Читать книгу Путешествия от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной - Ирина Ивановна Подойницына - Страница 2

Самое лучшее, что я обнаружила в селе Намцы, административном центре Намского улуса Республики Саха (Якутия), – это, не поверите, гостиница «Энсиэли». Энсиэли – название долины, в которой расположены Намцы, самой большой из трех великих долин реки Лена. Вы, пожалуй, успели подумать: как обычная гостиница, пусть даже комфортная может привлечь столь пристальное внимание путешественника?! В том-то и дело, что это гостиница не совсем обычная.

Это большой якутский дом – высокий камин, глянцево блестящая шкура убитого медведя, просторная кухня с большим количеством картин на якутские сюжеты, мебель с якутскими узорами. Не дом, а приют богатого тойона. Наша «экспедиция» составом из трех человек так и решила, что у дома есть какая-то тайна. Дом с самого первого момента показался нам не похожим на гостиницу, на нем и таблички соответствующей не было. Да и попали мы в него случайно. Будете в Намцах, зайдите на автомобильный вокзал, в кафе найдите посудницу и она даст вам ключи от этого дома как гостям села (конечно, если вы ей понравитесь).

В ночь с 9 на 10 июня 2017 года я ночевала в этом большом прохладном доме и ко мне спускались откуда-то из тонких миров удивительные сюжеты – это были не то чтобы сны, и не то чтобы призрачные видения. Хотя ничего удивительного в этом явлении не было – я ведь постоянно размышляла о судьбе Вацлава Серошевского, великого польского исследователя-этнографа и общественного деятеля, о его любви и об его причудливом жизненном пути.

… Мне приснилась Варшава. Конец ХIХ века. Кареты ездят по брусчатке, дамы ходят в длинных платьях. Польская дворянская семья живет не очень богато, но и не бедно. Мне снилась комната со старинными комодами и секретерами… Семье хватает и на поездки в экипажах, и на рестораны. «И на обучение сына тоже должно хватить денег!» – как будто кто-то говорит это очень убежденно посередине моего сна, какой-то голос без своего хозяина. Отец учит сына работать в слесарной мастерской. Мастерская мне очень четко видится во сне, две мужские фигуры стоят у станка – чуть сутулая мужчины в возрасте и тонкая худая молодого человека. Отец дает наставления, даже не предполагая, что несколько позже, да всего через каких-то пять-семь лет эти навыки спасут его парню жизнь. Польша тогда входила в состав Российской империи. Мне смутно видится какая-то забастовка – молодой парень, высокий, светловолосый, очень красивый, да тот самый из мастерской страстно произносит речь перед толпой молодых людей, размахивает руками… И его, этого парня, которого все называют в моем сне Вацлав, за вольнодумие ссылают на Крайний Север.

10 июня 2017 года мы долго спали в Доме тойона, так в нем было уютно. Проснувшись, мы заказали пиццу – учтите, в этом продвинутом селе можно заказать отличную пиццу. И пиццемейкеры в Намцах хорошие, и пиццедрайверы – те, кто развозят коробки с едой по большому селу. Модные профессии… Потом мы вышли навстречу начинающемуся лету, радуясь также началу нашей трехдневной экспедиции. Главной целью было найти сэргэ, построенное на месте дома польского ученого Вацлава Леопольдовича Серошевского, автора книги «Якуты» и многочисленных рассказов об Якутии. У этого сэргэ была такая особенность: его все с трудом находили, и наши якутские следопыты и историки, и польские гости, которые приезжали почтить память именитого земляка. Поэтому мы с членами экспедиции даже предварительно зашли помолиться в церковь. Осуществить это было не очень сложно, потому что церковь Иоанна Предтечи находилась прямо рядом с Домом тойона. Церковь маленькая, уютная, из темных бревен. Нам хотелось думать, что ее построили давным-давно. Но, увы, позже мы узнали, что церковь возвели всего года четыре назад.

Мы отправились в село Аппаны, что в 6 километрах или в 40 минутах езды от Намцев. Решили посетить музей им.И.Е. Винокурова, чтобы найти какие-нибудь документы, посвященные Вацлаву Серошевскому и узнать у музейщиков, как добраться до сэргэ. Когда мы въехали в Аппаны погожим летним днем вместе с местным парнем Димой и на его машине, мы неожиданно пришли к выводу, что это село почему-то смотрится лучше, чем другие якутские села. Что же в нем не так? То есть, наоборот – что в нем «так»?!

Дима хитро улыбался. Потом не выдержал зависшей паузы и сообщил:

– Местная администрация выдала всем аппанцам перед республиканской спартакиадой 2014 г., которая проходила в Намцах, яркие цветные заборы и, разумеется, всем их бесплатно поставила. Вот поэтому село выглядит очень ухоженно и весело…

Музей был богатым. В нем мы узнали, что Вацлав Леопольдович Серошевский в ссылке сначала жил в Верхоянске, почти у Ледовитого океана, потом – в Среднеколымске и , наконец, его перевели сюда, в Аппаны. Нам показали фото Вацлава (правда, это было фото из журнала). И я, конечно, узнала красивого блондина из своего зыбкого сна. Там, под Верхоянском Вацлав женился на якутской девушке Анне Слепцовой, у них родилась дочь Мария. Вацлав и Анна долго-долго, несколько месяцев добирались на перекладных с северных деревень до Намцев, ехали почти через всю Якутию, по глубоким снегам. И в Покровске Анна-кыса умерла… Как жаль! Прервалась такая красивая любовь и началась совсем другая жизнь, очень трудная. В Аппанах Серошевский с маленькой дочкой прожил с 1886 по 1892 годы, немного в стороне от самого села. Ему, конечно, тяжело было выживать одному в маленьком якутском селе, помогало то, что он знал слесарное дело – местные жители его за это уважали, приходили делали заказы.

Экскурсовод обратила внимание на фотографию, которую два года тому назад привез в Аппаны один польский исследователь. Она подчеркнула, что это очень ценный экспонат, потому что подлинник. На старом фото зафиксирован момент из жизни Марии Вацлавовны, дочери этнографа. Она уже женщина в возрасте, на званом обеде, рядом с матерью художника Серова Валентиной Семеновной в Москве.

О чем говорит это фото, с одной стороны, вполне обычное? Вспышка фотоаппарата точно фиксирует крутые зигзаги судьбы дочери известного человека. При этом, известность отца и помогала, и мешала Марии одновременно. В чем помогала, спросите вы. В том, что Серошевского знали во многих интеллигентских кругах и в Якутске, и в Иркутске, и в Москве и дочь его воспитывали как дочь революционера, пострадавшего от преследований властей. Выехав из Аппан, Вацлав прибыл в Иркутск, где и оставил свою маленькую девочку на попечение друзей – Фелиции и Станислава Ланды, конечно же, в надежде, что он ее рано или поздно заберет. Но, увы, это его горячее желание так и не сбылось. Ему больше не удалось пожить со своей дочерью под одной крышей. По крайней мере, так значится в документальных источниках. Но было две встречи, всего только две за длинную жизнь Вацлава Леопольдовича. В Париже, где Вацлав Серошевский снова жил в изгнании за свою революционную деятельность (за статью в газете «Ежедневный курьер»), там отец и дочь встретились в 1914 г. Второй раз отец и дочь имели возможность насладиться общением друг с другом под Варшавой, на вилле ученого, летом 1930 г.

Вацлав мотался по тюрьмам, потом вернулся в Варшаву, женился на польской девушке Стефании, у них родилось трое сыновей. Серошевский занял свое, статусное место в польском обществе, правда, некоторые считают, одиозное. Наиболее успешными у него были 30-е годы, когда он даже стал членом Сената Польши. А Марию, когда она немного подросла, иркутские друзья Серошевского хотели отвезти в Польшу, но она отказалась. Какое-то время Мария жила в Сочи, там она познакомилась с Валентиной Семеновной Серовой и мать известного художника взяла ее к себе в Москву. В Москве девушка получила образование, стала учительницей. В материальном плане женщина жила очень скромно, но дружила с известными людьми – с матерью художника Серова Валентиной Серовой, с актером Олегом Табаковым и многими другими.

Но была и обратная сторона популярности отца и она тоже «вмешивалась» в жизнь Марии. Мария не могла приехать в Якутию, в Аппаны, потому что боялась, что ее убьют или посадят в тюрьму. Не все в Якутии признавали славу Серошевского и его высказывания об якутах, и прежде всего, о порядках и власти в Якутии. Мария боялась также поехать и в Польшу. До 1933 года они с отцом переписывались, но потом их общение прервалось. Мария – самый загадочный персонаж в истории Серошевского. Как ей удалось одной, без отца и матери выжить в столице? Почему она не вышла замуж за французского графа, своего поклонника – снова помешала слава отца? Почему не захотела приехать жить к отцу в Варшаву, во времена уже спокойные? Может быть, была слишком гордой и упорно хотела идти по своему пути. И, наконец, где ее могила?

– Сэргэ, возведенное в честь Серошевского, находится за пилорамой, – сообщили нам музейные работники.

И мы пошли искать. Мы спрашивали местных жителей, но никто ничего не знал. Пилораму мы, конечно, обнаружили, немного в стороне от поселка. Потом направились налево от нее, в тайгу, так как знали, что революционер-этнограф жил в отдалении от села – ему запрещали общаться с местными, агитировать их против царя. Мы шли по цветущей поляне, среди ровно шумящего леса, иногда принимали за сэргэ одиноко стоящие полу-засохшие деревья, но так ничего и не смогли найти. Прогуляв часа полтора по лесу, мы ни с чем вернулись домой, в гостиницу.

Ночью, в мифическом Доме тойона мне снова приснился сон. Это был даже не один сон, а несколько снов – они наплывали друг на друга, все они были из разного времени и обстоятельств, как это часто бывает во снах, лишенных всякой хронологии. Сначала ко мне пришла Анна-кыса. С длинной черной косой, очень тугой, в серебряных украшениях. У нее были сережки, колье, браслеты. Молодая, глаза раскосо миндалевидные и печальные. Она сказала мне, что ее на самом деле зовут Арина, что она очень рада, что родила Марию, могла бы и не родить вообще, ведь она была очень больна. Анна-Арина улыбнулась мне и растаяла. Но тут же появилась Мария. В моем сне ей было лет сорок пять. Она вела себя горделиво и величаво, как будто сознавая, что на всей ее жизни лежит печать исключительности. Мария Вацлавовна пила чай с каким-то режиссером, весьма похожим на Алексея Балабанова, они говорили о живописи и кино, они блистали образованностью. «Река, река, река…», – почему-то повторял режиссер, но суть их разговора постоянно ускользала от меня. У Марии тоже были печальные глаза. Но это была другая печаль, не такая, как у матери. Печаль Анны-кысы была очень женской, очень нежной, молодая женщина знала, что недолго проживет и недолго будет радоваться своей любви. Печаль Марии была, если можно так сказать, «умной» – Мария многое знала об этом мире, многое умела анализировать, она горевала, что жизнь протекает не так, как хотелось бы… Но, в любом случае я поняла, дочь унаследовала от матери печальные глаза.

На третий день, с утра наша «экспедиция» выехала обратно в Якутск. Если вы подумали, что мы опустили руки и решили прекратить поиски сакрального сэргэ, то вы глубоко ошибаетесь. Не такие уж мы и слабаки. Мы просто решили отложить это важное мероприятие ровно на год, то есть вернуться в Намцы и Аппаны в июне-июле 2018 г. А пока, в течение года постановили собирать материалы про Серошевского, уточнять некоторые вопросы.

Когда мы все вместе, включая нашего водителя и проводника по намской земле Диму, приняли решение вернуться в долину Энсиэле ровно через год, настроение у нас почему-то улучшилось. И мы стали разглядывать села, которые проезжали. На выезде из села Намцы увидели барельеф с воином стариком Намом. Прямо к Намцам прилепилось село Хамагото, в котором было два ресторана под именем Фортуна. Других названий здесь давать не любили. Проезжали село «Партизан», где пекут отличный хлеб, а жители, как сказал Дима, ведут себя как настоящие «партизаны», никогда не говорят ничего лишнего и вообще мало что говорят. Потом проезжали 1-й Хомустах – в нем открыли новое кафе, а вдалеке стояла старая мельница. Я успела подумать, что иногда я так скучаю по старым-старым мельницам, их вообще не осталось в Якутии. Под Тулагино-Кильдямцами мы увидели одинокий дом посередине алааса. Говорят, что там кто-то живет. Алаасы, алаасы, алаасы и на них, конечно, много пасущихся лошадей. От этого вида веяло спокойствием и умиротворенностью.

Приехав в Якутск, мы занялись поиском документов и статей о великом поляке и его семье. Нам интересно было уточнить, почему же Серошевского перевели из Верхоянска в Намцы. Что же он там такого натворил? Оказалось, натворил. В Предисловии к книге «Якуты» Серошевский «скромно» упомянул, что добрался до …Ледовитого океана, что путешествовал по реке Яна. А на самом деле он подговорил группу местных и пытался бежать с ними на лодке по Ледовитому океану, в Америку. Его поймали и отправили в село подальше от Верхоянска. Но и там, в маленьком селе Вацлав также вел пропагандистскую работу, помимо того, что женился. И его отправили подальше от океана, во внутреннюю Якутию, откуда и сбежать было некуда.

Я пыталась узнать побольше и о Марии. Потом мне повезло – мне попались в руки 24 письма, которые женщина написала своему отцу в Польшу, с 1929 по 1933 годы. И теперь я поняла наконец-то, кем была эта женщина. Мария признавалась отцу, что ее «не тянет в Якутию», но и в Польше она чувствовала бы себя «как в изгнании, среди враждебной и чуждой среды». Любимый ее город – Москва, ведь она воспитывалась и росла в России. Вообще, сквозь строчки писем Марии «проглядывает» эпоха: она пишет о том, что жизнь в Советской России «несется колесом», «все … идет страшно быстрым темпом вперед» И, чувствуется, Марии нравится такой бешеный ритм, такая круговерть русской столицы. Она вовсе не жалуется, что живет в маленькой комнате в обычной московской коммуналке, а в столовой, через которую она ежедневно проходит, обитают две собаки, попугай соседей и целыми днями орет радио– громкоговоритель – она пишет об этом с юмором.

Она сообщает отцу также о том, что они с соседями мерзнут зимой, потому что не хватает на всех дров, не успели закупить их по талонам. И в этой голодной, живущей по талонам, стылой и вечно замерзающей Москве Мария работает с утра до вечера, не покладая рук, впрочем, как и все советские люди той поры. Она трудилась в 30-е годы бухгалтером во Всероссийской кооперативной организации художников. Ей очень нравилась «совсем не дисциплинированная, безденежная и богемная публика» художников. Мария покупала абонементы в театр, с удовольствием писала об этом отцу. Так всегда было в интеллигентской Москве – на масло не хватало, но в театры советские люди старались ходить регулярно. Приятно было прочесть в письмах Марии, что отец всегда заботился о ней, посылал ей деньги и посылки с едой, а она делилась маслом, сыром, колбасой, которых тогда было в Москве не достать, со старыми политссыльными. Вторую жену отца Мария называла мамой и интересовалась судьбой сводных братьев. Но еще было более приятным прочесть такие строчки: «Милый папа! Ты ведь хотел, чтобы я выросла хорошим человеком русским. Выросла я, правда, русской, … не знаю только, хорошей ли» Последнюю строчку Мария добавила явно из скромности …

В Якутске мы старались узнать у музейных работников, как добраться до сэргэ. И услышали от одного весьма уважаемого историка новость, которая поставила нас в некоторое замешательство: «нет никакого сэргэ, оно было очень неустойчивым, сломалось, сейчас его вовсе нет…» Мы думали-думали, но решили все равно вернуться в Энсиэле и проверить все лично. Потом мой племянник нашел в Интернете маршрут нашего поиска на будущее лето: «Аппаны – западная часть поселка – пилорама – пригорок – пустошь – покосившееся сэргэ…» Эту «дорожную карту» предложили польские исследователи, они сами прошли этим путем. Ну, хоть что-то теперь у нас было как компас-ориентир.

Перед тем, как снова отправиться в Намцы, я решила встретиться с кем-нибудь из специалистов и поговорить о Серошевском, попробовать расставить акценты в его истории. В истории, в которой пока еще много не ясного. Мы встретились с Сандрой, именитым якутским историком, доктором наук в ресторане «Мацури» и она рассказала мне о своем видении Вацлава Серошевского:

– С Якутией Вацлаву повезло. Благодаря этой ссылке, он стал невероятно известен и в научных, и в общественных кругах, – так сказала мне Сандра. Она, как всегда, была компетентна: – Вацлав проникся Якутией, она тронула его душу. Его книга «Якуты» – это не только солидный труд, это вообще феномен в этнографии. Поляк проникается культурой, историей, бытом чужого народа, изучает все это до мельчайших деталей и преподносит миру. Уже намного позже, когда Вацлав Леопольдович жил в Варшаве, он написал еще одно антропологическое исследование под названием «Корея». Но критики написали, что вторая книга «Корея» намного слабее первой. Вацлав писал вторую книгу урывками, мало жил среди айнов. И вот еще что… – сказала Сандра, сделав загадочный вид, который, видимо, должен был означать, что она готовится сообщить нечто эксклюзивное. – В 2006 г. я летала в Варшаву, на конференцию и там встретилась с Анджеем Серошевским, профессором зоологии Варшавского государственного университета и внуком Вацлава Серошевского. Увидев, что я саха он направился прямо ко мне и сказал возмущенным и взволнованным голосом: «Где Мария? Где Мария? Я буду говорить с вами, якутами, когда вы найдете Марию…»

– Да, но я все равно не понимаю, почему он так сказал? Ведь к тому времени Мария, уже, наверное, умерла, – предположила я.

– В том-то и дело, что никто не знал этого доподлинно – жива или мертва? Переписка Марии с Польшей прервалась еще в далекие 30-е годы, никто из ее польских родственников не знал, где Мария, как живет, слухи ходили самые разные, в том числе и о том, что она нищенствует. Анджей Серошевский считал, что в этом виноваты и мы, саха, ведь наша республика ничем не помогала женщине, дочери того, кто прославил якутов на весь мир, но и она сама ведь никогда не просила о помощи… Теперь-то уже известно, что Мария Вацлавовна умерла в 1964 году, ее похоронили на Новодевичьем кладбище, рядом с одним из главных людей ее жизни – Валентиной Семеновной Серовой.

Я призадумалась, размышляя о том, кто же виноват больше в этой «истории забвения» – Мария или «республика». Мысли были самые противоречивые, четкого ответа я так и не нашла, а затем в ход моих размышлений снова вмешалась Сандра.

– Один польский ученый, по имени Михэл Ксенжик – мы с ним тоже были знакомы – так увлекся «Якутскими рассказами», сидя у себя, в центре Европы, то есть в Варшаве, что ему непременно захотелось пройти маршрутами Вацлава Серошевского. Ему даже хотелось «повторить» судьбу Вацлава, то есть пожить на Севере, проникнуться Севером, понять саха. И он прилетел в Якутию в начале нулевых, привез в Аппаны одно фото…, – вот что сообщила мне моя подруга.

– Да, я знаю, – сказала я, – я видела это фото.

–Да, и главное – именно Ксенжик нашел могилу Марии, он воспроизвел историю ее жизни во всех деталях, сложил все пазлы одной судьбы. Кажется, потомки Серошевского, наконец-то успокоились, – отметила Сандра.

9-10-11 июня 2018 г. мы снова отправились в Намцы-Аппаны. Совпадение дат в данном случае было случайным. Мы даже не сразу это поняли, только через несколько дней по возвращении в Якутск. Лето в июне 2018 г. еще не набрало своих оборотов, было прохладно – особенно колесить среди открытых всем ветрам алаасов. Мы заехали в Намцах на автовокзал, взяли у посудницы ключ и отправились в Дом тойона. За год в нем почти ничего не изменилось. Шкура убитого медведя по-прежнему блестела на стене, свечи в красивых подсвечниках горели на камине, в окнах золотом отливали купола красавицы-церквушки.

На второй день мы отправились в западную часть села Аппаны. Мы были настроены по-боевому. Оделись как настоящие поисковики – взяли с собой рюкзаки с водой, едой, мази от москитов. Мы нашли пилораму и привычно двинулись налево от нее, в тайгу, нас просто туда потянуло какой-то неудержимой силой. Внезапно мы увидели поляну, огороженную деревянным частоколом. И мы ринулись на нее. Но ничего там не обнаружили. Мы стали спорить, пустошь это или не пустошь. Может, это пустошь с точки зрения поляков. Но по-нашему это была просто поляна. Внезапно один из членов нашей экспедиции закричал, что видит сэргэ на той стороне поляны, там, в конце. Мы побежали туда. Но, увы, это был просто мираж. Я помню, как в Сахаре днем, в адскую жару все одновременно увидели блестящее озеро воды, но на самом деле озера не было, а здесь, на поляне под Аппанами все одновременно увидели столб сэргэ. Все это были игры разума…

Дима решил поменять маршрут поиска и быстрым шагом отправился в тайгу, мы еле успевали за ним. Мы шли и шли, но совершенно бесполезно. Погода благоприятствовала нам, солнце радостно приветствовало нас с небес. Мы углубились в заросли. Окончательно запутались и устали. Потом сделали привал и немного закусили. Я предложила поискать людей, может, хоть кто-то когда-то видел это сэргэ. Неужели прав тот историк в Якутске и строение снесли?

Мы увидели новые деревянные дома и решили направиться к ним. Дима предположил, что Серошевский с дочкой не мог жить так далеко от людей, он бы просто погиб от холода и голода, а домов этих в конце ХIХ века явно не было. Но все же мы пошли к деревянным новоделам. По пути встретили белый грузовичок, шофер неожиданно выкинул руку вперед и сказал нам: «идите вон туда, мимо пилорамы, дальше-дальше, направо и вперед, и вы увидите сэргэ посередине пустоши…»

У нас просто открылось второе дыхание, «направо и вперед», «направо и вперед» повторяли мы про себя и бежали по полю и лесу, стараясь не сбиться с пути. Нам было даже все равно, что думают про нас люди, глядя из окон новых домов, они думали примерно так: почему эти четверо чудаков с красными рюкзачками за плечами бегают туда-сюда по тайге? Мы бежали себе и бежали. И, наконец, минут через 40 добежали до сэргэ.

Мы очень сильно обрадовались! В эйфории мы даже обняли серый сакральный столб и даже прикоснулись к нему губами. Он твердо и устойчиво стоял, вкопанным в землю, и совершенно не собирался падать. На нем было аккуратно начертано: С Е Р О Ш Е В С К И Й. 2009 год. Выходит, священный столб простоял почти 10 лет на аппанской земле. Нарядным его было назвать трудно – столб уже был обшарпан от времени, дождей и ветров. Но, по крайней мере, мы прикоснулись к истории, мы услышали шорох веков…

…Ночью в Доме тойона мне приснился сон. Мне снился Иркутск, конец ХIХ века. Новая аптека, ее только что построил провизор Моисей Писаревский, на бойком перекрестке путей. Комоды из красного и коричневого дерева, какие-то стеклянные трубки, колбы, банки. Так красиво, так занимательно! Высокий мужчина со светлой бородой и в шляпе держит за руку маленькую девочку десяти лет. Она в полосатом платьице и с бантами. У девочки красивые, немного раскосые глазки, она диковата. Мужчина улыбается тете-аптекарше, он очень радуется, что они зашли в аптеку. Он давно не видел европейских построек. И девочка тоже в восторге, но главным образом от колб и банок. «Ты кем хочешь стать?» – почему-то спрашивает ее тетя за прилавком. Она-то думает, девочка скажет: аптекаршей. А девочка отвечает, слегка коверкая слова : « Учителкой или булгагтером…» И все трое очень весело смеются: мужчина, женщина и девочка…

Я просыпаюсь в милой комнате гостиницы в хорошем настроении и слышу, что смех мужчины, женщины и девочки раздается из открытого в лето окна. Они смеются громко, от души и никак не могут остановиться… Я смотрю в окно и вижу мужчину на машине, который привез нам пиццу («пиццедрайвера»), свою невестку, члена нашей экспедиции и маленькую девочку, может быть, внучку шофера…