Читать книгу Неисповедимые пути. Сборник рассказов - Ирина Галыш - Страница 9

Склон Горелой сопки метров пятнадцать усмиряют крутые повороты деревянной лестницы, сработанной из цельных брёвен «трудниками» мужского монастыря. По ней можно добраться до самого последнего приюта души мужика в Романовской юдоли.

Эта мысль бессвязными обрывками плескалась о хрупкие стенки угасающего сознания старика. Мимо тщедушного тела, будто слепец пробирающегося вдоль стен зданий на проспекте, катил шумный город.

От места, где он обморочно чокнулся пластиковым стаканом для подаяния с витриной шарашки «Деньги YESть!», до обители нищего отделяло около восемнадцати километров.

Для большинства – пустяк. Для отчаявшихся – всё равно что путь на Голгофу. Там все земные мытарства – ничто в сравнении с испытанием пред Вечным.

Подобные размышления помешали Чепуховеру потерять равновесие возле конторы по отъёму последнего у самых беззащитных.

Дряхлостью согнутая мальчишеская фигурка перебирала ногами для устойчивости и обеими руками, в перчатках без пальцев, удерживала человеческое милосердие. В линялых, белых когда-то, джинсах на тощих ногах, с засохшим бурым потёком на правой штанине. В чёрной куртке с намотанным на шею женским шерстяным платком. Кудлатая седая голова и короткая борода…

Чепуховер родился и вырос в северной части большого портового города. В советские времена её населяли рабочие промзоны.

Когда мир стронулся, здесь орудовала преступная группировка продажных чиновников от департамента недвижимости, копов и чёрных риэлторов. Очищая центральный район для нуворишей, они переселяли в молодёжные общаги и старые хрущобы сотни обманутых, обворованных, наивных граждан. Спаивали, травили, занимались подлогом документов. На месте закрытого скандального дела вырастало несколько новых.

Чепух, сколько помнил себя, к слову, тоже был вором.

Однажды он оставил за скрипучей дверью старой коммуналки на Подстаницкого дух вечно мотающегося где-то по северным трассам тупого предка дальнобойщика, непросыхающую от пьянок мамку с толпящимися в очереди хахалями (их-то пацан и щипал по-первости)…

Через несколько лет, был случай, бродягу потянуло посмотреть на район, где вырос.

Воистину, кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет.

Всё здесь изменилось до неузнаваемости. В тихие дворы в ужасающих ямах подъездных дорожек через мутные стёкла глядели последние старожилы. На поверхность вымирающей, захваченной крапивой и борщевиком прокажённой планеты изредка среди бела дня из чёрных щелей порушенных подъездов и подвалов коммуналок выползали странные пары.

Потерявшие человеческий облик существа, с оплывшими, будто накаченными чернилами лицами, без возраста и пола, в пёстрых внесезонных тряпках, держа друг друга за руку, прихрамывая брели в густые заросли у ограды больничного морга. Оттуда через пару часов можно было услышать членораздельную речь и хриплый смех…

Длинная Свердловская магистраль, единственная целая нить, связывающая промзону с центром и югом, словно повиликой, опутанная юными жрицами продажной любви, передавала городу всё, что можно передать половым путём.

Северная часть города стала пенатами для алкашей. Южная – для наркоманов. Чепух потянулся на юг и никогда после не интересовался, что стало с его родителями.

Говорят, хороший вор тот, которого не поймали. Это про него. За чуйку и осторожность получил свою кличку. Только на первый взгляд обидную. Его обычно не замечали, а при нужде – искали. Но как говорится: и на старуху бывает проруха.

Один случай сломал вору, как он долго думал, жизненный кайф. Дело давнее, а вона какие тени длинные выросли.

– Если б знать, – старик сокрушённо покачал головой. Мимо проезжавший на электросамокате солидный мужчина покрутил пальцем у виска.

Дед добрёл до лавки возле театра кукол, в стакане глухо звякнул брошенный кем-то рубль. Прикрыл глаза. Воспоминания – тут как тут. Чепух не сопротивлялся.

Тот эпизод перевернул всё в пропащей душе вверх тормашками. На короткое время показалось, что ухватил удачу за хвост и мог начать жизнь с чистого листа.

– Дурак и есть дурак. Что с него взять, – подумал устало, без сожаления.

Тогда ему подфартило. Знакомый помог устроиться матросом на рыболовный сейнер. Полгода без берега. До плавбазы «сбегать» – рыбу сдать и снова в море. Воспрянувшему мужику мнилось – такой большой срок мог избавить от пагубного пристрастия. В море не забалуешь. Все на виду. Даже нужду малую справить, порой, приходилось в сапоги, если рыба прёт. Первая настоящая мужицкая работа…

На базе встретил Любку. Над ними смеялись. Баба на две головы выше и раза в полтора шире. Кит и подлещик. Так и кликали. А они не обращали внимания. Чепуховеру всегда нравились большие женщины. Как горы или вот – море. Дух захватывает.

А ещё Любка тосковала по сыну, оставленному в приюте Кандалакши. Чепух её понимал.

В короткие полчаса-час, перед отходом, запирались в каюте, чтоб перепихнуться. Опрокидывали полстакана белой, закусывали горько-солёными Любкиными слезами. Положив голову милого себе на грудь, разморённая женщина в очередной раз мечтала, что эта путина последняя и она заберёт своего Геночку.

Однажды зазноба доверила любовнику главную тайну. Рискуя сломать шею, достала с верхней полки из чемодана с металлическими углами квадратную коробку из-под печенья. Когда сняла крышку, из золотого жестяного нутра выпучились вашингтоны, линкольны, джексоны, гранты и франклины. У Чепуха впервые в жизни глаза полезли на лоб.

Через три дня, стоя на скользких от рыбьей чешуи паёлах, оскорблённая баба замахнулась длинным разделочным ножом на воздыхателя, не удержала равновесия и раскроила череп о стальной леер ограждения. Любку не спасли. Не разбираясь, сожителя списали на берег.