Читать книгу Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон - Ирина Фуллер - Страница 4

В зале с блюдами в серванте – дело происходило в столовой или таверне – молодой человек в синем одеянии прижимал к себе девушку, положившую голову ему на грудь. Рядом стоял мужчина в доспехах: он то ли утирал платком слезы, то ли подкручивал усы. На заднем плане по лестнице бежала девушка, она, кажется, пыталась остаться незамеченной.

Элейн долго разглядывала карту. Где она была на этой картинке? Она бы предположила, что скрывалась на лестнице. Но отчего-то взгляд упрямо падал на девушку рядом с молодым человеком. В синей форме – тут-то сомнений быть не могло, это и был карнаби. Приглядевшись к изображению, Элейн заметила, что лицо девушки было какое-то отрешенное, холодное. Она хоть и была в объятиях молодого человека, но думала не о нежности его рук. Элейн прислушалась к себе. Она действительно не хотела потерять след карнаби, упустить навсегда, и предпочла бы держаться рядом, пока не появится новая возможность расквитаться.

Решительно вздохнув, Элейн переоделась в чистое платье, набросила на плечи теплый платок. Надела пояс с сумкой, в которую убрала карты. Заплела волосы в тугую косу, что было непросто с ее непослушными рыжими кудрями. У мамы и Донни были такие же, все они ужасно мучились и ломали расчески. Но в тот миг волосы напомнили ей о семье и о том, ради чего она все это затеяла.

Затем Элейн разыскала хозяина. Солгала, что получила сообщение, будто нашлись ее родственники, и попросила отпустить на несколько дней, возможно – пару недель, чтобы встретиться с ними. Хозяин, строгий, но добросердечный мужчина, отпустил, выплатив жалованье раньше срока, чтобы было на что путешествовать.

После Элейн заглянула на кухню и, отвлекая кухарку разговорами, стащила небольшой нож.

Ложь, теперь кража… Неужели и убийство лишь вопрос времени.

Вернувшись в гостиницу, чтобы узнать, уехал ли карнаби, Элейн начала разговор с управляющим издалека.

– Ай-е, – позвала она Кануна, преклонных лет мужчину, протирающего стол в таверне гостиницы, – скажи, как добраться до Мидленда?

Канун остановился и, сурово нахмурив брови, поинтересовался:

– А тебе туда зачем?

Элейн могла только гадать, куда держал путь карнаби, но решила, раз он сказал, что уезжал «домой», значит, отправлялся в один из городов Мидленда, в земли, принадлежащие его народу.

– Мне прислали оттуда письмо, пишут, что родственники. Хочу с ними повидаться.

– И они в Мидленде? Что им там делать? Я думал, твоя родня была в Думне.

– Я тоже так думала, – хмуро ответила Элейн, не желая лгать, но не видя иного выхода. – Так ты скажешь, как туда добраться? Хозяин заплатил немного денег, но я не умею ездить верхом, так что лошадь взять не могу. У этого-то вашего постояльца-карнаби своя лошадь? Или он берет экипаж?

Управляющий покачал головой.

– У него своя, знамо дело, он же солдат. Они отродясь в экипажах не ездили. Ай-е, опасное это дело, иметь что-то общее с карнаби… Они ж не люди…

– О, мои родственники не карнаби! Упасите Небеса от такого! – Это она сказала искренне. – Они всего лишь находятся там, но сами – истинные кападонцы. Как и я.

Канун одобряюще кивнул и начал переворачивать стулья в уже опустевшей таверне.

Тут послышались шаги на лестнице.

– Эй, добрый человек, подготовьте мою лошадь, – раздался знакомый голос.

Светловолосый молодой мужчина вошел в зал таверны с таким видом, словно все здесь принадлежало ему: плечи расправлены, походка небрежная, на губах – снисходительная улыбка. Элейн сжала зубы. Как же она ненавидела его… Повадки, одежда, черты лица – все вызывало раздражение.

Канун кликнул мальчишку-конюха, и тот скоро прибежал, жуя лепешку. Пока карнаби ждал исполнения своего указания, управляющий продолжил разговор с Элейн:

– Да и как ты одна поедешь? Опасная это затея.

– Не опаснее, чем ходить на реку ранним утром полоскать белье, когда выпивохи ползут домой из таверн.

Канун покачал головой:

– Тут-то все кападонцы. Кападонец беззащитную девушку не обидит.

Элейн подумала, что управляющий серьезно заблуждался, но не успела возразить.

– А ты, девочка, отправляешься в Мидленд. Там у них, – он будто бы из приличия понизил голос, хотя и недостаточно, чтобы их не услышал гость, – ни чести, ни сострадания. Эти могут сделать что угодно.

Слушая Кануна, Элейн краем глаза заметила, что карнаби не сводил с нее взгляда. Вероятно, потому и не отреагировал на оскорбление управляющего – явно о чем-то задумался. Она старалась делать вид, будто не замечала пристального внимания, но он так смотрел, что это становилось невозможно. И тогда, внутри дрожа от страха, вопросительно подняла брови.

– Простите, мы встречались раньше? – спросил он, отталкиваясь от высокого стула.

Элейн несколько мгновений думала, что сказать. Сомнений быть не могло: Карнаби увидел ее, когда приоткрыл глаза тогда, в номере. Но понял ли, что это был не сон? Вряд ли, иначе бы сразу вскочил и разделался, убежать она бы не успела.

– Вы были на реке, – нашлась вдруг она, – когда хотели вымыть руки. Я стирала.

– А-а-а, – протянул он, вспоминая встречу. – А я никак не мог сообразить, откуда так знакомо ваше лицо.

Она сдержанно кивнула.

– Прошу прощения, – продолжил он, – я услышал, вы направляетесь в Мидленд? Я еду в Хапо-Ое, это приграничный город. Могу довезти до него, а там возьмете другую повозку. Куда именно в Мидленде вы направляетесь?

Управляющий напряженно взглянул на гостя. Он не хотел оставлять молодую кападонскую прачку в компании карнаби, да еще и солдата. Элейн чуть нахмурилась, страшась выдать истинные чувства: кажется, все складывалась лучше, чем можно было ожидать.

Не имея ответа на последний вопрос, Элейн произнесла:

– Спасибо, но нет уж. Вы едете верхом на лошади, не могу же я ехать с вами в одном седле.

Он пожал плечами, определенно не видя в том проблемы.

– Это неприлично, – вспыхнула Элейн.

Канун одобрительно крякнул.

– Я обещаю, что не трону вас, – заверил карнаби. – Прошу прощения, забыл представиться. Оддин Торэм, офицер полиции Мидленда к вашим услугам. Я доставлю вас в Хапо-Ое в лучшем виде.

Элейн закусила губу, будто бы взвешивая решение. Она взглянула на Кануна. Тот закончил протирать стол и взялся за метелку. Лицо его было хмуро. Вся затея ему явно не нравилась.

Гордо подняв подбородок, Элейн обратилась к карнаби:

– Мне надо подумать.

– Думайте и выходите во двор. Если не выйдете, как подадут лошадь, я уеду.

– Ай-е, может, подождешь до пятницы, наши кападонские собираются на ярмарку? – неуверенно произнес управляющий, едва карнаби покинул гостиницу.

– Это только через неделю, – покачала головой Элейн. – Родственники уезжают на юг, я и так не уверена, что дождутся меня.

Канун досадливо вздохнул, а затем завернул Элейн в салфетку два куска хлеба и шило. На ее удивленный взгляд пояснил:

– Если что надумает, воткнешь ему куда надо.

Эти слова навели Элейн на мысль: когда найдут тело, то выяснится, что убитый покинул таверну с ней, Элейн. А она скажет, что он «что-то надумал», вынудив ее защищаться. Спасет ли это от виселицы? Смотря кто будет судить, карнаби или кападонцы.

Элейн решительно отказывалась разговаривать с Оддином, пока они ехали на лошади. Она даже не назвала своего имени. Он же время от времени пытался начать беседу, но ледяное молчание быстро остужало всякое желание.

– В компании ехать веселее, чем в одиночку, не правда ли? – произнес он с нескрываемой иронией, когда очередная попытка заинтересовать ее какой-то темой для разговора провалилась.

– Я бы предпочла ехать одна, – наконец отозвалась Элейн, давая понять, что болтать не собиралась.

Ей нужно было решить, как убить его, а он без конца отвлекал.

Оддин хмыкнул, но чуть позже снова поделился совершенно ненужной историей:

– Однажды недалеко отсюда на меня напали разбойники. – Он указал куда-то в сторону лиловой вересковой пустоши. – Их было с полдюжины.

– Но они вас не убили, – равнодушно заметила Элейн.

– О нет. – Оддин сидел у нее за спиной, она не видела его, но слышала улыбку в голосе. – Я весьма недурно владею саблей…

Он похлопал по инкрустированной синими камнями рукояти. Элейн прикрыла глаза. Она так близко сидела к мужчине, убившему всю ее семью, что спиной чувствовала тепло его тела. Ехала с ним на одной лошади и слушала о подвигах. Ей становилось дурно от мыслей об этом, и она посильнее вцепилась в седло, чтобы не рухнуть на землю.

– Так что можете чувствовать себя в полной безопасности, – невозмутимо заявил Оддин. – Я могу в одиночку побороть не меньше десятка преступников.

Элейн нервно выдохнула.

– Особенно если половина из них – дети? – спросила она тихо.

Он не услышал или не нашелся с ответом.

Стемнело. Запахло холодной землей, влажными листьями и ночными цветами. Дорога лежала через открытую местность, залитую лунным светом. Благодаря тому, что приближалось полнолуние, всадник мог видеть дорогу.

– Почему вы выехали вечером? – спросила Элейн, когда они остановились на привал. – Не лучше ли было отправляться в дорогу рано утром?

– Меня ждут в Хапо-Ое, я и так задержался, – ответил Оддин, привязывая лошадь к коряге.

Он достал лепешку и разделил ее пополам, протягивая половину Элейн. Но она не могла принять еду из рук убийцы, поэтому молча извлекла из сумки собственный хлеб и стала есть.

Утолив голод, она попросила пергамент и перо с чернилами. Оддин с готовностью откликнулся на просьбу: на поясе, держащем саблю, у него висел небольшой вышитый кошель, в котором хранились письменные принадлежности.

Пока Оддин отдыхал, Элейн отошла в сторону, разместилась на плоском камне и стала составлять список возможных способов убийства. Сделать это в уме не получалось: мысли все время путались, уплывая в ненужном направлении.

Медленно выводя каждую букву, неаккуратным почерком она написала:

1. Утопить

2. Отравить

3. Зарезать

4. Сжечь

5. Затоптать лошадью

6. Застрелить из лука

7. Задушить

Получив довольно короткий перечень, она пожалела, что никогда не слушала новости и сплетни о преступлениях, совершенных в Лимесе.

С отравлением ничего не вышло, зарезать его она не смогла. Утопить такого здорового солдата казалось сложной задачей. Пока Элейн, нахмурившись, размышляла над тем, был ли шанс застрелить Оддина из лука, тот незаметно подошел сзади и заглянул через плечо в пергамент.

– Проклятье! Что это такое? – воскликнул он.

Элейн торопливо прикрыла записи ладонями, но было поздно.

– Не ваше дело…

– Я настаиваю! Объяснитесь! Если хотите продолжить путешествие, а не остаться в этом ночном лесу одна.

Напряженные нотки в голосе Оддина заставили Элейн быстро найтись с ответом.

– Я пишу, – ответила она, устало вздохнув, – список, как вы можете мне навредить. Чтобы быть готовой.

Пару секунд он стоял рядом и недоуменно смотрел на Элейн. Затем, с трудом сдерживая смех, склонился и аккуратно отодвинул ее ладонь, чтобы изучить список.

– Здесь не хватает как минимум трех пунктов, – сказал он.

– Каких? – с готовностью спросила она.

Вместо ответа Оддин громко рассмеялся и предложил ей продолжить путь. Поджав губы, Элейн согласилась.

Вплоть до следующего привала ей не давала покоя мысль об этих трех пунктах. Элейн требовались идеи. Как еще можно убить человека?

– Обрыв! – вдруг воскликнула она, отчего Оддин ощутимо вздрогнул.

– Где? – уточнил он.

Они ехали по бескрайней равнине: левее вдалеке, за зеленым лугом, можно было различить небольшие холмы, а с другой стороны, насколько было видно, бугрилось мелким камнем бесконечное поле с короткой рыжей травой.

– Мы будем проезжать обрыв? – возбужденная новой мыслью, спросила Элейн.

Оддин задумался на мгновение, затем ответил:

– Да, сразу за Старой Пустошью. Утес Пейхед, а за ним целая череда Неистового гона.

– Пейхед? – переспросила Элейн. – «Расплата»?

– Мм? – протянул он вопросительно.

– «Пейхед» с языка древних – «Расплата», – пояснила Элейн и удовлетворенно кивнула собственным мыслям.

Если не справится с ним раньше, попытается скинуть с этого утеса. Лучшей смерти во имя мести не придумаешь.

Но полагаться только на утесы не стоило – до них было еще несколько километров пути. Спустя некоторое время она поинтересовалась:

– Здесь водятся ядовитые змеи?

– Разумеется. Но не беспокойтесь, они нападают только в случае опасности. Обычно змеи, хоть ядовитые, хоть нет, стараются избегать людей. Так что увидите змею – не пытайтесь ее отогнать, а просто уходите как можно дальше.

Элейн была рада такому уточнению. Теперь она знала, что делать, если поблизости будет гадюка: тыкать в нее палкой.

Но, разумеется, встреча с ядовитым тварями – дело случая, надеяться на такую удачу не стоило. Поэтому вскоре она уточнила:

– На пути будет река? – Мысль о том, чтобы утопить его, все же казалась привлекательной.

– Не река, а так, ручей скорее.

Она чуть помолчала.

– А вы знаете, как приманить медведя?

– Не хотите поспать? – В голосе Оддина послышалась усталость. – Можете чуть откинуться назад, положить голову мне на грудь.

Элейн напряглась и выпрямила спину. Он хмыкнул, но не стал настаивать.

Пока они ехали, Элейн размышляла о том, что, окажись тут ночью одна, тряслась бы от страха. Вокруг не было ни души. Но то тут, то там мерещились дикие звери и разбойники. И как бы ей ни хотелось отомстить Оддину Торэму, но встреча с опасностью все равно пугала. Еще больше пугала скрытая угроза, неизвестность. Когда они проезжали холм с заброшенным каменным домом на вершине, ей показалось, что среди развалин что-то мелькнуло. Все внутри напряженно сжалось, живот неприятно скрутило от тревоги. Но Оддин в этот момент громко рассмеялся над собственной шуткой. Так громко, что даже птица, сидевшая на большом камне, испуганно каркнула и взлетела. Его смех развеял страхи, оставив только раздражение от манеры так громко хохотать над собственными каламбурами.

Спустя время они действительно достигли ручья и остановились, чтобы напоить лошадь.

– Знаете, а я вздремну немного, – заявил Оддин, падая на мягкую траву. – Глаза закрываются, а путь нас ждет долгий.

Он подложил под голову свернутый плащ и, уже с закрытыми глазами, пробормотал:

– Можете тоже лечь отдохнуть, если уж в моих объятиях вам не спится…

Он уснул буквально через минуту. Элейн подошла ближе и склонилась послушать мерное дыхание. Ее сердце забилось чаще. Это был удобный момент осуществить задуманное. Она огляделась и увидела большой острый камень.

А ведь о том, чтобы размозжить ему голову, она даже не думала! Хорошие идеи часто приходят спонтанно.

Элейн с трудом подняла валун размером как раз с голову Оддина.

Она медленно приближалась к спящему карнаби, удивляясь, что сознание было ясным, а слух отчетливо улавливал и тихое сопение, и шум листвы, и свист далеких ночных птиц.

Элейн занесла камень, чувствуя, как тот выскальзывает из вспотевших рук. Прикрыла глаза, не веря, что действительно готова сделать это.

И тут Оддин перевернулся на бок, ощутимо ткнув ее локтем в ногу. Колени подкосились, Элейн не удержала камень, и тот упал в сантиметре от светловолосого затылка.

Оддин тут же проснулся и вскочил на ноги, ошарашенно глядя на Элейн. Та застыла, приоткрыв рот, в ужасе глядя на несостоявшуюся жертву.

«Теперь он убьет меня», – мелькнула мысль. Но вместо того чтобы подскочить к Элейн и перерезать ей горло, Оддин присел к камню, который едва не проломил ему череп, и проговорил:

– Вы спасли меня?

– Что? – задохнулась она.

Оддин играючи поднял валун. Увидев под ним раздавленную змейку, Элейн едва сдержала возмущенный вопль.

Вместо того чтобы убить Оддина, убила змею, которая могла убить его?

– Это не ядовитая, – произнес он, улыбаясь, и легко отбросил камень в сторону. – Уж. Видите желтые пятна за глазами?

Она видела. Отметины духа леса. Мама когда-то рассказывала легенду: уж хотел укусить духа во сне, тот рассердился, схватил змея и при помощи колдовства лишил яда. А отпечатки пальцев так и остались.

Видимо, потрясение, смешанное с возмущением, отразилось на лице Элейн, потому что с явным намерением приободрить Оддин добавил:

– Но спасибо вам. Не каждая решилась бы на такое.

– Пустяки. – Она устало прикрыла глаза. – Ложитесь, отдыхайте дальше.

– Хм, нет, спасибо. Знаете ли, усталость как рукой сняло.

Ехать ночью было непросто. Элейн изо всех сил боролась со сном и была рада следующей остановке. В этот раз Оддин решил разжечь костер, так как намеревался поджарить лепешки.

Пока карнаби разжигал огонь, Элейн пошла прогуляться по окрестностям. Она прохаживалась вдоль края опушки, когда рукав платья зацепился за куст. Это заставило ее обратить внимание на темные ягоды, растущие на тонких ветках.

Белладонна! Ядовитые плоды этого растения Элейн видела лишь однажды, но хорошо запомнила.

В тот день они с матерью и братьями отправились в лес. Донни чуть отстал. Он остановился у куста с темно-синими ягодами, устроившимися в зеленых звездочках-чашечках. В тот самый момент мама решила вернуться к нему, чтобы поторопить. Чудом она успела остановить сына, уже потянувшегося к кусту. Прижимая к себе Донни, она подозвала остальных детей и велела как следует запомнить вид белладонны.

– Пускай красивое название не обманывает вас, – сказала она, нервным движением убирая рыжие волосы за уши. – Съев всего одну, вы не сможете дышать, во рту будет жечь, начнутся судороги, а за ними последует неизбежная смерть.

И теперь, закусив губу и часто дыша от нахлынувших воспоминаний, Элейн стала остервенело рвать ягоды. Подняв подол юбки, она начала складывать добычу в него, как в корзину. Увлекшись и ничего не замечая, она громко закричала, когда что-то набросилось на нее сзади, толкая на землю.

Это был Оддин. Он накинулся, не позволяя встать, схватил за юбку и начал трясти ткань. Элейн попыталась отползти. Но только когда все ягоды оказались на земле, он встал, облегченно утерев лицо, а затем легким движением поставил на ноги напуганную Элейн.

Сейчас его взгляд был почти таким же безумным, как тогда, в Думне. Только в нем читалось не желание убивать, а искренняя тревога.

– Вы с ума сошли, милая девушка? – выдохнул он. – Это же белладонна.

Глупо было не подумать: другие люди тоже знали, что ягода ядовита. Элейн мысленно ругала и себя за недальновидность, и Оддина – за осведомленность.

– Есть… захотелось… – невнятно ответила она, глядя в сторону, чтобы скрыть разочарование в глазах.

За этим последовала лекция о том, как отличить белладонну от других ягод. Оддин объяснял долго и обстоятельно. Элейн чувствовала, что уже готова зарезать его саблей.

Она снова отказалась от лепешек, достав свой хлеб. Глядя на то, с каким аппетитом карнаби ел, вдыхая хлебный запах, Элейн нервно сжимала руки. Может быть, стоило просто сжать ему горло так, чтобы он не мог больше ни жевать, ни дышать? Запихнуть лепешку ему в самую глотку?

Рассвет застал их в прекрасном месте. За Старой Пустошью начинались холмистые пейзажи Лой Дун. Далеко на юге можно было различить серые скалы гор Монтабарду. А на востоке в бесконечность уходило шумное море, над которым теперь медленно полз вверх оранжевый солнечный диск.

– Великолепный вид, не правда ли? – проговорил Оддин Элейн в ухо, чуть потянув вожжи, чтобы замедлить коня.

– Человек может восхищаться красотой природы, но при этом ни капли не ценить жизнь другого человека, – откровенно поделилась своими мыслями Элейн.

– Мне кажется, – задумчиво отозвался ее спутник, – только доброе сердце способно видеть красоту мира.

Элейн досадливо покачала головой.

– Как вам удается казаться таким добродетельным и благочестивым? – не выдержав, спросила она.

На мгновение повисла пауза. «Не ожидал, что его раскусят», – поняла Элейн.

– Никто не безгрешен, и за мной числятся деяния весьма дурные. Однако мы слишком мало знакомы, чтобы вы могли оценивать мою искренность и прочие черты характера.

Элейн чуть обернулась, чтобы посмотреть карнаби в глаза. От восходящего солнца, что светило ему в лицо, кожа казалась персиковой, а голубые глаза – совсем светлыми.

– Знакомство наше действительно поверхностно, – произнесла она негромко, отворачиваясь. – Я знаю только, что кара рано или поздно настигает каждого, соразмерно поступкам.

Оддин ответил не сразу.

– Это не так, – сказал он убежденно. – Не надо тешить себя иллюзиями. Быть может, после смерти есть справедливость. Но на этом свете ее вам не найти.

Он пришпорил коня. Разогнавшись, всадник затормозил лишь у самого края. Прямо перед ними зеленый ковер прерывался обрывом. Почти белые неровные срезы утесов Пейхед и Неистового гона уходили далеко вниз, туда, где полоска галечного пляжа омывалась бурой водой.

От величественности картины, которую создала природа, у Элейн захватило дух. Она посмотрела вниз, и сердце в груди на мгновение замерло. Обрыв выглядел прекрасно и в то же время ужасающе.

На размышления была лишь секунда. Элейн резко ударила лошадь пятками. Схватившись за вожжи, она хлестнула животное, и, громко заржав, оно встало на дыбы.

Но вместо того чтобы броситься вперед с обрыва, конь, взбрыкнув, сбросил всадников и неровным аллюром ушел в сторону.

Упав на спину, Элейн сперва не могла ни пошевелиться, ни сделать вдох. От удара все внутренности так встряхнуло, что с минуту она пыталась понять, жива ли, может ли дышать и двигаться. Голова наполнилась тупой болью, грудь сдавило, будто на нее уселся сонный демон, о котором рассказывала мама. Наконец Элейн удалось набрать исцеляющего воздуха в легкие и, хрипя и кашляя, перевернуться на живот. Тут же ее взгляд уткнулся в кожаные сапоги.

Оддин с уже привычной легкостью поставил девушку на ноги. Буравя ее разъяренным взглядом, он требовательно спросил:

– Что. Это. Было?

В этот момент Элейн осознала, что карнаби стоял на самом краю обрыва. Его силуэт был очерчен золотым ореолом восходящего за спиной солнца.

Их разделяла пара шагов. Она переступила с ноги на ногу, чтобы оказаться чуть ближе к жертве.

– Все просто. Я родом из Думны. Слышали о такой?

Лицо Оддина переменилось, потеряв все краски. Руки, сжимавшиеся в кулаки, безвольно опустились вдоль тела.

– Этого не может быть, – потрясенно проговорил он.

Если у Элейн и были какие-то сомнения, – уж слишком хорошо притворялся этот человек, – то теперь они развеялись.

– И я была там десять лет назад, – проговорила она. – Я единственная, кто выжил во всей деревне.

Что это, жалость мелькнула в глазах монстра?

– И самое главное: я видела там вас.

С этими словами она рванула вперед, со всех сил толкая Оддина в грудь. Он сделал несколько шагов назад, оступился, камни посыпались вниз. До земли было не меньше двухсот метров.

В последний момент Оддин сумел зацепиться за жалкий колючий куст, что рос на самом краю.

Элейн, которая сперва тоже потеряла равновесие и упала на колени, поднялась. Она хотела подскочить к нему, ударить по руке, позволить сорваться вниз, но не успела, он был ловчее и сильнее.

Все было кончено. Элейн поняла, что упустила последний шанс отомстить своему врагу, а он, узнав правду, не проявит жалости. Она начала медленно пятиться, в то время как карнаби, подняв руки, будто показывая, что не опасен, подходил к ней.

– Вышло недоразумение… – начал он, но Элейн зло рассмеялась.

– Я помню ваше лицо отчетливее, чем лица отца, матери и братьев, которых вы убили! Убили у меня на глазах! – Она сорвалась на крик. – Всех до одного, даже Донни. Что вам сделал четырехлетний ребенок? Вы животное, бессердечное животное, вы…

– Выслушайте меня! – прогремел Оддин, достав из ножен саблю.

Элейн понимала, что он мог настигнуть ее всего в два больших шага. Поэтому в последние мгновения своей жизни решила высказать все, что было у нее на душе. Она изливала на Оддина всю ненависть, что бережно хранила долгие годы. Кричала, вспоминая самые грязные ругательства, и плакала от отчаяния. Несмотря на безумную решимость последовать за ним вниз с обрыва, сейчас она испытывала страх. Элейн видела блестящую в лучах восходящего солнца саблю, и ужас пронзал ее существо. Она не хотела умирать и в порыве дикой храбрости снова бросилась на Оддина. Вгрызлась зубами в руку, которой он держал оружие. Он громко зашипел и попытался отшвырнуть Элейн в сторону, но она, впившись пальцами в широкие мужские плечи, обхватила его талию ногами, а затем вцепилась в светлые волосы.

Она почти ожидала удара в спину, но Оддин только безуспешно пытался оторвать ее от себя, громко ругаясь. Восклицание, что он столкнулся не с женщиной, а с демоном Кат Ши, было самым ласковым проклятием в ее адрес.

Он опустился на колени – по собственному желанию, а не благодаря стараниям Элейн – и, отбросив в сторону саблю, попытался прижать обезумевшую девушку к земле.

Именно в это мгновение она вспомнила об универсальном приеме, способном остановить любого мужчину. Ударив Оддина коленом в пах, она увидела, как он, скорчившись, перевернулся на бок.

Однако, когда она попыталась дотянуться до сабли, Оддин схватил Элейн за юбку и отшвырнул в сторону. Ткань платья чуть треснула, его хозяйка больно ударилась о землю, но ярость все еще кипела в ее крови. На четвереньках она подскочила к карнаби и стала бить то локтями, то кулаками.

– Успокойся, успокойся, сумасшедшая! – слышала Элейн, но совершенно не собиралась сдаваться. – Острые же у тебя кости!

Оддин выставлял ладони вперед, пытаясь защититься, но когда понял, что Элейн не собирается останавливаться, все же исхитрился поймать ее запястья. Он сжал их на мгновение, а затем привстал и заломил ей за спину.

Элейн тяжело дышала, но сил вырываться, кричать и даже разговаривать у нее уже не осталось. Она попыталась освободиться, но Оддин прижимал ее к себе слишком крепко – так крепко, что она начала задыхаться.

– А теперь угомонись. Это был не я в Думне, – весомо проговорил Оддин, немного запыхавшись. – Там был мой брат.

Мир сузился до крохотного клочка земли, до крепких объятий. Элейн замерла, слушая собственное сердцебиение и дыхание карнаби. Он оттолкнул ее, выхватив саблю.

– Предупреждаю сразу: дернешься – и лезвие оставит глубокий шрам.

Острие коснулось ее щеки. Элейн перевела взгляд на Оддина.

– Выслушай меня. В конце концов, ты из Кападонии, а, как я слышал, если кападонцы чем-то и славятся, помимо чрезмерного упрямства, так это умением слушать.

– Ничего подобного, – отозвалась Элейн, косясь на пускающую блики сталь.

– Не лучший момент, чтобы со мной спорить, не находишь?

Оддин говорил беззлобно, но Элейн была вынуждена мысленно согласиться, поэтому просто промолчала.

– Я… слышал о Думне. Знаю, что там произошло. И приношу свои глубочайшие соболезнования. Но я никогда не был в этом месте. Тем отрядом, – Оддин вздохнул, – руководил мой старший брат. Мы очень похожи, поэтому неудивительно, что ты перепутала.

– Ты лжешь. Я помню твое лицо в мельчайших деталях. Я помню родинки на скуле.

– Ошибаешься, у моего брата родинка на щеке, возле уголка рта.

– Но…

Она замерла. Теперь, когда Оддин сказал об этом, у нее появились сомнения. А помнила ли она вообще о родинках до того, как встретилась с Оддином в Лимесе?..

– Посмотри на меня. Внимательно.

Она встретилась взглядом с парой светлых глаз. Нет, в них не было безумия, бессмысленной жестокости, что была у того человека. Но тогда он мог находиться в невменяемом состоянии, опьяненный многочисленными кровавыми расправами.

– Сознание играет с тобой злую шутку, – мягко произнес он, опуская оружие, – дорисовывая картинку, которая отложилась в памяти. Кажется, что ты видела именно меня, но если бы здесь оказался мой брат, то сразу осознала бы ошибку. Мы похожи; встретив нас по отдельности, малознакомый человек легко может ошибиться. Когда же мы рядом, разница очевидна. Кто-то говорит, что у Ковина жестокие глаза. Кто-то считает, что у него более резкие черты лица. Третьи сразу отмечают родинки. Я же считаю, что наше главное отличие в том, что в брате просто нет ничего человеческого.

Элейн нахмурилась. Было так легко поверить. Оддин действительно показал себя открытым, заботливым. Разве мог этот человек убить ребенка?

Но, с другой стороны, ничто не мешало ему просто водить ее за нос.

– Пойми, если бы в это путешествие ты отправилась с Ковином, оно закончилось бы для тебя совершенно иначе.

– Оно еще не закончилось, – многозначительно отозвалась она, упрямо приподняв подбородок.

Оддин закатил глаза.

– Если бы на моем месте был он, уже бы закончилось. Он не помогает людям из человеколюбия. Ему чужды понятия чести, доброты, сострадания. Он не доверяет никому, и никто в своем уме не станет доверять ему. Впрочем, он способен нравиться, если нужно. В конце концов, он не менее привлекателен, чем я.

Элейн невольно издала смешок, но быстро взяла себя в руки и серьезно ответила:

– А может, ты сейчас пытаешься ввести меня в заблуждение?

– К чему мне искать аргументы, когда самый весомый и так в моих руках? – Он коснулся рукояти сабли. – Я мог бы дюжину раз убить тебя, а тело сбросить в море.

Элейн подняла руку, призывая к тишине. В голове всплыло воспоминание из детства.

– Мы проведем обряд огня правды, – решительно заявила она.

Оддин на мгновение прикрыл глаза, а затем ответил:

– Если это не смертельно, я согласен.

– Зависит от того, лжешь ты или нет, – невозмутимо отозвалась Элейн, озираясь в поисках хвороста. – Разожги костер, а я подготовлю остальное.

Зажигать огонь правды ее научила бабушка. Будучи ребенком, Элейн множество раз пользовалась им, чтобы убедиться в честности братьев. Став взрослой, она собиралась сделать это впервые.

Собрав несколько веток, она достала ленту из уже порядком растрепавшейся прически и связала ею пучок. Затем чуть посыпала все это землей и трижды сказала: «Дай ответ. Накажи лжеца. Укажи истину». После этого сунула кончик связки в горящий огонь. Ветки загорелись. Элейн поставила связку на землю перед Оддином. Сама, как и он, села.

– Поднеси руку к огню, – велела она. – Повтори все, что сказал мне. И помни, если только скажешь слово неправды, пламя оставит ужасный ожог.

Оддин скептически посмотрел на огонь.

– Послушай-ка, я не уверен, что правильно понял…

Элейн молча схватила его руку и поднесла к огню. В его светлых глазах вспыхнуло изумление: он неизбежно должен был почувствовать жар, но этого не произошло. Небольшое пламя точно было призраком: оно вело себя как огонь, колыхалось от ветра, заставляло ветки дымиться и источать горелый запах. Но жара не было.

– Продолжай держать руку и говори. И помни про ужасный ожог!

– Я не смог бы забыть, даже если бы захотел… Эй! – Он отдернул ладонь, так как внезапно почувствовал горячее пламя.

– Небольшая, несерьезная ложь, – прокомментировала это Элейн. – У огня правды нет чувства юмора. Давай еще раз.

Оддин вновь поднес руку и осторожно заговорил:

– Я не бывал в Думне. Я не убивал в Думне людей. У меня есть брат Ковин, очень похожий на меня. Я знаю, что он руководил отрядом в Думне.

– А ты знаешь, что там произошло?

– Да, увы.

Теперь Элейн верила, что Оддин говорил искренне.

– Тогда почему твой брат еще на свободе?

Взгляд светлых глаз впился в ее лицо.

– Я могу убрать руку? – Оддин многозначительно взглянул на огонь правды.

Хворост быстро догорал, превращая ветки и ленту в пепел, который тут же разлетелся над равниной. Элейн серьезно кивнула.

Они продолжали сидеть на траве у догорающего костра. Солнце уже поднялось выше, но атмосфера свежего утра на морском побережье все еще ощущалась. Ветер трепал волосы путешественников, заставлял мягко шевелиться траву, шумел листвой редких кустов. Немногочисленные деревья здесь, как заметила Элейн, росли под уклоном. Привыкшие к шторму, даже в штиль они будто кланялись ветру.

– Насколько мне известно, – медленно заговорил Оддин, упираясь локтями в колени и утыкаясь подбородком в кулаки, – глава клана не подписал документ, что они подчинились Его Величеству. Отряд Ковина отправили навести порядок. Но, разумеется, ничто не оправдывает жестокости, с которой они обошлись с жителями.

– Папа подписал документ, – процедила Элейн, глядя вдаль.

Она чувствовала, что не может совладать с эмоциями. Они кипели в груди и пытались найти выход. Прикусив губу, Элейн боролась с подступающими слезами.

– Папа? – выдохнул Оддин. – Твой отец был главой клана Мун?

– Да, – кивнула она, – и он подписал документ.

Запустив руку в пшеничные волосы, ее собеседник рассеянно посмотрел вдаль. Несколько секунд он молчал. Затем выдавил:

– Вероятно, произошла какая-то ошибка…

– Да. Ошибка была в том, что он доверился… Он думал, что все в порядке и мы в безопасности…

Не в силах больше держать это в себе, Элейн доверила Оддину все, что помнила о той ночи. Рассказ получился сухим, если только нелестные эпитеты в адрес карнаби делали его эмоциональнее. Но под конец голос ее сорвался. Она не смогла закончить историю.

Внимательно слушавший исповедь, Оддин аккуратно сжал ее ладонь. Элейн непроизвольно одернула руку.

– Мне жаль. – Никакой огонь был не нужен, чтобы понять, что слова были произнесены искренне. – Ты пережила ужасные события. Но знай: не все карнаби такие кровожадные, как мой брат и его отряд.

Элейн чуть помолчала. Теперь Оддин действительно не казался настолько отталкивающим, как при первом знакомстве. И, возможно, именно этот карнаби был достойным человеком. Что могло означать лишь то, что она столкнулась со счастливым исключением.

Повисла долгая пауза.

– Как же так получилось, что два брата выросли такими разными? – спросила она.

– Никто не прилагал к этому никаких усилий. Все вышло естественным образом. Наша мать считает, что духи разделили между нами добродетели и пороки, случайно наградив меня только первыми, а Ковина только вторыми.

– Не слишком-то скромно с твоей стороны, верить в это. – Элейн покосилась на собеседника.

Тот усмехнулся.

– Если не нравится, вот объяснение отца: я вообще не должен был родиться. Оказался настолько слаб, что не сумел сам выбраться из утробы. – Судя по интонациям, это была цитата. – Появился на свет лишь благодаря талантливому, даже одаренному лекарю. Отец пытался сделать из меня настоящего воина, сильного и беспощадного, но коль природа не преуспела, то и он не смог. К счастью, отец уже умер, когда я решил посвятить свою жизнь служению, иначе проклял бы мой род до седьмого колена.

Элейн глядела на него с немым вопросом в глазах.

– Я – полицейский комиссар нашего города. Ловлю бандитов, ищу воров. Собственно, потому и приехал в Лимес: узнал, что один очень неприятный тип бежал в Кападонию. Шериф говорил мне, что нет смысла ехать за ним, ни один кападонец не поможет карнаби, но я счел, что правосудие выше предрассудков. – Оддин усмехнулся, но в его голосе было мало веселья.

Очевидно, во время путешествия он осознал, что был неправ. Элейн понимающе кивнула, а затем спросила:

– Ты общаешься с братом?

– Если только сталкивает случай. Он мормэр в Нортастере, а я служу в Альбе.

Они немного помолчали, задумчиво глядя на волнующееся море и набухшие белые облака на ясном синем небе. Затем Оддин спросил:

– Объясни-ка, зачем спасла меня от змеи, если все равно собиралась убить.

Она перевела на него удивленный взгляд.

– Тем камнем я пыталась убить не змею, – негромко ответила она.

Осознание правды отразилось на лице Оддина.

– Пыталась размозжить мне голову? – уточнил он мрачно. – Это было бы очень грубо с твоей стороны, ведь я вызвался бесплатно подбросить тебя до Мидленда.

– Убить тебя не так-то просто, если хочешь знать! – поделилась Элейн.

– Не могу разделить твою досаду, – покачал он головой.

Они посидели еще немного. Затем Элейн приняла лепешку, которую достал из мешочка ее спутник. Она не съела, а проглотила ее, запив доброй порцией воды.

Еще ей до головокружения захотелось спать. Заметив, как Элейн устало трет глаза, Оддин любезно предложил отдохнуть, пообещав беречь сон.

– Мы теперь не враги. Можешь мне доверять, – убедительно произнес он, глядя, как неуверенно Элейн опускается на траву.

Доверять карнаби она бы не стала, даже Оддину. Но отдых был жизненно необходим, ведь вскоре ей предстояло принять серьезное решение: искать ли теперь Ковина и попытаться отомстить? Или выпустить злобу из сердца и забыть обо всем?

* * *

Она шла по улице, залитой лучами утреннего солнца. На траве проступила роса, в воздухе нестерпимо пахло пробудившимися цветами и… кровью. Минуя сгоревший дотла дом Поппи, подружки, с которой они часто ходили смотреть, как стригут овец, Элейн оказалась во дворе суконщика. По правую руку она увидела свежеокрашенные полотна ткани, развешенные на веревке, а по левую – тело хозяина, рассеченное надвое чьей-то острой саблей. Мужчина, очевидно, пытался закрыть собой семилетнюю дочь. Элейн надеялась, что он умер первым и не увидел, как рядом упал его ребенок.

Девушка продолжала идти по невыносимо тихой деревне, ее взгляд выхватывал из утреннего тумана людей, убитых и брошенных. На дороге, во дворе, на крыльце собственного дома. Она знала их всех, со многими разговаривала только вчера. С теми двумя мальчишками прошлым утром набирала воду из колодца и пила из одной деревянной плошки. Они и теперь были у воды, ручей окрасился красным от их юной крови.

Элейн плакала. Беззвучно и бездумно, не осознавая до конца своего горя. Ей было больно, бесконечно больно, и нельзя было понять, что в этой смеси было от потери, что от страха, что от злости.

Подойти к собственному дому она долго не решалась. Но прежде чем навсегда покинуть Думну, она должна была в последний раз зайти в свою комнату, взять вещи, забрать что-то, оставив свое сердце навсегда в родной деревне рядом с родителями и братьями.

Широкая, желтая от песка дорога вела в ближайший городок. Взглянув в последний раз на серые крыши Думны, Элейн пошла прочь, крепко зажмурившись на мгновение и сжав кулаки.

* * *

Открыв глаза, она увидела мужское лицо, на всю оставшуюся жизнь отпечатавшееся в памяти. Резким взмахом руки Элейн оставила на смуглой щеке три глубоких царапины. Большего вреда причинить не удалось, противник был готов к новой атаке. Он сжал ее руки, вглядываясь в округлившиеся от ужаса глаза.

– Тебе приснился плохой сон? – спросил он. – Ты плакала.

Элейн медленно выдохнула. Вспомнив, где была и с кем, она, почувствовав, что снова свободна, села поудобнее и утерла слезы.

– Мне часто снится, как я ухожу из Думны, – сухо ответила она, не считая нужным извиняться.

Потирая щеку, Оддин спросил:

– А как ты оказалась в Лимесе? И как так вышло, что дочь главы клана теперь… – Он обвел рукой ее явно небогатый наряд.

– Прачка, – подсказала Элейн, а затем, чуть помолчав, ответила: – У меня не осталось клана. Нас было немного. Считай, наша деревня, и все. И тех, кто знал меня, знал отца, тоже больше нет.

– Да, но, насколько мне известно, у кападонцев очень сильны межклановые связи. Узнав о том, что сделал карнаби, глава любого клана принял бы тебя в свою семью. Я думаю даже, любой с радостью сделал бы женой наследника. Ты могла бы жить совсем другой жизнью.

Элейн несколько мгновений смотрела на Оддина, вникая в смысл сказанного.

– Я никогда не думала об этом. После того, что случилось, я не могла ни есть, ни пить, не то что думать о браке. И мне было десять. Казалось, мир рухнул, и я осталась одна посреди руин. Ощущение полного, бесконечного одиночества и беззащитности. Мне было так плохо, что однажды, проходя мимо бурной реки, я всерьез подумала о том, чтобы прыгнуть в нее.

– Что тебя остановило?

Она ответила не сразу, а затем кивнула в сторону Оддина и пояснила:

– Твое лицо. Я снова мысленно увидела его перед собой и подумала, что не стану своими же руками доделывать то, что не удалось убийце. Много позже мне приснилось, что вся моя семья где-то далеко, на каком-то залитом светом лугу. И они все видят меня оттуда и улыбаются. Они рады, что я продолжаю жить. После сна я перестала думать о том, чтобы свести счеты с жизнью.

– Наверное, это был приятный сон, – тихо проговорил Оддин.

Элейн улыбнулась, но в глазах было мутно от слез.

– Послушай… – Он чуть сощурился и другим тоном спросил: – Может, теперь скажешь свое имя?

Смысла скрывать его больше не было, и она назвалась.

– Так что, Элейн из клана Мун, что ты собираешься делать дальше? – Вопрос Оддина застал ее врасплох.

Она боялась думать об этом, хотя где-то глубоко внутри ощущала необходимость принять решение.

– Мне нужно обратиться к картам, – ответила она.

– К картам? – Оддин удивленно поднял брови. – Ты гадаешь? Будущее шепчут демоны, не стоит девушке заниматься таким, да еще и рассказывать каждому встречному.

Элейн достала из мешочка колоду и, помешивая, объяснила:

– В этом нет ничего демонического. Карты нарисовала моя мама. В детстве это была такая игра: я могла задать любой вопрос, вытянуть одну и попытаться понять ответ духов. Но… мама много раз говорила, что я сама знаю ответы на все вопросы, нужно лишь заглянуть в свое сердце. Карты просто помогают сделать это. Они раскрывают передо мной мою душу.

Оддин слушал заинтересованно, медленно кивая, вовсе не думая насмехаться. Элейн вспомнила, как рассказывала то же самое знакомому конюху. Тот просто махнул рукой, назвав это «бабскими глупостями».

Глубоко вздохнув, она прикрыла глаза и достала карту из самой середины колоды.

Замок или богатый особняк из красного кирпича был изображен на фоне темного неба. Можно было бы предположить, что шел дождь, начиналась буря. Два всадника подъезжали к открытым воротам. Судя по тому, как были изображены лошади, всадники спешили.