Читать книгу Неисповедимые пути. Сборник рассказов - Ирина Галыш - Страница 8

Яркий сон как добротный фильм с глубоким смыслом, хоть на паузу ставь, таял, теряя непрерывность сюжетной линии…

– Хм! Какой-то конкурс. Вначале мальчик лет двенадцати на раз-два сломал мои железобетонные убеждения – ректификат жизненного опыта. За ним, женщина в белом халате, похожая на аспирантку, взяв в руки исписанный лист А4, отошла метра на три и продемонстрировала происходящие с изображениями изменения, просто поворачивая бумагу – буквы и цифры меняли угол наклона, поднимаясь перпендикулярно над поверхностью. Лист уменьшался либо увеличивался в разных проекциях… Вроде понятно, но закружилась голова и слегка затошнило…

Впечатляла трансформация мыслеобразов, убедительно демонстрирующая страшную силу произвольных преобразований: делаешь выбор и становится возможным всё. Мозгокрутский мастер-класс – одним словом – ну и ну!

Несмотря на приснившийся под утро кошмар, удалось выспаться. Пора собираться в дорогу.

Решение поработать в январские каникулы на зимней даче было принято ещё в ноябре. Надо вытряхнуть из себя рутину городской суеты, полюбоваться зимними видами, подумать в тишине над одним рассказом. И уже проверено – там тексты становятся плотными и упругими, словно теннисные мячи.

Валли (Валик по-домашнему), мой ретривер, чувствуя, что движуха началась, путается под ногами, подкидывая игрушки и канаты. С этой собакой справиться невозможно. Интеллект ему нужен лишь для самосохранения. Все остальные чувства – девятый вал единой любви. Погребёт и не заметит…

Я забила багажник до отказа продуктами (магазинов окрест днём с огнём не отыщешь – вокруг девственная лесотундра). От нашей дачи на расстоянии примерно двух-четырёх километров есть несколько соседей. Люди деловые и творческие, ценят редкое одиночество. Летом мы порой собираемся у кого-нибудь на барбекю. Сейчас живут только у Турчаниновых (те традиционно встречают Новый год за городом). Остальные дома пустуют – ждут хозяев.

Выехали рано, затемно, в надежде, что по приезде будет пара относительно светлых часов, чтобы разобраться с генератором, наносить дров и поймать короткий закат. Солнце только-только подобралось к нашей широте.

Три часа по неровному, заснеженному, закрученному чокнутым геодезистом тракту в крутых молочных берегах, усыпанных засахаренным изюмом, поросших черничником, редким ельником и кривыми берёзами скал вытрясли все мозги.

Хорошо хоть снегу в этом году не навалило – со второго раза внедорожник подпёр-таки дачную калитку. Валик носился к дому и обратно, изображая помощь. Генератор запустился за минуту до звонка соседа Геннадия с предложением подсобить.

– Лады! С приездом!.. А коли заскучаешь – набегай, с Люськой потрещите!

– Спасибо, Гена! Непременно, оповещу, если что.

Одноэтажный дом отогрелся быстро. В жерловине камина весело плясали шуты и тени. Валик разлёгся перед огнём, шевеля бровями, поднимая уши, когда в глубине сипело, трещало и в защитное стекло стреляли угли.

Как только окна дачи засветились тёплым, а из трубы повалил дым вокруг сгустился сумрак. Засеребрился снег на полу и балюстраде балкона, замкнувшего здание по периметру. Внизу, метрах в двадцати, заросшая по берегу кустарником, застыла излучина реки. Низовая метель выдула тонкий слой снега и открыла там и сям прозрачные окна во льду. «Надо завтра побегать на коньках. Заглянуть».

В этот момент близкий и пологий противоположный берег занялся, вспыхнув горячим оранжево-красным огнём, как стог в поле… как порох – быстро и весь! Озарилось небо, похожее на заполненную кудрявыми подкопчёнными снизу облаками-барашками овчарню. Лёд у берега залил густой кроваво-чёрный лак. Через речку к нам потянулись багровые затёки. А в следующее мгновение свет рампы погас, и сцена погрузилась во мрак. Лишь моя любопытная тень, потеряв осторожность, пыталась досмотреть драму на реке.

«Смешно. Всякая ерунда в голову лезет. Это – всё утренний сон». Мысли лениво брели к тому месту, откуда я решила поехать на дачу. Одна не давала покоя с октября, когда родился рассказ про юношу с производственной травмой. Герой – реальный парень, сын моей сестры, и происшедшее вызвало бурю гнева и неожиданную жажду мести. Тогда, очевидно, я посеяла ветер безответственности (перегнула палку с кровавыми сценами в сюжете) и уже не могу отмахнуться от неконструктивных фантазий. Чувствую – пора выправить текст, не дожидаясь бури…

Валик прибежал на свист, и мы вернулись в дом. Когда-то мама говорила: «Не ложись на пустой желудок, а то черти приснятся». Наломавшись дорогой, с генератором и дровами, я с ней согласилась. Голодная до чёртиков.

Завернула пару картофелин в фольгу и сунула под угли с краю. Пламя заискрило голубым. Через полчаса собака хрустела кормом, а я забылась в запахах печёной картошки. «Хорошо бы домашней простокваши. Но лучше – чашка какао и Маркес…»

Утро началось с поцелуев. Валли лизнул осторожно, а когда я открыла глаз и не успела увернуться, одним махом умыл лицо. «Ну, хитрюга, больше не пущу в кровать». Мы поиграли в догонялки во дворе. Пёс елозил на спине, дрыгая лапами, трясся, как веретено, и с энтузиазмом снова нырял в сугроб.

Даже не пытаясь оторвать его от любимой забавы, завела наш сказочный домик на полную катушку и заодно собрала в рюкзак спальник, воду, перекус, жидкость для розжига. Долгая практика путешествий в глухих краях приучили не полагаться на авось, хоть в магазин за хлебом идёшь.

Мы позавтракали и отправились на реку. По лесенке спустились к прибрежным кустам. Здесь, смахнув с лавки белую шапку, присела, чтобы надеть коньки. Лёд на плёсе застыл ровно и просвечивал до мелкого дна. Валли на открытое место не пошёл, как я ни упрашивала. Оттолкнувшись от поверхности, покатилась под завораживающий звук – режущий, металлический короткий и постукивание деревянных колотушек по барабану реки. Когда оглянулась, дача с дымком из трубы быстро удалялась, по берегу нёсся клубок – Валли. Чтобы не упасть, посмотрела, куда несусь, а когда снова обернулась, за поворотом ничего из прежнего не увидела. Только в разреженном холодном воздухе раздавался удаляющийся настойчивый лай.

Идеальный лёд не отпускал – так бы и скользила до бледно-лимонного горизонта… «Надо возвращаться, иначе огонь погаснет и дом выстынет». Я повернула, а очертания берегов не изменились. Повернула ещё, и ещё – ничего. «Что за чертовщина?». Медленно, змеёй под ложечкой, сворачивался в тугой узел страх. Лёд под ногами издал нежный хруст и треск горящей скомканной бумаги, тут же острое стальное лезвие пустило тонкий кривой разрез в ледяной толще и по моим нервным окончаниям. Я рванула к берегу, бурая вода из промоины первая порвала финишную ленту.

Отдышавшись, слегка уняв сердечный молот, прислушалась. Лай разносился отовсюду, в какую сторону ни повернись. Так направление не определить.

«Нужно переобуться, подняться выше – осмотреться». Нет, берега у реки всё же не одинаковые. С моей стороны рельеф возвышался. Я с облегчением засмеялась. Значит, дача впереди и направление известно. Что-то замурлыкав (не иначе как на адреналине), стала пробираться в кустах вдоль воды.

Примерно через сто метров путь преградила горная гряда. Речки рядом не было. Где-то раздавался лай, но световой день таял на глазах.

Я заорала главным образом оттого, что разозлилась из-за собственной неосмотрительности. Шла, глядя вниз, чтобы не подвернуть вдобавок ногу, и на тебе, приплыли. Всё пространство слева затянул сумеречный туман. Своими жадными клоками захватывая угасающий свет передо мной…

Заметно похолодало. И, кажется, я заблудилась. От невероятного предположения мои ноги подкосились, я рухнула в снег. Глухой голос пса теперь доносился сверху. Чёрный полог неба усыпали мириады звёзд. Где-то там Валли…

«Так недолго и сбрендить. Стоп! Включай мозги, дорогуша. Вспоминай. Про такие места не раз слышала от геологов и лопарей». Про исчезающие скалы, про русла непонятно откуда возникающих неизвестных рек, про гибнущих туристов в зонах искажения времени и пространства… Сейчас главное – определиться с местоположением и развести костёр.

Навигатор смартфона показал, где я. Всего-то около пяти километров от дачи (если учесть, сколько времени прошло, то ближе) и, как оказалось, с километр от места, где Лорд из моей повести грел бока на весеннем солнышке. Я точно на своей стороне реки, но русло «сдвинулось» и надо переждать. Может, несколько часов, может, пару дней. Есть возможность сходить к избушке, где прятались от бандитов мои герои.

На костре разогрела тушёнку, достала термос и, окончательно придя в себя, закутавшись в спальник, уснула.

Меня разбудил холодный язык Валика. Потянулась к собаке, а оказалось с клапана на лицо упал снег. Стоянку укутало снежное покрывало. Реки не было.

Машинально собирая рюкзак, мысленно утешала своего обеспокоенного друга: «Валик, вот увидишь, день-два – и мы будем вместе. Ты только не замёрзни там без меня, дорогой». Предательские слёзы потекли по щекам.

Пока поднималась на взлобок, не покидало чувство, что это место я не в повести описала, а часто здесь бродила в реале. Вот тут Лорд свернул к охотничьей сторожке. Вот… где-то здесь… совсем рядом… я вгляделась в заросли… И если бы это случилось весной (как в книге), то дома я бы не обнаружила. Но напротив, метрах в пятистах, похожий на монохромный рисунок карандашом или призрак дома Эдгара Аллана По, он меня дождался.

Охотники и впрямь строят небольшие домушки-схроны. Для инвентаря, запасов провизии. Недолгого хранения улова-добычи. Но этот был не в пример большим. С сенями для верхней одежды, сетей, ловушек и банных веников. Вдоль стены широкая лавка… Только сейчас от всего остался покосившийся проём с прогнившей доской крыльца. Всю конструкцию повело набок, её едва держали накренившиеся перекрытия и два мощых корня, ползущих по лицевой стороне. Крыша большей частью съехала на землю. Сквозь изношенный ситчик деревянной обшивки просвечивала разрушенная печь с трубой и неровные штрихи молодой поросли. «Как же так-то быстро дом развалился?» Не успела подумать, как над головой в ветках запел ветер, здание заскрипело, ещё больше накренилось и выдохнуло: «Не входи!»

«Ну, это уже чересчур!» Меня затрясло и сбилось дыхание. Согнувшись пополам, пытаясь продышаться, хватала ртом снег, чтобы глотнуть воды, пока не заломило зубы и этим привело в чувство.

«Очевидно – я здесь не зря, значит, нужно выяснить – зачем?»

«Посмотри, ты нас создала, устроила здесь кровавое побоище и бросила», – прошептал дом. «Ты обязана была предвидеть конец истории, чтобы не возвращаться. У тебя час, чтобы навести порядок», – корни на стене затрещали от натуги.

«Так, вспоминай. Что здесь случилось?» Преданный садовник отнёс раненого хозяйского пса в охотничий домик… выходил его, но сам погиб. Бандиты, нанятые униженным и охваченным жаждой мести нуворишем, безжалостно убили семью якобы предавшего общие интересы друга, а заодно зверски – невинного работника… Ага! Милиция нашла тело на вот этом крыльце, без головы и конечностей… Так, а зачем такая бессмысленная жестокость? Кому понадобилось бы его опознавать?.. Значит, и похоронен на краю какого-то неизвестного кладбища, а скорее, сгорел в крематории… Ты вообще думала об этом герое как о человеке? Нет? Ты думала о парнишке своей сестры, попавшем в мясорубку современного политизированного производства. Ты хотела поднять волну читательского возмущения, забыв напрочь, что зло порождает зло и рукописи не горят…»

Я смотрела на остатки крыльца. В неверном лунном свете, там, где разлилась и разбрызгалась кровь, снег не держался, таял, оставляя явные следы… До сих пор. Закоченевшими пальцами, с трудом попадая по клавишам, начала править текст в редакторе – слава Богу, связь работала.

И снова мне пришлось развести костёр, чтобы согреться и переночевать. Место для ночлега выбрала у вырванной с корнем старой ели. Сквозь беспокойный сон доносился свист и вой разбушевавшейся пурги. Утром на месте дома и передо мной расстилалось поросшее мелким кустарником заснеженное поле (ни намёка на присутствие человека). За ним – невысокая горная гряда. И я знала – внизу ждала река… Через час из-за поворота показалась наша дача. Из трубы шёл дым, а Валли не лаял.

Наверное, от неловкого движения тяжёлый том съехал с колен и с грохотом упал на пол. Разбудив меня и напугав Валика.

Я босиком прошла до кухонного стола, одной рукой налила в стакан воды, а другой машинально проверила, заперта ли дверь. На столе вспыхнула панель сотового – сообщение от литагента. В такое время? Нехотя открыла: «Выполняю просьбу редактора. Дословно. Надо заметить – творчество автора развивается по экспоненте. Последние изменения вошли в окончательный вариант».

«Хм! О чём это она? Аа-а!» – широко зевнув, вернулась в кровать, похлопала ладонью по месту рядом. Валли достаточно одного предложения – растянулся во всю длину, подпихивая руку, чтобы его обняли. Засыпая, прошептала дружку на ухо, что утром мы идём на реку кататься, а теперь – спать!

Родиться в рубашке с серебряной ложкой во рту

– Нина Арсеновна, Ваш Давид с серебряной ложкой во рту родился. Такие родители уважаемые и такой талант! Не могу налюбоваться его коллекцией. Золотые руки у мальчика. Вы счастливица, голубушка! В следующем месяце будем выставляться в Тбилиси. Уже всё и со всеми оговорено.

– Ну-ну! Дай-то Бог! – легонько похлопав по колену, выразила признание гостю статная хозяйка дома.

Её волнистые волосы у висков, словно изморозью, прихватила ранняя седина. Лёгкая улыбка и лучистый взгляд глаз с восточным разрезом были обращены к сыну…

«На тебя, балбес, вся надежда была». Рука с бутылкой дрогнула и выплеснула часть содержимого на заваленный пластиковыми тарелками с остатками еды журнальный столик. Давид попытался стряхнуть жидкость с одеяла всё той же рукой и залил ещё больше.

Чертыхнувшись, поставил бутылку на пол, неловко вскочил, качаясь пошёл в ванную. За ним потянулась постель, сметая с грохотом стул, бутылку и весь мусор со стола на пол. Мужчина лягнул ногой воздух и стряхнул с себя остатки постели.

Он хотел помочиться и снять мокрую футболку. И только. Но на обратном пути зеркало его подловило. Теперь, опершись на край раковины руками, покачиваясь, он смотрел на заросшего чёрной щетиной молодого человека. На опухшие веки и одутловатое лицо.

Они познакомились, казалось, очень давно. Когда умерла мама. Сейчас сосед молчал. Даже казался тупым. А тогда…

Давид очнулся во второй половине дня. Солнце уже ушло за пределы террасы. Страшно хотелось пить. Но он не мог пошевелиться. Голова жила отдельной жизнью. Её налили свинцом и больше она ничего не вмещала. Больно было глазным яблокам, затылок жевало чудовище. По щекам текли слёзы.

– Вчера умерла мама, – прохрипел кто-то чужой. Левое плечо заломило. Давид на мгновение перестал дышать. Страх парализовал. Ужасно гримасничая, сквозь щёлку посмотрел на муть перед собой. Оттуда медленно вынырнула чья-то рожа. Взгляд ускользал, губы дёргались, но всё-таки этот кто-то был рядом.

– Ты кто? – произнёс тот же голос.

– Значит, это я говорю. Но это не только не утешило, а ещё больше напугало.

Мужик вроде как прислушался. И вдруг открыл заросшее дупло рта и спокойно проговорил: «Ты помолчи, а то хуже будет. На вот, попей!»

Об иссохшие стенки пищевода звонко ударила холодная струя рассола. Давид тогда обмочился. Впервые…

Он рос в красивом и богатом грузинском доме у пологого склона горы, возле мелкой горной речки. Папа был дипломатом. Когда Давиду исполнилось чуть больше четырёх, отец не вернулся из командировки. Мама плакала, ходила к батюшке. Через неделю собрала чемодан, закрыла дом, и они на старом «гольфе» уехали к бабушке в горное село. Сын не спрашивал, а мама и бабо не говорили, что случилось. В семье не привыкли болтать лишнее.

Мальчик пошёл в школу там же, в деревне. В классе было четыре ученика. Он пятый. Молодой учитель не стремился удрать в город. В любое время года, если погода позволяла, собирал школьников в красивом ущелье над речкой. Здесь они разжигали костёр, пекли лепёшку, заворачивали в неё сыр. Ели и пили горячий чай из кружек с торчащими из них ветками чабреца и кипрея. Учителя звали Шалико. Он читал, а притихшие мальчишки слушали «Витязя в тигровой шкуре».

Шалико рано заметил рисунки Давида. Ещё нетвёрдая детская рука упорно нащупывала движение и жизнь за рамками плоскости. Мальчик рисовал воду, птиц, облака, хлеб. От взгляда на его рисунок сердце начинало учащать свой ритм. Молодой человек не думал долго. Он сказал Нине, что работы сына надо показать профессионалу.

Так они вернулись в родной дом. Теперь два раза в неделю на два часа мама возила сына в Тбилиси.

Новый учитель. Художник. Признался, что не станет морочить за деньги голову молодой мамаше. Он даст мальчику основы, поставит руку и покажет работы другим. Давид ещё в первый класс не пошёл, когда о нём сделали передачу на местном телевизионном канале.

Аккуратно причёсанный мальчик в сером костюме за десять минут эфира сказал только одно слово. Это слово было: «Да». В ответ на вопрос улыбающейся телеведущей о том, станет ли он великим художником. Таким же, как Нико Пиросмани.

Мама очень волновалась и всё время поправляла белый кружевной воротничок на гладком вишнёвом платье. Давид для неё стал бы великим в любом деле.

Первые признаки болезни проявились у мамы, когда сын перешёл в последний, одиннадцатый класс. Он отказался от дальнейшего образования. Второй раз они закрыли свой дом и уехали к бабушке. Та ухаживала и приглядывала за больной. Иногда находила ночью босую, в одной сорочке у ограды пастбища. Вела за руку домой, мыла в тазу окровавленные ноги, переодевала, поила тёплым молоком и укладывала в постель.

А Давид на автолавке возил в село продукты.

Мама умерла через пять лет. Она поскользнулась на овечьей тропе и упала в расщелину. Случайно не разбилась, просто замёрзла там. Бабушка к тому времени уже плохо ходила и видела. А Давид стал выпивать. Один. На полу автолавки с распахнутой дверью.

Несколько человек: две соседки в чёрном, учитель с ребятами и бабо – похоронили маму Давида. Он тогда пьяный уехал в город. Там его задержала полиция. Отобрали машину, права и посадили в обезьянник. А после отправили домой.

С тех пор прошло сколько-то времени. Сколько – Давид не знал. Он жил в забытьи. Иногда через туман к нему ныряли какие-то существа, похожие на людей. Они приносили еду и водку за вещи из дома. С пьяным упорством парень отказывался от наркоты. Считая, что так не будет. «Сказал! – И всё!».

В дверь кто-то назойливо звонил. Теперь стало понятно, что уже давно. Звук впился в мозг, как сверло. Нетвёрдо, то и дело натыкаясь на предметы, хозяин добрался до входной двери. Глазок был замазан краской. Попытался соскрести, сломал ноготь и, ругаясь заорал: «Кто-о?!»

За дверью промолчали, но звонок прекратился. Давид побрёл обратно. Из-за двери послышался приглушённый голос Художника: «Это я, мальчик, открой мне!».

Они не виделись почти десять лет. Это слово «мальчик», это обращение… – словно кипятком ошпарило.

– Не. Я не могу! В другой раз приходите.

За дверью помолчали, а после в щель под ней проскользнул листок из блокнота.

– Давид. Это мой номер. Я буду ждать по этому адресу каждый день в 18. Каждый день, пока ты не придёшь. На лестнице застучали башмаки. И всё смолкло.

В проспиртованной душе бушевало пламя. Радость от того, что он может открыть бутылку и налить стакан – руки почти не тряслись. И он рванулся в комнату. Запнулся за ножки стула и упал на пол. Одна сломалась по косой (венские – они такие) и вспорола пах. Давид закричал. Тёмная кровь текла уверенно, как ручей. Он схватил простыню и заткнул рану. Теряя сознание, почувствовал, как слабеет рука.

– С освещением что-то не так. Свет мигает…

Давид открыл глаза. Виден был потолок с проносящимися светильниками. Рука в резиновой перчатке, держащая бутылку со скользкой на вид тонкой трубкой, и кусок коричневых штанов. Давид с усилием ещё скосил глаза, увидел плачущую, с размазанными по лицу соплями, рыжую бомжиху Нинку и стал терять сознание.

– Давление падает. Приготовьте реанимацию!

В тающем свете слабо пульсировала мысль: «Мама вернулась. Была за дверью и вот – сейчас»…

– Молодой человек! Вы родились…

– Знаю. С серебряной ложкой во рту.

Доктор хохотнул: «Нее-т, милок, круче – в рубашке!»