Читать книгу Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон - Ирина Фуллер - Страница 5

Замок или богатый особняк из красного кирпича был изображен на фоне темного неба. Можно было бы предположить, что шел дождь, начиналась буря. Два всадника подъезжали к открытым воротам. Судя по тому, как были изображены лошади, всадники спешили.

Элейн хоть ни разу не бывала в Нортастере, но знала, что в городе было много новых современных зданий из красного кирпича. Карта явно указывала на то, что ей следовало отправляться в город, где сейчас жил настоящий виновник, Ковин Торэм. И пора было обзавестись собственной лошадью. Конь Оддина щипал траву неподалеку, это было прекрасное животное, но делить седло с другим наездником все же было слишком неудобно.

– И что же? Что говорит тебе сердце? – с интересом спросил Оддин, делая глоток воды из фляги.

– Я буду искать твоего брата, – отозвалась Элейн, продолжая разглядывать изображение. – Найду его и убью.

Оддин спокойно покачал головой, видимо, не веря, что Элейн говорила серьезно.

– Идея плохая во всех отношениях.

Он взглянул на карту в ее руках.

– И где ты тут увидела призыв к убийству? – Его светлые брови удивленно взлетели вверх.

Элейн поднялась на ноги. Оддин настороженно окинул ее взглядом и тоже встал.

– Ковин – преступник, он заслуживает смерти, – сказала она.

– Да, но ты не судья и не палач.

Его голос изменился: звучал мягко, увещевающе, но Элейн чувствовала в нем скрытое предупреждение.

– То есть он будет наслаждаться жизнью, когда вся моя семья…

– Ты жила десять лет, не думая о мести, – прервал он ее тихо.

– С чего ты взял, что я не думала? Я лишь не знала, с чего начать…

Он покачал головой:

– Если бы хоть немного задумывалась об этом, уже разузнала бы о двух-трех верных способах убийства. То, что не смогла прикончить меня, только подтверждает слова: ты не способна лишить жизни.

– Дай мне свою саблю, и я докажу, что ты ошибаешься! – возразила Элейн, в глубине души зная, что он был прав.

– Не думаю. Не хватает еще, чтобы ты порезалась.

Девушка упрямо сжала кулаки.

– Я смогу убить его.

– Спорим мы не об этом, – говорил он раздражающе спокойно, вероятно уверенный, что держит ситуацию под контролем. – Не о том, хватит ли тебе силы воткнуть ему саблю в сердце, а о том, хватит ли тебе духу сделать это быстро и беспощадно. Если нет, он заберет твой клинок и насадит на него тебя саму. Ты даже не успеешь сообщить, что пришла мстить за Думну.

Элейн резко набрала воздуха в грудь. Слова Оддина жалили.

– Да и я не смогу оставаться в стороне, зная, что ты затеяла, – продолжил он. – Ковин – мой брат.

– Ты же сказал, что он не человек.

– Но я – человек.

Элейн тихонько зарычала.

– И что ты намерен делать? – спросила она.

Оддин развел руки в стороны, давая понять, что выбор у него невелик.

– Бросать тебя одну здесь, конечно, не стану. Вернемся на дорогу, дождемся какую-нибудь повозку с попутчиками в Лимес…

– Хорошо, – прервала его Элейн. – Будь по-твоему. Но сначала сделаем кое-что. Принеси мне тот камень.

Она указала на небольшой валун, что лежал чуть поодаль.

Оддин удивленно воззрился на нее.

– Я хочу провести обряд, – многозначительно произнесла Элейн. – Принеси, пожалуйста.

Он чуть сощурился, покачал головой, но пошел за камнем. Подошел, аккуратно поднял, развернулся – и увидел Элейн на коне. Она сидела в его седле, держа в руках вожжи.

– Ты не посмеешь… – проговорил Оддин, отбросив в сторону булыжник и обнажив саблю.

Она дернула плечом.

– Не думай, что это доставляет мне удовольствие, – с сожалением сказала она.

– Слезь с лошади, Элейн, – с интонациями человека, готового на убийство, проговорил Оддин.

– Разумеется. Я сделаю это, как только окажусь в Нортастере.

– Не делай глупостей, туда два дня пути. Ты едва держишься в седле. И, я уверен, не знаешь дороги. Давай обсудим твои дальнейшие действия, – очень медленно приближаясь к собеседнице, проговорил он. – Я не хочу, чтобы ты пострадала. У Ковина стража. У него все военные силы Нортастера. Если ты попытаешься напасть, но тебя поймают – а судя по твоим навыкам, так и будет, – тебя ждет ужасное наказание. Ковин не станет церемониться.

– Тогда пожелай мне удачи, чтобы все получилось.

С этими словами Элейн хлестнула коня, и тот поскакал прочь от хозяина. Оддин безуспешно пытался догнать их, крича вслед ругательства.

Она не сбавляла скорость еще долгое время. И не оттого, что опасалась погони, а оттого, что не умела толком управлять лошадью. Ее трясло, она вцепилась в вожжи, прижалась к шее животного и молилась небесам о том, чтобы выжить.

Оставлять Оддина одного у обрыва, посреди лугов и полей, было жестоко. Но он был решительно настроен мешать ей, убийство Ковина же требовало высочайшей сосредоточенности.

«Опасно, бесполезно, опрометчиво», – твердил рассудок. Но как бы ни хотелось забыть обо всем, теперь оставить случившееся в прошлом было невозможно: мысли о мести слишком глубоко проникли в сознание, а сердце страстно желало справедливости.

Элейн предстоял долгий путь.

Ни разу не покидавшая Лимес, Элейн не имела большого опыта в путешествиях. Когда-то она одна покинула Думну, но шла без разбора куда глаза глядят. Теперь же у нее была точная цель. Нортастер находился к юго-востоку от Хапо-Ое, границы между Кападонией и Мидлендом, поэтому предстояло сперва добраться до этого приграничного городка. Переночевав там, Элейн рассчитывала попасть в Нортастер на следующий день.

Чуть привыкнув к лошади, она скакала вперед, вглядываясь вдаль, туда, куда уходила песочно-желтая дорога. Элейн одновременно надеялась встретить кого-то, кто мог бы помочь, и в то же время опасалась людей. Ориентируясь по указателям, она упрямо продолжала путешествие, не слишком нуждаясь в ком-либо, но порой сталкиваясь с вопросами, на которые некому было ответить.

Иные повозки проезжали мимо, оставляя только облако пыли, и Элейн не решалась окликать их. Другие сами притормаживали, но она пугалась незнакомых суровых мужчин, справляющихся о ее делах.

Когда один из всадников остановился с вопросом, куда это «такая рыжая бестия» едет одна, Элейн хлестнула коня, быстро оставила любопытного путника позади и свернула с дороги. В этом месте уже начинался довольно густой лес, поэтому, даже если кто-то преследовал ее, Элейн оказалась в относительной безопасности, спрятавшись меж деревьев.

Проще всего в ее ситуации было бы переодеться в мужчину, но где взять подходящую одежду? Да и яркие кудри было трудно скрыть даже под мужской шляпой. Изобразить старуху? Остричь волосы? Элейн задумалась: кого больше всего боялись и кападонцы, и карнаби? Ответ пришел немедленно: демонов и прокаженных. И если на Кат Ши она походила слабо, что бы там ни говорил Оддин, то вот изобразить прокаженную могла легко. В крохотной деревне Элейн купила хлеба из серого теста. Чуть пожевав несколько кусочков, она налепила их себе на лицо. Вышло достаточно отталкивающе. Теперь вряд ли кто-то прицепится, но и на помощь рассчитывать не приходилось.

Хапо-Ое, хотя и считался приграничной территорией, находился уже в Мидленде. Когда-то именно тут была граница: теперь место, где заканчивались земли кападонцев и начинались земли карнаби, никак не обозначалось.

Элейн въехала в небольшой городок с извилистыми улицами, вдоль которых расположились совершенно разные по архитектуре дома. В центре над одноэтажными постройками возвышалась трехэтажная управа с приемной мормэра, почтой и полицией. Рядом на площади раскинулся рынок с многочисленными рядами, укрытыми небольшими навесами.

Элейн понимала, что лошадь, временно позаимствованная у Оддина, была очень ценной, поэтому стала искать место для ночлега с хорошей конюшней. Такое нашлось неподалеку от рынка. Трактир с несколькими комнатами наверху был готов предложить постояльцам просторное, чистое стойло с большим запасом еды и воды для животного.

– Хороший скакун, – сказал ей молодой конюх, похлопывая лошадь Оддина.

Элейн вежливо улыбнулась и вознамерилась уйти.

– И, что интересно, – он указал на вышитую вставку на седле, – полицейская.

Он чуть прищурился.

– Откуда у вас лошадь офицера?

Ложь пришла на ум быстрее, чем Элейн от себя ожидала:

– Мой брат служит в Альбе. Дал Стрелу на время.

Молодой человек немного помолчал, а затем все же кивнул и подвел коня к корыту с водой.

Элейн порядком устала от дороги и едва переставляла ноги, но, вместо того чтобы лечь отдыхать, отправилась на рынок. Конечно, многие торговцы уже покинули площадь. Но несколько лавок все еще были готовы предоставить нужные ей вещи: мыльный камень, запасы еды, одежду для верховой езды. Последнее было необходимо, так как сидеть в седле без специальных брюк под платьем было невыносимо.

Уже собираясь уходить, Элейн столкнулась с женщиной в темном платье. Они бы просто разошлись каждая в свою сторону, но женщина вдруг произнесла несколько неразборчивых слов и схватила Элейн за руку.

– Ты на пороге чего-то важного, – протянула она неестественно низким голосом.

У Элейн будто все эмоции собрались в груди, стремясь выбраться наружу: сердце отчаянно колотилось, ребра распирало от волнения.

– Дай-ка мне твою руку. – Незнакомка протянула ладонь, и Элейн послушно вложила в нее свою.

Женщина несколько секунд вглядывалась в линии на руке, а затем отпрянула.

– Что у тебя на уме? – спросила она, выпучив глаза.

Трясясь от страха, Элейн не могла вымолвить ни слова. Она хотела убежать от взгляда этих темных, каких-то сумасшедших глаз. Но все, что могла, – стоять и смотреть.

– Хочешь знать, все ли сложится, как ты задумала? – спросила женщина, делая несмелый шаг к Элейн.

Та безмолвно кивнула.

– Держи-ка.

В руке Элейн оказалось яйцо, завернутое в кусок ткани.

– Разбей, – последовала команда, заставившая растеряться.

Но у женщины нашелся и небольшой нож. Не помня себя от страха, Элейн разбила яйцо, прямо в ткани, как велела женщина.

– Я сейчас разверну лоскут. Если яйцо будет обычным, значит, все получится. Если же с черной сердцевиной, значит, не бывать тому, чего хочешь.

Женщина начала разворачивать сверток и, едва увидев яйцо, вздрогнула и вскрикнула. Элейн и сама готова была завизжать: сердцевина не была черной. Она была темно-красной. В белке помимо желтка был сгусток крови.

– Что это значит? – спросила Элейн, глядя на незнакомку.

Та медленно перевела взгляд с яйца на лицо девушки.

– Это значит, что на тебе лежит проклятье, милая моя. И, судя по всему, уже довольно давно.

Элейн кивнула. Неужели в том, что случилось в Думне, было виновато проклятье?

– Что мне делать? – спросила она, все еще держа в бессмысленно вытянутой руке разбитое яйцо.

– Ох, девочка моя, – произнесла женщина, качая головой. – Если его не снять, то умрет кто-то из твоих близких.

Элейн застыла. У нее во всем свете не было ни одной родной души. Никого, кого можно было бы назвать «близким». Это будто отрезвило ее, она внимательно посмотрела на женщину.

– Я могу помочь, но есть важный момент, – продолжала та. Черные глаза впились в лицо собеседницы. – За снятие проклятья нужно заплатить. Неважно, сколько, хоть чеканку, главное, чтобы плата была соразмерна возможной утрате.

Вопросительный взгляд был ответом.

– Это значит, – терпеливо пояснила женщина, – что, если спасаем кого-то, кто не слишком дорог, можно отдать две чеканки, да и всё. А если кого-то важного, то и сумма должна быть ощутимой, важной. Понимаешь?

Элейн медленно кивнула. Сознание вернулось к ней, она будто очнулась от дурмана, но теперь не представляла, как избавиться от женщины. Судя по всему – шарлатанки.

– У меня все деньги дома.

– Так ты сходи, я тебя дождусь. Не могу не помочь в такой беде. Не могу отпустить человека с таким крестом на линии судьбы. Иди, неси, а я тут буду.

Уверенно кивнув, Элейн выбросила наконец яйцо и поспешила прочь. Несколько раз она оглядывалась, чтобы убедиться, что женщина не преследовала ее. Петляя между лавками, Элейн наконец вышла к речке, протекавшей за небольшим забором, ограждающим рынок.

Сумрак уже начал мягко обволакивать деревья и дома. Противоположный берег казался размытым, выделялась только светлая полоска песка. Элейн побрела по пыльной дороге, не желая возвращаться на площадь.

Карнаби в который раз показали себя. Все они были лживыми, подлыми людьми, способными лишь на обман и убийства. Покинув родной и знакомый до каждого камня Лимес, Элейн чувствовала себя совершенно беззащитной.

Вернувшись в трактир, она купила лепешку с капустой и торопливо направилась в свою комнату. Но едва закрыв дверь, услышала стук. Ее сердце замерло от страха. Она принялась озираться.

– Кто? – спросила она, в то же время проверяя, насколько тяжелым был стул в углу: могла ли она поднять его, чтобы нанести удар при необходимости?

– Меня трактирщик послал, – раздался ответ.

– Зачем?

Мужчина по ту сторону подергал дверь, но Элейн предусмотрительно закрыла ее на засов.

– Открой, я принес вещи.

– Какие?

Стул оказался неподъемным, но Элейн вспомнила про шило. Начав судорожно рыться в сумке, она с ужасом услышала, как незваный гость начал ломиться в комнату. Зачем бы трактирщик отправлял кого-то ломать дверь?

– Уходите, иначе мой муж, когда придет, вас зарежет, – заявила она.

Из коридора послышался смех. Вооружившись шилом и кувшином для воды, Элейн подошла к двери и стала осматривать ее, пытаясь понять, защитит ли толстое дерево, чугунные петли и засов от явного недоброжелателя.

К счастью, преграда показалась ему непреодолимой, поэтому мужчина вскоре ушел. Но, перепуганная визитом, Элейн сумела уснуть только глубокой ночью, и сон ее был полным тревог и неясных, но пугающих образов.

В путь она отправилась с рассветом, прихватив с собой немного каши. Постанывая от боли в ногах, Элейн оседлала лошадь, намазала кашей лицо и лишь тогда продолжила путешествие.

Мидленд отличался от Кападонии. Здесь, вдали от гор, земля походила на море с зелеными волнами холмов. Леса были ниже, с густым подлеском и мшистыми пнями. Здания карнаби строили не из темно-серого камня, а из коричневого, а то и красного кирпича. Погода тоже сменилась: воздух казался не таким влажным, более теплым. Солнечный диск с самого утра прокрался на голубой небосклон, согревая свежую листву.

Предместья Нортастера встречали путников прямыми, широкими улицами с палисадниками – перед каждым домом за невысоким забором были разбиты небольшие садики, в которых пестрели цветы, едва проснувшиеся после долгих холодов, цвели кусты и деревья, покрытые светло-зеленой молодой листвой.

Но несмотря на то, как вибрировала и звенела пробуждающаяся природа, Элейн не испытывала восторга. Единственное, что она чувствовала невероятно ярко, – что находилась на чужбине. Все вокруг казалось враждебным. Ощущение усиливалось, поскольку и прохожие, и всадники, едва посмотрев на нее, отводили взгляд. Не сразу Элейн вспомнила, что ее лицо было изрыто «язвами» и «шрамами», которые она сама сотворила из каши. Тогда она, наконец, стерла грим. Здесь, в городе, ей могла потребоваться помощь.

Чем ближе к центру, тем выше становились дома, тем более заполненными людьми и повозками – улицы. Чаще стали попадаться таверны и лавки. Вдоль дороги бродили мальчишки-коробейники.

Из чужих рассказов Элейн знала, что в каждом крупном городе есть ратуша, где трудятся управляющие землями, располагаются советы и суды. Поскольку Ковин был мормэром Нортастера, одного из самых больших городов Мидленда, Элейн не сомневалась, что искать его следовало именно в ратуше. Поэтому она устремилась к главной площади.

Она без труда нашла высокое здание с острыми шпилями и стрельчатыми окнами. Ратуша была украшена богаче других зданий, фасад сплошь покрывали скульптуры. На восьмиугольной, почти круглой башне располагались большие часы.

Напротив ратуши были оборудованы стойла, там-то за совсем небольшую плату Элейн и оставила лошадь. Сама же направилась ко входу. Двое солдат в синей форме охраняли массивные ворота; Элейн они сообщили, что горожане могли попасть на прием к помощнику мормэра лишь раз в месяц. В здание ее не пустили.

Ничуть не огорчившись, она отошла к небольшому дереву, что росло в нескольких метрах, и, оперевшись о него спиной, стала ждать. День близился к вечеру, и Элейн предположила, что скоро Ковин Торэм должен покинуть рабочий кабинет, чтобы отправиться домой.

Два часа ожидания тянулись вечность. Уставшее тело Элейн напрягалось каждый раз, когда кто-то выходил из ратуши. Она ждала увидеть то самое лицо, но вновь и вновь испытывала разочарование.

Наконец в проеме появился молодой мужчина с пшеничного цвета волосами, зачесанными назад. Он был высоким, стройным, с узкими плечами и длинной шеей. Черное облачение государственного служащего сидело точно по фигуре, за спиной развевался плащ с серебряной вышивкой. На первый взгляд можно было сказать, что лица Ковина и Оддина были одинаковы. Но, присмотревшись, любой заметил бы, что черты Ковина были заостреннее: нос – уже, губы – тоньше, глаза смотрели на мир с подозрением и презрением. Лишь на мгновение Элейн встретилась с Ковином взглядом, и ей показалось, что ее пронзили тысячи иголок. На миг она вернулась на десять лет назад.

Он же, кажется, ничего не заметил. Стремительной походкой прошел к ожидающей его карете, запряженной двумя белоснежными лошадьми. Не теряя ни секунды, Элейн, морщась от боли после долгого путешествия в седле, подбежала и вскочила на перекладину, скрепляющую два задних колеса. Это место было предназначено для слуг или почтовых курьеров. Ни Ковин, ни извозчик не заметили еще одного пассажира. Экипаж тронулся.

Поездка оказалась недолгой. Особняк Ковина находился на живописной улочке с большими кирпичными домами, огороженными высоким забором из булыжника. Когда карета остановилась, Элейн спрыгнула со своего места и притворилась случайной прохожей. Никто не обратил на нее внимания.

Ковин же дождался, пока слуги откроют массивную калитку, и прошел на территорию поместья.

Элейн начала обследовать забор. Длинная толстая стена защищала дом с центральной улицы, а затем сворачивала в небольшой проулок, где вдоль нее росло несколько деревьев. Элейн сумела взобраться наверх по толстой осине и оттуда увидела большой внутренний двор. Она спряталась в ветвях раскидистого дерева и принялась наблюдать. Вскоре Ковин вышел из дома и очутился на зеленой лужайке.

В центре двора стояла беседка, увитая плющом. Внутри нее для хозяина дома уже накрыли стол. Ковин сел, и тут же ему принесли первое блюдо. Элейн видела, как напряжена была девушка с подносом. Все ее движения были выверенными и в то же время скованными. Ковин критично наблюдал за тем, как она расставляла на столе еду, как наливала в бокал вино. Он не пытался помочь или хотя бы отодвинуться, хотя очевидно, что широкое плетеное кресло мешало ей. Неловкое движение, и вилка оказалась на полу.

– Плохо, – холодно бросил Ковин, и девушка, кажется, забыла, как дышать.

Она быстро подняла предмет с пола и через мгновение исчезла в доме. Новую вилку принесла уже другая. Заметив это, Ковин медленно покачал головой.

Элейн не знала, что значила увиденная сцена, но нутром чувствовала страх прислуги и какое-то мрачное удовольствие, которое от него получал хозяин.

Ковина оставили одного. Элейн неотрывно наблюдала, как неторопливо он поглощал мясо, время от времени делая небольшие глотки рубинового вина. Элейн заметила, что Ковин пользовался только тремя пальцами, мизинцы и безымянные на обеих руках у него будто бы не распрямлялись. Поэтому движения его рук выглядели неестественно, по-паучьи.

– Мой господин, – произнес кто-то.

– Ах, Бойл. – Ковин коротким жестом предложил гостю подойти ближе.

С террасы дома к беседке прошел коренастый мужчина с гривой черных волос. Все в нем было широким: плечи, лицо, ноги, руки. Глаза далеко посажены, нос будто вдавлен в череп – плоский, с большими ноздрями. Рот растянутый, словно готовый в любой момент перейти в улыбку, но добродушия в этом было мало. Скорее бы получился кровожадный оскал.

– Мой господин, у меня новости по поводу магистра…

Ковин бросил на тарелку кость и облизал жирный от подливы палец.

– Ты до сих пор с ним не покончил? – В голосе мормэра были ледяные нотки.

– Да, он это… не соглашается.

– Разумеется, он не соглашается, идиот. Поэтому я тебя к нему и отправил.

– Да, но…

Пронзив собеседника взглядом, Ковин взял в руки бокал из толстого стекла. Тон, которым он задал следующий вопрос, холодил внутренности и проникал в душу:

– У тебя есть какие-то сомнения, Бойл?

Имя он произнес подчеркнуто четко, отрывисто, и на месте Бойла Элейн предпочла бы раствориться в воздухе в ту же минуту.

– Нет, но… – Огромный мужчина смотрелся нелепо, переминаясь с ноги на ногу, точно провинившийся мальчишка. – Я пытался объяснить ему, что вам нужно его согласие. Но он сказал, что вам нельзя…

Ковин со стуком поставил бокал на стол.

– Мне нужно разрешение на этот брак, – проговорил он обманчиво спокойно, но Бойл сжался, будто пытался стать меньше. – Я не намерен терять возможность породниться с королем из-за этого глупца.

– Я понимаю, мой господин, но ваша жена…

– Мертва, – бросил мормэр безразлично.

– Мне ли не знать, мой господин, – хмыкнул Бойл многозначительно, и, как и ожидала Элейн, улыбка его вызывала отвращение. – Но магистр сказал, что ваш траур еще не окончен. Мысли о новом браке греховны.

Ковин внимательно посмотрел на собеседника:

– Этот глупец чинит мне препятствия на каждом шагу вот уже три года. С того самого момента, как я стал мормэром, он всячески противостоит мне, прикрывая оппозиционные настроения светопоклоннической чушью.

Бойл часто закивал, всем своим видом показывая, как поддерживал мормэра.

– Раньше я готов был мириться с некоторыми неудобствами, но в последнее время это переходит все границы.

Сделав глоток вина, Ковин устало вздохнул:

– Пора покончить с ним. Избавься от кретина. Это даст мне дополнительный аргумент для беседы с тем, кто сменит его на посту. – Ковин размял плечи. – Я получу разрешение. Так или иначе.

– Да я бы с удовольствием, вот только…

– В чем дело?

– Ну… это проклятье, убивать магистра, – выпалил Бойл. – Кто убьет магистра света, того ждет скорая смерть. Это все знают…

Повисла пауза, и Элейн почувствовала, как сжались мышцы живота от волнения. Было в этой тишине что-то такое, от чего хотелось спрятаться.

– Правильно ли я понял, Бойл, – заговорил Ковин, и у нее волосы встали дыбом, – что ты отказываешься выполнить приказ из-за проклятья?

– Есть еще кое-что, мой господин, – торопливо заговорил Бойл. – Я подслушал разговор в магистерии. Подумал, вы захотите узнать. Я не видел, с кем он разговаривал, но знаю, что магистр сказал: вы гневите Солнце.

Ковин с вежливой заинтересованностью поднял брови.

– Ваши планы, говорит, противоречат всему, что есть хорошего и светлого в этом мире. И королевскую племянницу вы получите в жены, только когда солнце взойдет на западе, а огонь покроется льдом. Уж он-то, говорит, позаботится об этом.

Элейн заметила, как Ковин тремя здоровыми пальцами сжал вилку и нож в своих руках. Он начал с живодерским удовольствием резать кусок мяса.

– В самом деле? – произнес он жестко. – А говоришь ты мне это, чтобы вызвать желание зарезать ублюдка самому?

Бойл смущенно опустил глаза. Хитрость его, на вкус Элейн, была слишком уж прямолинейной, но трюк сработал:

– Что ж… – Ковин поднял руки с зажатыми в тонких пальцах приборами и с восторгом художника, впервые за долгое время взявшего в руки кисть, произнес: – С удовольствием.

Он залюбовался своими ладонями. Не отрывая от них взгляда, проговорил:

– Подойди сюда.

С осторожностью, которую Элейн полностью понимала и оправдывала, Бойл приблизился к столу Ковина.

– Возьми яблоко.

Поколебавшись несколько секунд, тот протянул руку к красному фрукту. В момент, когда пальцы Бойла легли на блестящий плод, Ковин воткнул в его руку вилку.

Элейн вздрогнула и в ужасе зажала рот рукой. Тихий изумленный вскрик сдержать не удалось, но любой звук, который она могла издать, заглушил бы рев Бойла.

Когда он, прижав руку к груди, распрямился, тихонько скуля, Ковин невозмутимо спросил:

– Ничего не хочешь сказать?

Сквозь всхлипывания, которые так не вязались с грозным обликом, Бойл проговорил:

– Спасибо.

– За что? – уточнил Ковин, будто разговаривал с ребенком, забывшим о манерах.

– За то… что в этот раз… оставили пальцы.

Хозяин снисходительно улыбнулся.

– Как они, кстати? – Он посмотрел на ноги Бойла. – Я переживал, что будет гангрена.

Тот тоже опустил взгляд, разглядывая носки сапог.

– Обошлось, духи оказались милостивы. – Слова были едва слышны.

– Хотя, казалось бы – с чего? – Ковин взмахнул вилкой, и Бойл дернулся. – Ты уж явно не тот, кто заслуживает милосердия. О чем это говорит?

Ответа не последовало.

– О том, что магистр света – мошенник, запугивающий людей небесными карами, чтобы добиться от них полного послушания. Пускай же гниет в земле. Убив его, я лишь сделаю всем одолжение.

Ковин чуть помолчал.

– Иди уже, смотреть на твою кислую физиономию невозможно.

Продолжая прижимать к себе кисть, Бойл торопливо оставил хозяина. Ковин же продолжил есть мясо, используя те же самые приборы, которыми только что проткнул человеку руку.

Элейн содрогнулась от отвращения. Стараясь двигаться как можно тише, она спустилась со стены. Ее трясло. Еще несколько минут назад она была уверена, что хочет убить Ковина Торэма. Теперь же была в полной растерянности от того, что он почти дословно озвучил ее мысли: Элейн тоже считала, что смерть Ковина от ее рук – подарок человечеству. Если суждения походили на суждения монстра, так ли правильны они были?

Ощупав колоду в мешочке на поясе, Элейн отошла в сторону, будто желая оказаться как можно дальше от Ковина, и достала карты. Она чувствовала, что ей требовался мудрый совет.

В зале с витражом мужчина в дорогом наряде стоял у надгробия. Искусно вырезанное из камня, оно изображало лежащую женщину. На лице мужчины залегли тени, можно было сказать, что его терзала боль утраты.