек этот имеет вес в обществе. Его послушали.

– Допустим. Я вам благодарна. Вы хотите сказать, что в случае моего отказа все можно повернуть вспять? У меня есть выбор?

– Есть. Дать подписку и уйти. Никто вас не побеспокоит больше, если вы не пожелаете. Подписка нам нужна, чтобы обезопасить себя, чтобы вы не заявили. Она сдержит ваши порывы. Всего лишь. А что касается «повернуть вспять», – он задумался. – Мы не американцы и не англичане, которые любят такие трюки проворачивать.

– Вы всерьез считаете, что я с моим «анамнезом» могу куда-то сунуться и на кого-нибудь заявить? Меня же первую и прихватят.

– И все-таки я попрошу сделать нам одолжение. – Он протянул ей через стол сложенный листок бумаги. – Пожалуйста.

– В начале разговора вы утверждали, что мы только поговорим и я смогу уйти спокойно, – напомнила она, повертев в пальцах листок, не торопясь его разворачивать. – Без этого всего. А сейчас ваша просьба звучит как угроза. Если не… то…

– Напрасно вы так решили. Можете уйти, – неохотно признал он. – Это лишь просьба.

Она развернула листок, тот был чист. Кинне подняла глаза на собеседника.

– Я продиктую, – отреагировал он. – Это должно быть написано вашей рукой. «Я, Кинне Кара, 1993 года рождения, урожденная Тэли Четин» и так далее. Ведь курдов многие годы заставляли брать турецкие фамилии.

Кинне посмотрела на него обреченно. Они в самом деле всё про нее знают. Как это обернется для нее, если она не согласится? Сейчас он утверждает, что никаких последствий отказа не будет, потому что ему необходимо ее заполучить. Пока что он избрал тактику уговоров. Изображает, что понимает все ее проблемы и сочувствует.

Она написала все как он велел, поставила подпись и замерла в ожидании.

– Понимаю, вас интересует наше дальнейшее сотрудничество. От вас пока не требуется ничего сверхординарного. Никакого риска. Он противопоказан в нашем деле. Вы продолжаете жить как жили. Но… Если подворачивается возможность более плотно познакомиться и подружиться с иностранцами из дипкорпуса, находящимися в генконсульствах в Стамбуле или в посольствах в Анкаре, следует это сделать. Ненавязчиво, аккуратно. Все, что удастся узнать, сообщите мне. Информация будет щедро оплачиваться. Как удобнее передавать вам деньги, мы обсудим позднее, однако, как я полагаю, наличными в вашем случае безопаснее. Но информацию, прежде чем платить, сперва проверят. Уж не обессудьте.

– Как я вас найду? – Кинне адрес этой явочной квартиры не запомнила, только район.

– Пока что я буду сам на вас выходить. Условимся так: когда вы найдете в вашем почтовом ящике вот такую почтовую открытку, – он показал ей картонку с видом на Голубую мечеть, – вы в этот же день вечером в двадцать часов прогуляетесь по мосту Галата по направлению к старому городу. Если за вами не будет хвоста, я подойду и скажу, где состоится встреча тем же вечером. Не хочется подвергать вас опасности лишний раз.

«Опасности», – мысленно повторила Кинне, подобрав ноги и пытаясь понять, сможет ли она сейчас встать и идти, чтобы мужчина, сидящий напротив, на заметил, как дрожат у нее колени.

Ее разозлила такая быстрая адреналиновая реакция организма. Она всегда считала себя более крепкой. Вдруг вспомнила, что совсем недавно говорила о том, как жаждет разбавить свою пресную жизнь. Рассказала Мансуру, и вот сразу такое предложение… «Совпадение», – попыталась она отмахнуться от догадки, но та засела занозой. Причем не такой, как обычная щепка, а скорее, как шип розы. Он сперва едва заметно уколет и затем какое-то время не беспокоит. До тех пор пока однажды ночью не проснешься от пульсирующей боли начавшей нарывать раны.

– Формулировка «лишний раз» обнадеживает.

– Если у вас будет срочная, на ваш взгляд, информация, мы дополнительно обсудим способ связи, но пока это несколько преждевременно. У вас есть какие-то вопросы? – Он взглянул на часы. – Батрович отвезет вас домой.

– Могу доехать на такси. – У Кинне вертелся на языке единственный вопрос: «Не шутка ли весь разговор?» Сейчас этот мрачный тип засмеется и подтвердит, что все это розыгрыш.

– Это нецелесообразно, – возразил он.

– А как мне вас называть?

– Диян. Да вот еще, – он потер лоб. – С кем-нибудь из иностранных пациентов вы, может, более близки?

– Ну близостью это не назовешь, впрочем, да, приятельские отношения возникли с семьей американцев. Пару раз они приглашали меня к себе домой. Я веду беременность жены сотрудника их Генконсульства. Джеймс и Мэри Торнтоны.

– О чем шел разговор во время таких встреч? – требовательно спросил он.

Тон разозлил Кинне, но она удержала себя от дерзкого ответа. Задумалась.

– Ни о чем. Что во время таких встреч обсуждают? Погоду, национальные блюда, традиции. Говорили о достопримечательностях Стамбула. – Она вдруг вспомнила, что совсем недавно уже рассказывала кому-то о встречах с Торнтонами. И этот кто-то был Мансур. Кинне поведала Дияну и про аргентинца, о котором упоминалось в разговоре с американцами, и о холодном климате столицы, в которой ему приходится существовать.

– Вы можете пересказать ту беседу дословно?

…По дороге домой Кинне не разговаривала с Батровичем. Преследовало ощущение, что ее ограбили, раздели и в таком неприглядном виде оставили посреди улицы на потеху зевакам. Они знают о ней все – и адрес, и место работы, и настоящую фамилию.

«Уехать, – подумала она, – вернуться в Европу. Хоть в Париж, хоть в Италию», – Кинне успела немного изучить итальянский, с ней на курсе училось много итальянцев из Неаполя, и они хорошо общались. Остались надежные знакомства.

Она покосилась на спину Батровича и запоздало поняла, что детская коляска и обувь в коридоре квартиры – это декорации к спектаклю по усыплению ее бдительности. Им удалось все провернуть довольно успешно. Где гарантия, что ее не достанут в Европе, если она туда убежит? Или их волнует только здешняя ее работа и близость к американцам и другим иностранцам?

Кинне зашла в подъезд своего дома, оглядываясь, взбежала по лестнице, едва не сбив по дороге горшки с цветами, стоящие на ступенях, лихорадочно заперла дверь на два замка и длинный засов, которым никогда не пользовалась. Но защищенней себя от этого не почувствовала. Временное убежище.

Следующая мысль была обратиться к курдам, уйти на нелегальное положение, бежать из страны, сменить очередной раз имя и даже внешность. Кинне выглянула в окно, машина Батровича исчезла в ночи. Пошел дождь, который к утру наверняка перейдет в мокрый снег. А уже часам к девяти он растает, словно упал на мощенные камнем дороги и тротуары Стамбула с огромной высоты и с большой скоростью, разбился и остались только темные влажные пятна.

«Меня тоже кинули с высоты, разбилась в лепешку, – подумала Кинне, знобливо поводя плечами и плотно зашторивая окна. Ей казалось, что теперь за ней постоянно наблюдают через любую щель и в замочную скважину. – А может, еще ничего. Бывает, что и утром снег уцелеет где-нибудь в тени, в подворотне, под старинной аркой… Всегда успею задействовать план побега с помощью РПК. Секо меня не оставит. Правда, если узнает, во что я ввязалась, и если успеет эвакуировать, то наверняка изобьет. Он суров – Секо».

Она готова была сама себя избить, если бы помогло. Но своей вины Кинне не чувствовала и, как ни анализировала, не смогла ее отыскать. Не сделала она ничего такого, что могло бы вызвать интерес к ней спецслужб, тем более российских.

«Российских, – повторила Кинне про себя, словно пробуя это слово на вкус и прикидывая, с какими странами она никогда не согласилась бы работать. – Турки на первом месте, – сразу же решила она и улыбнулась невесело. Работает-то она в Турции и в конечном счете на турок. Выбор страны для работы оказался, как ни странно, для нее очевиден. Турецкий – родной язык. Тут она знает все правила жизни и быт, а в Европе кому нужна курдянка, пусть и с турецким паспортом, там своих врачей хватает, в том числе и эмигрантов. Найти работу очень сложно. – США, Великобритания… – продолжила она список нежелательных “хозяев”. – Франция». С двуличными переменчивыми французами она тоже дел иметь не хотела.

О русских знала меньше всего, кроме того что курдам они помогали еще со времен Советского Союза. Об этом ей рассказывал Секо, когда приезжал к ней во Францию, когда она училась еще на первом курсе.

Кинне была счастлива водить его по Парижу, по Латинскому кварталу, где располагались корпуса Сорбонны. Секо не знает французский, и там, во Франции, он впервые показался ей беспомощным, несмотря на огромный рост и грозный вид. Без оружия, обычно находившегося в поясной кобуре, он испытывал неуверенность. Его рука то и дело тянулась к поясу, Секо хотел положить здоровенную ладонь на рукоять «Беретты», которую предпочитал любому другому оружию. Ей нравился брат таким растерянным, она наконец чувствовала свое моральное превосходство. И даже попыталась накормить его лягушками, но он раскусил подвох и разозлился:

– Тебе и не снилось, что мне приходилось есть в горах или во время длительных выходов с базы, когда мы спасали езидов от даишевцев. Лучше и не знать. Но лягушек лопай сама. Ты тут у нас в парижанки заделалась!

Воспоминание о брате вызвало досаду. Он никогда не верил в то, что она самодостаточный человек и способна делать нечто стоящее, гораздо более стоящее, чем просто быть его младшей сестрой или доктором.

Как человек деятельный и целеустремленный уже на следующий день Кинне вызвала американку на прием. По плану Мэри надо было делать контрольное УЗИ только через две недели. Но Кинне сказала ей, что есть возможность сделать исследование пораньше.

В кабинете с жалюзи на обоих окнах в голубоватом свете люминесцентной лампы Кинне задумчиво посмотрела на сухощавую Мэри. У американки поблескивали очки в тонкой оправе, а лицо выглядело привычно доброжелательным и немного располневшим от гормональной терапии.

– Кинне, дорогая, мы собираемся съездить во Францию на недельку, там и небо другое, даже в это время года. Стамбул со своими туманами и зимними дождями уже, мягко говоря, поднадоел.

– Тебе бы сейчас ни к чему авиаперелет, Мэри. Лучше уж спокойные монотонные дожди. Для будущего ребенка лучше. У вас дома всегда весело, интересная компания, некогда грустить… Не то что у меня: работа – дом и наоборот. В промежутках походы в супермаркет.

– Приезжай в субботу вечером к семи. Будет очередная интересная компания.

Когда Мэри вышла из кабинета, Кинне охватило вдруг такое волнение и даже торжество, словно только что еще раз окончила Сорбонну. Она вдруг поняла, что ей интересно, ей страшно и интересно. Появился какой-то смысл в тусклой действительности. В самом деле – дом и работа, а тут щекочущие нервы тайны и острота ощущений.

Кинне включила все свое обаяние и в последующие две недели трижды посетила квартиру Торнтонов с окнами на Босфор. В один из таких визитов, когда хозяин на большой террасе пентхауса приготовил барбекю, к ним вдруг нагрянули еще гости.

Над дверью, ведущей на открытую террасу, загорелась красная лампочка, указывающая на то, что у входа в квартиру стоят визитеры и они настойчиво жмут кнопку звонка.

Компания, кутавшаяся в пледы, сидевшая под легким навесом на плетеных креслах – три женщины и двое мужчин – курили, выпивали, грелись около газовой лампы, установленной рядом с навесом, в ожидании еды, которую готовил сам хозяин. Пахло жареным мясом, негромко играла бразильская музыка, она доносилась из комнаты, примыкающей к террасе. Свинцовое небо еще не пролилось дождем, но висело над городом, отражаясь в Босфоре осколками на его неспокойной зыбкой поверхности.

Через пять минут Мэри привела на террасу еще двоих. Кинне взглянула на них с любопытством – видела их впервые, и возникло ощущение, что это коллеги Джеймса, попавшие к застолью случайно. Им явно хотелось что-то обсудить с хозяином, они переглядывались, перемигивались, перебрасывались вроде бы ничего не значащими фразами. Но Кинне была настороже.

Она снова услышала об аргентинце, который «действует весьма осторожно и успешно». Далее они заговорили по-испански, и Торнтон бойко отвечал. Это не удивило Кинне. Со слов Мэри она знала, что Джеймс довольно долго работал в Латинской Америке. В их стамбульской квартире в память о тех командировках находились резные фигурки и каранка – отпугивающая злых духов деревянная скульптура со страшной головой крокодила, ярко раскрашенная, способная напугать не только злых духов, но и кого угодно.

Кинне расслышала лишь несколько раз произнесенное слово «химик», остальное не поняла. Она стажировалась в Италии недолго, но это слово такое же в итальянском, как и в испанском. На террасе поднялся ветер, раздувая угли и дым с горчинкой. Кинне заволновалась, не оттого что не знала испанский, а потому что ветер мог испортить диктофонную запись, которую она вела по собственной инициативе, не полагаясь на память.

На третий день после этой вечеринки у Торнтонов Кинне обнаружила в своем почтовом ящике знакомую открытку и уже вечером прогулялась по мосту Галата с нетерпением и волнением.

Ее тронул за руку рыбак, мимо которого она проходила. Кинне вздрогнула, но остановилась рядом. Как бы невзначай облокотилась о перила моста, словно любовалась на бухту Золотой Рог, на золотое свечение закатного солнца, коснувшееся свинцовой воды. Золото плескалось в воде с ртутной рябью по золотистой поверхности.

За краем брезентового капюшона куртки Кинне увидела лицо Дияна.

– У меня есть для вас кое-что. – Она быстро сунула ему в карман флэшку с записью разговора у Торнтона.

– Никогда так больше не делайте, – сказал Диян сердито. – Нельзя выходить на встречу с материалами, если это никак не оговорено заранее.

– Мне некогда было оговаривать, – дерзко ответила Кинне. – Я думаю, это довольно срочно, нет времени ждать, когда вы назначите другую встречу. И вообще, нам надо условиться, как в таких случаях, я имею в виду срочных, мне выходить на вас. – Диян промолчал, и Кинне продолжила: – В двух словах: на флэшке беседа, состоявшаяся в доме у Торнтона между самим Джеймсом и его приятелем, которого зовут Смолл – то ли фамилия, то ли прозвище. Они про него ничего не уточняли…

– Вы сделали запись? – изумился Диян. – И так больше никогда не поступайте! Вы попадете в большие неприятности, и тогда уж мы ничем не сможем вам помочь. Лучше запоминать.

– Я бы запомнила, – усмехнулась Кинне, – но они говорили по-испански. И только позже по-английски… Я смотрю, вы недовольны всем, что я делаю.

– Напротив. Но меня напугала ваша напористость и рискованность. Так нельзя. Берегите себя. Я не стану назначать встречу на завтра, как планировал. Но больше так не делайте, никаких разговоров на мосту. Впрочем, на мосту мы встретимся еще раз, затем сменим место встречи. Обговорим это позднее. До свидания.

Кинне отошла в сторону, испытывая легкое разочарование. За ее старания ее еще и отчитали. Однако желание действовать Диян у нее не отбил. Напротив, когда-нибудь захотелось услышать от него слова одобрения.

Она почувствовала запах жареной рыбы, поднимавшийся с нижнего яруса из череды ресторанов, и это вызвало у Кинне сильнейший аппетит. Она торопливо спустилась вниз и в первом же ресторанчике купила себе сэндвич с рыбой. Сама удивилась, с какой жадностью съела его, глядя через окно ресторана на снующих туристов и залив, меркнущий, теряющий отблески уже укатившегося солнца, но почти сразу по воде побежали дорожки огней от фонарей, гирлянд, висящих вдоль моста. Кинне испытывала подъем от всего происходящего с ней. Жизнь, как тихие воды вечернего залива, расцветилась огоньками, разноцветными, манящими, только бы они не оказались огнями святого Эльма, ведущими на топкое болото.