Читать книгу Путешествия от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной - Ирина Ивановна Подойницына - Страница 5

Дождь, серый и беспросветный, как сами эмигрантские будни, вот уже третий день шел в Эдмонтоне. «А в Новороссийске сейчас такие освежающие ливни», – с грустью подумала Лидия.

Пятнадцать небоскребов в даунтауне, как будто разлинованном на авеню и стриты каким-то аккуратным школьником, были похожи в эту непогоду на темных языческих птиц, печально спрятавших голову в крылья. И только электронная реклама делала даунтаун более менее нарядным. Здесь, на 96-й стрит было так гнусно, что Лидии хотелось повеситься. Гибсон блок, этот треугольный дом-корабль, в народе прозванный «утюгом», чернел в дожде готическими стенами. Мрачнее этого здания на 96-й стрит ничего не было. Да и быть, наверное, не могло. Он, Гибсон блок, нес на себе печать порока.

Гибсон блок был знаменитым в Эдмонтоне приютом для стрит-вумен, проще говоря, для канадских проституток, оказавшихся без крова и без гроша в кармане. Здесь этих женщин пытались немного «подремонтировать», а для начала давали постель и стакан чая, меняли грязные шприцы для наркотических инъекций – на чистые, спасали от самоубийства.

Лидия лежала в комнате №402 на узкой неудобной кровати, рядом же, на соседнем лежбище вздрагивала от липких кошмаров принявшая наркотики индианка. «А у нас в Новороссийске наркотики, слава богу, не легализованы… И у нас нет таких драных некрасивых жриц любви…», – размышляла Лидия.

Как же было невыносимо в этой чистенькой «камере» под номером 402! Невыносимо – несмотря на то, что из окна были видны извилистая река Саскачеван и православная греко-кефальная церковь, в которую приходили на службу русские эмигранты в Канаде. Но никакого умиления в измученной душе Лидии эта церковь не вызывала. Во-первых, потому, что у нее всегда было свое ностальжи, глубоко интимное, глубоко спрятанное вовнутрь, и оно никогда не возникало автоматически, по заказу: «увидел церковь – загрустил». Нет, все было сложнее и противоречивее в ее душе. И, во-вторых, эта церковь была слишком эклектичной: в ней священнослужители ходили в немыслимых розовых рясах и говорили на ломаном русском.

Нет, эта церковь не вызвала у Лидии никаких теплых чувств. Но все же сыграла в ее жизни определенную роль. Психиатр из Гибсон блока повел Лидию, заблудшую среди небоскребов русскую душу «очиститься» в греко-кефальную церковь, к отцу Владимиру – он решил, что это поможет ей встать на путь истинный. Лидия ничего не почувствовала на исповеди.

Но ночью, под стук неутешного дождя, засыпая в доме-монстре, на промокшей, опустевшей стрит, за тысячи– тысячи миль от родины, Лидия неожиданно вспомнила, как одиннадцатилетней девочкой ездила с мамой и папой в Псков. Но удивил ее не столько Псков, сколько маленький, древний Изборск, пограничная крепость на пути из Ливонии к Пскову. Игрушечный городок устроился на холмах, длинные тонкие березы отражались в бирюзовом небе. Вот где была святость и наивность, чистота и вера…Церкви взбежали на пригорок и «улеглись на нем привольно»…Это была фраза из авторской песни. «Вот где правда жизни – в допотопном Изборске! И как все это можно было оставить?! Нет правды в фальшивых неоновых огнях, и уж совершенно точно нет правды, в так называемой, «любви»…», – плакала Лидия, спрятавшись в подушках.

***

Канада началась для Лиды с Ванкувера. Она пробыла в нем всего один день. Фееричность этого города-порта поразила девушку. Лидии показалось, что она наконец-то попала в рай. Все сверкало чистотой, в витринах – нарядная дорогая одежда, на улицах – лотки с фруктами и запахи теплого моря. Впрочем, лет в семнадцать и Новороссийск представлялся ей банановым раем: белобокие корабли сладко покачивались в ее девичьих снах, солнце купалось в море, а море переливалось в солнце. Она верила в свои алые или хотя бы – в розовые паруса. Лет пять подряд она не выходила из баров, наслаждаясь звучностью английской речи, которая лилась из магнитофонов и меломанов, и, наконец, вышла замуж за одного моряка. Через три года брак был расторгнут. Однако здесь, лежа на эдмонтонских нарах она иногда вспоминала мужа без зла и упрека. В тот период своей жизни она бы все равно жила с ним и ни с кем другим, но на всю жизнь он не был ей нужен. Сергей остался в Новороссийске. Смешной человек, он купил поддержанный «Мерседес» и решил, что будет самым счастливым человеком на Черном море. «Да в этом диком краю невозможно стать счастливым!!» – заключила Лидия, уезжая из Новороссийска. Тогда она не подозревала, что эта гордыня и игра с судьбой будут ей дорогого стоить.

Ванкувер стал началом новой жизни. «Ну, наконец-то, – думала Лида, облизывая губки и откидывая назад копну желтых волос, – наконец-то все изменится к лучшему» Она бродила по городу, гордо подняв голову, наслаждаясь его глубокой июльской прогретостью, яркостью зелени, пряностью запахов моря. Она была уверена, что ее утонченная славянская красота принесет ей дивиденды.

Люди на чужбине были высокими, крепкими, но некрасивыми и неулыбчивыми. Это удивило Лидию Смелякову, которую дома обычно называли Ладой. Оказывается, русские парни там, дома были намного сексапильнее: их густые русые волосы, высокие скулы, ироничные монгольские глаза выглядели притягательно. Но, в конце концов она ехала в Канаду не для занятий любовью и не в поисках заморского принца, она ехала устраивать свою жизнь в цивилизованном, рекламно-блестящем мире, где все говорили на ее любимом английском языке, где было столько офисов, супермаркетов, нарядных автозаправок, дорогой косметики, и многих других качественных вещей, которые она обожала.

Эдмонтон, в котором проживал ее родной дядюшка, родной брат ее отца, оказался скучным и провинциальным канадским городом. Жители Эдмонтна очень гордились, что подавляющее число зданий в нем было построено в северо-американском стиле, такая вот концентрация безликих одноэтажных «северо-американских» особнячков, с автономным отоплением и канализацией. В крошечном изолированном от всех микроволновом мирке каждого здания царил культ Америки. Поразительно, как канадцы во всем, даже в бытовых деталях не стеснялись подражать Америке. В России над таким откровенным идолопоклонством явно бы посмеялись. «Америка второго сорта», – так для себя определила Канаду Лидия.

Дядя Сэм («в девичестве», то есть в Новороссийске Семен Семенович) был тоже напыщенно скучным и провинциальным. В первый вечер, как и предполагала Лидия, дядя нудно повествовал ей, чего он достиг за 16 лет эмиграции, как помогла ему в получении гражданства одна «мощная общественная организация», хвастался накопленными долларами и многочисленными кладовками своего подражательского особнячка. Лидия уважительно поддакивала.

А утром, еще лежа в постели, Лидия услышала, как ее родственничек на украинско-английском наречии (полагая, конечно, что она его не слышит) какому-то другу из националистической украинской организации, филиала знаменитого Конгресса канадских украинцев в этой эдмонтонской дыре, говорил, как обмельчали и обнищали русские морские офицеры, что посылают своих дочерей «на панель в Канаду», как дрожат русские девчонки перед всем иностранным. Он зло смеялся, называя Новороссийск «полувоенным городом», в котором все распределяют по карточкам…

– Малая земля, Малая земля! – изголялся дядя как дурачок. – Да я вообще не знаю, что это такое?! I can not translate it for you. Only by Russian. They think that it is their honor. It is Russian sleng!

«И когда это дядя Сэм успел «заделаться» украинцем?! Продался ради куска хлеба… Бедный папка! Как он верил в его помощь! Карточки, война, панель – какая чушь!» Горечь и обида комом встали в горле Лады. Как же объяснить ему, что она от него уходит?

Но объясняться с дядей Сэмом ей, слава богу, не пришлось. Утром, за кофе, который здесь, как в Санкт-Петербурге, как в романах Достоевского подавали в десять утра, и со сливками дядя на чистейшем русском предложил ей покинуть его дом и начать жизнь в Канаде самостоятельно, с нуля. Дядя мотивировал это тем, что он не желает «подкармливать» русское КГБ посредством своей племянницы, которая с этой целью и явилась в его дом («какая удушающая ложь!» – снова подумала про себя Лада).

– Сколько у тебя денег? – неожиданно поинтересовался дядя Сэм. Взгляд у него был сухой, интонация бесстрастной. И не дождавшись ответа, он заявил. – 16 лет тому назад я приехал в Эдмонтон со 100 долларами в кармане. А сколько у тебя денег сейчас ?

– 60 долларов, – нехотя призналась Лада.

Дядя положил перед ней на стол четыре десятидолларовые бумажки.

***

Как ни странно, Лидия испытала щекотливое чувство возбуждения, дикого ужаса и восторга, когда оказалась одна на канадской улице – в короткой кожаной юбочке, с модной сумочкой через плечо, с копной желто-пшеничных волос – одна-одинешенька в районе сверкающих небоскребов. «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой, то мне скучно, то мне грустно, то теряю я покой…»

Она закурила сигарету, облокотилась о перегородку и рассмеялась. «Ну, нет, назло подлому дяде, продавшемуся украинским националистам, назло недалекому надменному мужу, уверенному, что ее больше никто никогда не полюбит, назло (или вопреки) своим наивным патриархальным родителям она устроит свою жизнь здесь, за океаном, в стране «второго пришествия» эмигрантов. Она докажет всем, на что способна. В конце концов, не так уж она и беспомощна, как может показаться на первый взгляд – ведь в сумочке лежит диплом медсестры, она прекрасно владеет английским и главный ее козырь – утонченная славянская красота. Уж этого у нее никто не отнимет!» – так думала Лида про себя.

В этих мыслях она свила себе просто уютное гнездышко, она с наслаждением подсчитывала бонусы «за Канаду», и их оказывалось достаточно много, больше, чем «против нее». Стройная точеная фигура, высокая грудь, густые волосы, зеленые русаличьи глаза – вот ее бонусы! Да, и в конце концов ни она первая оказывается один на один с этим враждебным миром. Но шанс всегда есть! Сколько саг сложено по этому поводу, сколько фильмов поставлено… История развития человечества знает множество блестящих восхождений на Олимп жизни… Лидия вздохнула, попробовала вспомнить какие-нибудь имена и никого не смогла вспомнить кроме … Барбры Стрейзанд, которая, кстати, весьма проигрывала Лидии по внешним данным.

Еще перед отъездом в Канаду, в Новороссийске, лежа без дела на пляже, Лида прочла книгу про Эдмонтон – про то, как один англичанин всего за доллар купил участок земли, построил на нем треугольный дом, такой же, как в Нью-Йорк Сити, названный его именем Гибсон Блок, сделал доходным местом, разбогател, купил ферму и т.д. Всего за доллар! Из ничего, из воздуха настойчивые эмигранты лепили свое состояние, смело открывали магазины, офисы, газеты, всеми силами стремились к славе и богатству. Где-то здесь, в нескольких милях от Эдмонтона, был знаменитый Клондайк. Романтический дух этой Мекки шального золота, столицы всех предприимчивых людей мира завораживал душу. «А почему бы ни попробовать?!» – как будто говорил ей парень с плакатов, развешенных по всему городу. Парень с крепкими зубами рекламировал канадско-американский образ жизни.

***

Лида затушила сигарету и решительно, в хорошем настроении вошла в бар на 107-й стрит. Было 11 часов утра – впереди была чистая страница нового дня. Да что там дня – это была чистая страница новой жизни. Лето в Эдмонтоне (стоял июль) выдалось прохладным. С утра моросил дождь, канадцы были одеты в куртки, некоторые даже натянули перчатки.

В классическом баре, опять-таки в северо-американском стиле (с круглой стойкой в центре и массой бутылок виски) сидело всего три посетителя – две женщины и мужчина. Лида стала разглядывать женщин – ей была интересна канадская мода. Обе дамы средних лет были одеты в бесформенные полу-длинные юбки-макси и светлые куртки, не дающие никакого представления об их социальном статусе, материальном положении и вкусах. Обе были без косметики, причесок и курили маленькие канадские сигаретки. Обе женщины были безынтересны и асексуальны.

Лидию удовлетворили собственные беглые выводы – она решила, что по сравнению с этими утренними дамами она просто Мадонна. Впрочем, в такой ранний час и в преддверии трудного дня ей не следовало выставлять напоказ свою сексуальность, поэтому, подумав немного, девушка собрала в пучок волосы, кисточкой разбавила свои ярко-зеленые тени, сделав их цвет бледно-болотным и даже стерла с губ помаду. Так-то будет лучше, решила она.

Затем надо было хорошо поесть, так как первый и последний завтрак в доме ее дяди был весьма скудным. Она открыла меню – цены, к ее большой радости, были умеренными: кофе стоил 2 доллара, гамбургер – 6. Можно было даже заказать виски, но это было не совсем кстати. Сегодня у нее должен быть ясный ум – она обязана продумать свою жизнь в Канаде, посетить эмиграционную службу, Биржу труда, снять номер в отеле, а может даже квартиру.

Кофе резко повысил ей настроение. Дождь за окном шел на убыль, небо прояснилось, филиппинец за стойкой бара смотрел на нее приветливо. «Допью кофе и спрошу у бариста, где найти местную эмиграционную контору, а там поплачусь, что меня выгнали из дома – не все же здесь сволочи. Помогут», – уже добрея к людям, размышляла Лида. Тем временем две серые дамы-мышки допили напиток, бесшумно удалились и быстро смешались с толпой таких же бесцветных безынтересных людей – утренних канадцев.

«Еще что ли кофе? – прикидывала Лидия. – На дворе всего 11.30…» Она отправилась к стойке бара – ее упругие ножки в черных колготках изящно обходили круглые столики. Несмотря ни на что, походка у нее была веселой – наверное, дочки русских моряков всегда умели держать руль по курсу. И тут только Лидия почувствовала на себе приценивающий внимательный взгляд.

Она оглянулась. Ах, да, тот третий посетитель! Она и забыла про него. А между тем мужчина вот уже тридцать минут безотрывно следил за ней. Он был тоже среднего возраста, чуть старше дам, в добротном шерстяном костюме и красивых очках. Лицо его было умным, спокойным, от него, что называется, пахло деньгами. В его взгляде был живой интерес и непонятное ей пока сочувствие.

Вы замечали, что когда долго не играешь в любимую игру (в покер, шахматы, рулетку и др.), в первый же гейм после длительного перерыва безумно везет?! А любовь была любимой игрой для Лидии. Ее правила и исключения из правил были ей хорошо известны. Интуицией женщины, умеющей чувствовать мужчин, она поняла, что джентльмен с умным лицом – это то, что ей сейчас нужно. Уже почти год, занятый оформлением документов, переездом за океан, она не встречалась ни с одним из парней.

– Хай! Меня зовут Тюна, – представился незнакомец. – Может быть, я чем-то могу вам помочь?

Вид у солидного мужчины был приветливым, располагающим к общению. За стеклами очков скрывались лучистые глаза. Жаль только, что мужчина оказался ниже ростом, чем Лидия. Но это не значило, что его надо было отвергать.

– Меня зовут Лидия, – ответила девушка, посмотрев на него мягким, кошачьим взглядом. Надо отметить, что это был ее «фирменный» взгляд – с его помощью она часто очаровывала мужчин. Никто из них не мог устоять перед такой «зашкаливающей» женственностью. – А мне, действительно, надо помочь.

– Вы русская, – догадался Тюна. И по его лицу пробежала быстрая улыбка. – А ведь я понял это сразу, – добавил он.

– Сразу? – удивленно переспросила Лида. – Но почему?

А про себя она подумала: что же была в ней такого-эдакого, нецивилизованного, что выдавало в ней сразу же, с первых минут общения жительницу «полувоенного Новороссийска»?! Ведь одета она была получше многих местных дамочек, а ее природному изяществу можно было позавидовать.

Тюна понял, что девушка смущена.

– Ну, во-первых, у вас акцент. Славянский акцент, – пояснил он. – И у того филиппинца, и у меня, и у всех приезжих есть акцент, – снова улыбнулся он. – Во-вторых, я работал с русскими инженерами, у них были такие же густые русые волосы, такие же высокие скулы и горделивый взгляд. – Кажется, Тюна хотел продемонстрировать ей, что весьма доброжелательно относится к русским.

– А вы – босс? – кокетливо спросила Лида. И тут же она успела подумать, что самое привлекательное в солидных мужчинах – это их статус. А также то, что они умеют хорошо выглядеть на свой возраст.

– Да, босс, – сказал ей ее первый канадский поклонник. – Вон за окном стоит мой форд. И я готов увезти вас куда угодно…

Через несколько минут они уже разрезали в красном форде по разговевшейся Джаспер-авеню, одной из самых красивых улиц в даунтауне. По пути Тюна объяснил ей, что он подолгу жил в нескольких странах мира и поэтому сможет помочь ей по поводу эмиграционной службы. Квартирку придется снять в дешевом районе for rent, в центре безумно дорого, «но эту ночь ей лучше отдохнуть в хорошем уютном отеле» – добавил он. Лидия пропустила эту фразу мимо ушей, то есть внешне никак не прореагировала на нее, но про себя подумала: «Неужели он хочет провести эту ночь со мной?» Впрочем, кто знает, а может быть мужчина сумеет заслужить ее доверие?!

– И что же ты делал в нескольких странах мира? – спросила девушка не без любопытства.

– О, я строил аэропорты, современного дизайна. Ну, к примеру, как в Абу-Даби, знаешь? (Лида отрицательно покачала головой. Да и откуда ей было знать, ведь она только вырвалась в западный мир), еще я строил спортивные и культурные комплексы, бассейны. Я руковожу фирмой Turkish construction company. Родился и вырос в Анкаре, а офисы содержу в нескольких странах …

Не сказать, чтоб Лидия пришла в восторг от этой информации – «всего лишь турок, – подумала она, – а так похож на европейца!» И чтобы скрыть свое разочарование, она подчеркнуто заинтересованно спросила:

– И в Канаде, наверное, тоже есть красивый большой офис?

– Нет, в Канаде нет, – как-то нехотя и скучно сообщил он. – Я покупал здесь строительные материалы. А вот смотри старенький форд! Смотри, смотри…, – оживленно заговорил Тюна, как бы случайно меняя тему разговора.

По автомагистрали, действительно, ехало немало старых, доисторических фордов времен переписки Алексея Гастева с Генри Фордом. Именно тогда. в 20-е годы ХХ века эти новинки автомобильной промышленности наводнили рынок. Тогда эти автомобили казались элегантными, но сегодня они выглядели длинными и массивными, а их деревянные бока делали их похожими на аэропланы Осовахиума, бедолаги были совершенно неуместны в потоке новомодных авто.

Деловая поездка по социальным службам в целом оказалась удачной – по крайней мере, Лидии пообещали ежемесячное пособие по безработице в размере 300 долларов. Это было уже кое-что. Правда, строгая бесстрастная дама мулатской внешности заявила, что с дипломом медсестры , полученным в России, ей никогда не видать работы в Канаде. «It is impossible!» – высокомерно заявила дама. И еще добавила вдогонку: «Русские дипломы нам не нужны! Вам придется подрабатывать в отеле в районе 90-й стрит…»

– Спасибо за совет! – ответил ей Тюна, отодвигая Лидию от этой дамы, словно боясь, что Лидия ей нагрубит. – У нас есть другие и более престижные варианты трудоустройства…

– Ты что, возьмешь меня к себе? – весело спросила Лидия, когда они сели в свой красный новый форд.

– Сейчас пообедаем и я приму решение, – полушутя ответил Тюна.

– А что, я смогу быть неплохой переводчицей, с русского на английский, я владею даже синхроном. Ты же общаешься с нашими, – добавила она. Мысли о том, что скоро у нее будет 300 кровных «зелененьких», а также о том, что она умудрилась в первый же день встретить богатого привлекательного мужчину, делали ее раскованной. Девушка даже распустила кудри по плечам и накрасила губы. «Боже мой, – подумала Лада-Лида про себя, – ведь на самом деле в этом сложном мире все можно хорошо и ладно устроить, и сделать это можно легко! Надо просто встретить нужных мужчин…»

– Да, я общаюсь с русскими, – согласился Тюна, вполоборота с удовольствием разглядывая ее. – Я построил в Москве вторую очередь аэропорта Внуково, здание одного посольства…

– Впечатляет! – искренне похвалила Лидия. – А почему эта мулатка решила отправить меня на 90-ю стрит?

– Чтобы унизить тебя, – невозмутимо констатировал Тюна. – Есть отели, где работают ирландцы, есть гостиницы, где заняты шотландцы – это престижные отели европейского класса. Гостиницы попроще поделены между филиппинцами – их здесь море, а 90-я стрит – это уже не даунтаун, – значит, там должны быть гест-хаузы трех и двух звезд. Там «вкалывают» славяне. В общем, нас здесь не любят, – заключил мужчина.

– Кого это «нас»? – удивилась Лида.

– Русских и турок, – не смутившись, ответил он.

Но Лида не успела прорефлексировать эту фразу, так как Тюна тут же заявил:

– Сегодня я сниму нам с тобой сногсшибательный отель… Обсудим твою жизнь на будущее. Все будет хорошо!

И Лида тут же окунулась в расслабляющий подтекст этой фразы, забыв предыдущее высказывание.

Тюна старательно ухаживал за Лидией целый день – был предупредителен, внимателен, помогал ей ценными советами, платил за нее без труда. И обходил стороной щекотливые темы – почему она уехала из России, почему совсем одна, почему совсем без денег и др. О себе говорил скупо – в основном, об объектах, которые построил, не то потому, что хотел придать себе вес, подчеркнуть, чего он стоит, как мужчина, не то потому, что не хотел раскрывать своих личных планов. Второе было ближе к истине.

Вечером он снял себе и ей по отличному номеру в гостинице Inn on the 7th, неподалеку от Джаспер-авеню и того бара, в котором они встретились.

Лидия приняла ванну, надела черное платье с кокетливой щелкой – вырезом на спине, подобрала к нему украшения из черного жемчуга, уложила волосы феном. Когда она направлялась к нему по коридору, она встретила некрасивую горничную с белесыми ресницами, в фартучке с воланами. Горничная посмотрела на нее подобострастно и униженно. «Ну, нет! Не может быть, чтобы это прошло мое будущее», – решила русская девушка.

Тюна разглядывал ее с нескрываемым восторгом – он уже успел снять с себя маску делового занятого джентльмена и превратился в праздного и элегантного, не слишком молодого, но еще привлекательного мужчину, который явно очень желал женщину, пришедшую к нему в номер на вечернее рандеву. Сексуальное волнение преобразило его – он выглядел красивым. Лидия всегда ценила таких мужчин – слишком занятых делами, чтоб обращать внимание на свою внешность днем и слишком раскованных вечером.

– По-моему, мы вполне достойны, чтобы выпить виски за сегодняшний счастливый насыщенный день! – торжественно провозгласил Тюна.

И они выпили – еще и еще, под музыку, льющуюся из проигрывателя и веселый гул улицы, разогревшейся за день и жаждущей наслаждений. Вот сейчас Канада была такой, какой Лидия хотела ее видеть – доступной, мягкой, беспроблемной.

«Наверное, я буду перекатывать его как мячик в постели», – подумала Лидия, снимая платье в сладкой истоме. Его полнота и рост все-таки немного раздражали ее. Но опасения были напрасными – Тюна оказался классным любовником. Удавшийся день вполне себе плавно перелился в страстную ночь.

– Вставай, милая, – разбудил ее Тюна в 7 утра. – Я принял решение взять тебя к себе переводчицей. 2 тысячи долларов тебя устроит?

– И что, мы начинаем переводить прямо сейчас? – промурлыкала Лидия голосом счастливой женщины, забыв даже поблагодарить своего благодетеля. – Такая рань…

– Нет, сейчас позавтракаем, выпьем кофе, может быть, немного виски, сядем в мой автомобиль, потом – в самолет, и полетим – сначала в Монреаль, в аэропорт Мирабель («странное пристрастие к аэропортам», подумала Лидия в полусне), а оттуда… , – турок вздохнул и сказал с расстановкой, – в Москву… Вот уже шесть лет я работаю в России.

Лидия тут же проснулась, присела на кровати. «Да, недолго же длилось мое счастье! Какие странные зигзаги судьбы…», – успела подумать она. Одним глазком девушка взглянула на небоскребы. Как ее раздражали с утра эти высоченные глыбы из стекла и бетона, уродцы цивилизации. Серые небоскребы Эдмонтона тогда впервые показались ей языческими птицами, печально спрятавшими голову в крылья.

Россия! Какой острой болью отозвалось это слово в сознании Лидии, какой нестерпимой ностальгической мукой… Но возвращаться в прошлое было нелепо. Выбор был сделан, поворачивать назад было бы слабостью, и нарушением правил кармы. «Как же сложно все устроено в этом сложном мире!» – подумала Лидия, совсем забыв о том, что всего лишь день назад она думала противоположное.

…В 10 утра Лида спустилась в бар гостиницы в том же черном платье и черном жемчуге. Это было данью только что отшумевшему короткому празднику любви. Глаза у нее немного припухли от слез. Но с семнадцати лет Лидия научилась накладывать утренний, а затем– вечерний макияж, соответствующий настроению и ситуации. Она была просто королевой макияжа. И поэтому, когда ей было очень-очень грустно, никому и голову не могло прийти, что это так.

***

Лидия прикурила свой любимый «Кэмэл» от зажигалки, сделанной в форме дамского револьвера «Pistol lighter» – кельнер-филиппинец подмигнул ей, и в шутку изобразил, что он сдается, подняв руки вверх, а потом приложил ладонь к сердцу.

Лида снова зашла в бар отеля Inn on the 7th, с утра нового дня – Тюна выкупил для нее номер на целый месяц – хотелось залечить душевные раны с помощью крепкого кофе и сигареты. Вот уже полмесяца она неустанно писала резюме, отсылала их в разные фирмы – и никакого отклика не получала. Кроме того, она никак не могла забыть историю с турком.

«Да что собственно происходит?! – медленно входя в новый день, стала размышлять она. С утра ей всегда было грустно, кроме того, небоскребы в окне не давали покоя. – Какой-то заезжий турок обольстил меня, предложил содержание в 2 тыс. долларов, я отказала, он не слишком уговаривал и укатил в первопрестольную…Ну и что? Если получилось один раз с такой легкостью, почему бы…»

Но эта мысль показалась ей не слишком уместной в столь ранний час. К тому же, может быть, придет хоть одно приглашение на собеседование, надо быть в форме. В бар вошло несколько хорошо одетых мужчин. Оказывается, они «водились» в районе 107-й стрит. Но Лидия посмотрела на них с подчеркнутым равнодушием и по-королевски независимо вышла из бара.

В своем номере она переоделась в свитер, джинсы, переменила макияж «под дождь», который начал лить за окном, проверила электронную почту на своем нетбуке – писем не было. Тогда Лида отправилась в район для эмигрантов, чтобы подыскать себе квартиру.

Автобусы и троллейбусы, кажется, в этом городе не ходили, все передвигались на своих личных авто, поэтому Лиде пришлось идти пешком, под зонтиком, по мелкому дождю. Она шла довольно долго, через разлинованный чужой город. Иногда мужчины останавливали свои автомобили и с улыбкой предлагали ей подвезти ее, но Лида и сама не знала, куда ей ехать. Наконец-то на горизонте появились двухэтажные и одноэтажные дома-бараки, с прокопченными стенами и на каждом висела табличка: For rent.

– Сколько стоит аренда квартиры? – спросила Лида у мулатки, которая развешивала белье на балконе. Все мансарды были завешаны поношенным тряпьем, даже дырявыми трусами – видно было, что в квартале царили простые нравы. Впрочем, эмигранты из Гонконга рассказывали, что там даже в районе небоскребов, банков хозяйки развешивают на улице интимное белье. Стоит, наверное, отдельно изучить эту особенность социума – что бы значил такой стиль поведения?

– 320 долларов, – ответила мулатка с ехидной ухмылкой, зная, что эта новость расстроит неопытную переселенку.

Вторую половину суток Лидия провела, лежа в постели, в своем шикарном номере. От нечего делать она размышляла: почему Тюна так радовался, улетая в Москву?! Почему так ждал встречи с городом, новостей из русской столицы и др.? Странная у нее все-таки родина, русских выталкивает из страны, пугая их безденежьем, безработицей, низкими зарплатами, бесперспективностью существования, и в то же время завлекает сотни иностранцев, обещая и давая им золотые горы.

Чтобы спасти бездарный день, Лида встала с постели, плеснула в бокал виски и стала листать каналы по телевидению, ища какую-нибудь познавательную передачу. Если вы думаете, что у нее было плохое настроение – ошибаетесь! К вечеру градус ее эмоционального подъема всегда повышался, она чувствовала прилив энергии и верила во все лучшее.

– For new life! – сказала она, поднимая хрустальный бокал. И в этот момент она, действительно, верила, что у нее все получится: на днях она найдет себе хорошую работу и снимет уютное жилье.

***

Но вместо этого, на следующий день все в том же баре Лидия «подцепила» себе молодого канадца. Внешность у него была, мягко говоря, непривлекательной: близко посаженные глазки, красноватое лицо, жидкие светлые волосы. Но было одно «но»… Замечу, что именно благодаря этому «но» мы, как правило, и влюбляемся в мужчин. «Но» Лидия почувствовала в нем внутреннюю силу, мощное мужское начало. Честно подчеркнем и другой момент, Лидия немного лукавила перед самой собой, не столько скука или сексуальная мотивация, сколько страх перед будущим двигал ее поступками. Мысль о том, что ей дадут пособие в 300 долларов, а квартирка в эмигрантском гетто стоит 320 долларов, обезоруживала ее – ей казалось, что она падает, медленно и верно в какую-то пропасть. А рядом с мужчиной было надежнее.

Ее новый парень был родом из Калгари, служил во флоте, он был умен, брутален и тоже не говорил, зачем приехал в Эдмонтон. Его звали Крис.

– У тебя есть знакомые в Эдмонтоне, которые смогли бы пристроить меня на работу? – спросила Лидия.

– На работу? – искренне удивился Крис. Ему было явно невдомек, зачем такой красивой девушке нужно было говорить о делах. Да и зачем ей вообще работать?– Я же сказал тебе, я родом из Калгари, – скучно протянул моряк.

– Ну, подожди, ты же местный, – парировала девушка. – Посоветуй мне хоть что-нибудь…

–Ну, не знаю, иди кем-нибудь во флот, – глупо посоветовал он. Видно было, что эта тема его совершенно не трогала.

Однако Лидия не обиделась на Криса. Она знала: моряки понятия не имеют, чем можно заниматься на земле, то есть на суше. Моряки никогда не утруждали себя философскими измышлениями о смысле жизни. У них была своя религия. Ей стало даже интересно, чем канадские матросы отличаются от новороссийских. Неужели они также просты и понятны в общении, неистовы в сексе, свободолюбивы и независимы в жизни?!

Они быстро подружились с Крисом. Через неделю их общения он переехал в ее номер. То, что парень и девушка были одного возраста – им было обоим по 27 лет – делало их похожими друг на друга. Они говорили о кино, книгах, учебе в школе и приятелях. Треть жизненного пути у обоих уже была позади, но все же жизнь для обоих представлялась загадкой: куда идти дальше и зачем идти? Крис, охотно рассказывая о прошлом, сдержанно молчал о будущем. Скорее всего, он не представлял себе контуры своего будущего. С другой же стороны, Крис просто не любил болтать о том, что еще не сбылось и может не сбыться. Сдержанность и внутренняя сила явно были его привлекательными качествами. Он был создан для грубой работы на море, для преодоления трудностей потом и кровью, для тяжкого зарабатывания баксов в длинных каботажных плаваниях – ему совсем ни к чему было изображать из себя щеголя и плейбоя. Крис прекрасно знал о том впечатлении, которое он в первый момент производил на женщин – вначале он не очень нравился, у некоторых даже его красноватая кожа вызывала резкое неприятие (бывали случаи, когда красотки с надменностью отказывали ему). Но на второй день после проведенной ночи (если таковой удавалось добиться) девушки влюблялись в Криса по уши. Так было во всех портах мира, в которых побывал Крис, и все женщины, по мнению моряка, были абсолютно одинаковы в проявлении своих эмоций.

Ни разу в жизни ему не приходилось встречать какого-то иного сценария развития отношений с женщинами…

В Эдмонтоне было тепло, даже жарко: молодежь демонстрировала майки всех цветов и дизайнов, особенно интересными были надписи на них. Крис и Лидия читали эти надписи, соревнуясь в том, кто прочтет более клевую надпись. В один из таких теплых деньков Крис и Лидия сходили в кино, побродили по магазинам, а к вечеру очутились в китайском ресторанчике «Серебряный палас», где было такое правило – платишь 9 долларов, а набираешь столько, сколько влезет. Этот ресторанчик был весьма популярен у местной праздно шатающейся публики.

– Ты знаешь нашего певца-рокера Владимира Кузьмина?– спросила Лидия за ужином. – Он работал, кстати, в Америке…

– Нет, – равнодушно ответил Крис.

– А нашу русскую супер-звезду Аллу Пугачеву знаешь? – опять спросила Лидия.

– Нет, – ответил Крис, с удовольствием потягивая кофе и доедая мясо.

– А что ты вообще знаешь о России? – не унималась девушка.

–Достоевского знаю, князя Мышкина, братьев Карамазовых встречал…, – ответил парень.

– Слава богу! – обрадовалась Лидия. – Я думала, ты скажешь: водка, водка и ничего, кроме водки. А ты прям умный, – настроение у нее резко улучшилось, к тому же еда в этом славном местечке общепита была просто отменного вкуса.

– Да я не особенно умный, – улыбнулся Крис. – Просто много свободного времени в морях, поэтому мы и читаем. Достоевский у нас моден. И еще я хотел добавить: водка, водка и еще раз водка! – стал прикалываться ее парень. А потом серьезно возразил: – Ну, и ты ведь ничего не знаешь о Канаде, и певцов тоже никаких не знаешь.

– Ошибаешься! – воскликнула Лида. – Я обожаю Селин Дион… Я слышала про Уэйна Грецки… Это канадский хоккеист.

И тут настало время удивиться Крису.

– Молодец, девчонка! – похвалил Крис. – Прямо сейчас едем в Колизей! – заявил он, на волне эмоций.– Там тренируется «Эдмонтон Олиерс», там играл Уэйн Грецки.

И они отправились в ледовый дворец «Колизей». В России, особенно в Москве и Петербурге, было немало подобных спортивных сооружений, причем, еще более вместительных и дизанейрски более креативных, но Крис был, конечно, уверен, что Лидия просто обалдеет, увидев Coliseum. С его стороны, это было проявлением нормального канадского эгоцентризма, к которому Лида уже стала потихоньку привыкать.

Накануне вечером, в Колизее состоялся грандиозный рок-концерт Оси Осборна, великого грешника и креативщика, который попробовал все наркотики, которые только можно попробовать на этом свете и в состоянии полу-сознания и липких фантасмагорий написал подавляющее количество своих рок-зонгов. И хотя для охраны общественного порядка были приглашены 75 натренированных регбистов, канадским юнцам все же удалось пронести в зал алкоголь и марихуану. А потом не в меру возбудившиеся от жестких рок-зонгов, взбесившиеся от алкоголя и наркотиков      , эти юнцы стали неистово бросать в своего кумира бутылки и камни.

– Но, видите ли, хозяин Колизея Пол Кингтон считает рок проявлением канадского образа жизни, свободы поведения, поэтому и разрешает подобные шоу, – объяснила Крису и Лидии пожилая дежурная, – а я бы запретила эти безобразия…

Она приветливо улыбнулась им, заприметив их сочувственный взгляд и разрешила пройти в музей Колизеума, хотя там не было ни одного посетителя. Крис еще успел шепнуть на ушко дежурной, что он – моряк и перед тем, как уйти в длительное плавание, хочет показать девушке музей.

Лидия не увлекалась спортом и ей было мало интересно, кто был в составе команды и какие кубки она выигрывала, но ей понравилось открытое благородное лицо Пола Кингтона на фотографиях музея, того самого миллионера, который содержал «Эдмонтон Олиерс» и недавно купил у властей Эдмонтона здание Колизея. Она с удовольствием читала историю его жизни – ее всегда привлекали истории успеха.

Когда они вышли на улицу, Крис подвел ее к памятнику Уэйну Грецки, замечательному 36-летнему игроку (тогда, в середине 90-х ему исполнилось 36 ), Грецки прославил канадский хоккей по всему миру, он не знал уныния и поражений.

– Люблю настоящих мужиков! – воскликнул Крис.

– И я – тоже, – засмеялась Лидия.

Вечером ее мужчина повел ее в настоящий ресторан, дорогой и престижный, в центре Джаспер-авеню – в нем были кожаные диванчики, танцующая цветомузыка, богатое меню с непонятными названиями блюд, и даже варьете.

Сиреневые, голубые, красные всполохи по переменке вспыхивали на лице у Криса. Крис был, если можно так сказать, красиво некрасивым, он нес свою некрасивость с достоинством как некую божью благодать, как стигму. Удивительно, но люди, которые наблюдали за ним и которые с ним общались, считали его очень даже привлекательным – скорее всего потому, что парень умел подавать себя, а также потому, что обладал некоей харизмой – харизмой одинокого и самодостаточного морского бродяги.

«Все же с ним интересно, – подумала Лидия, – я бы даже смогла быть его подругой и ждать его от рейса и до рейса. Крепкий орешек, знает, чего хочет…»

Лида посмотрела на друга почти с нежностью. Несмотря на то, что между ними лежал непреодолимый водораздел – это его внутренний мир, жесткий, ограниченный предрассудками, может быть, даже циничный, она-то была намного открытее и искреннее его, – несмотря на это Лидия чувствовала, что его неудержимо влечет к ней. Но это был не просто естественный интерес к женщине иной крови, очаровательной чужестранке, не просто желание ликвидировать свою ужасную безграмотность по поводу России – это было еще что-то другое. Крису нравились яркая чувственность и быстрый ум Лидии, это было внове для него, мужчина почти не встречал такого жгучего сочетания у женщин. Даже в сексе Лидия была умной, ее утонченность (или развращенность, а можно назвать это и раскрепощенностью) были продолжением ее ума. В сексе она не была примитивной. Конечно, это не могло ни нравиться такому Дон Жуану как Крис.

Крис чаще всего имел дело с проститутками, они были нормальными девчонками, но уж слишком простоватыми и он не испытывал к ним ничего, кроме благодарности за их щедрые ласки и глубоко, глубоко спрятанного чувства жалости. Показывать эту жалось было глупо. Зачем? Он ведь сам пользовался их услугами, он почти ничем не отличался от других мужиков. Мужчины и женщины знали, что называется, по умолчанию, что так устроен мир.

На минутку и Крису, в этом веселом баре под сентиментальные переливы голоса джазовой певицы привиделось, как Лидия будет ждать его в порту, а он будет гордиться, что у него такая красивая подруга. Ему захотелось сказать девушке об этом, но он, как подавляющее большинство мужчин, боялся пафосных и возвышенных слов, кроме того, в следующую же минуту, после того, как Крис подумал о продолжении отношений с Лидией, он пришел к выводу о том, что это будет вряд ли возможно. Он не знает, когда его позовут в море, сколько он будет там находиться и каким он вернется оттуда. Кроме того, каждая очередная проститутка, которую он случайно снимал в очередном порту, что-то надламывала в его душе, он все больше и больше переставал верить в любовь. Больше всего его удивляло, что все женщины вели себя одинаково – одинаково плакали, одинаково истерили, одинаково унижались перед мужчиной в страхе остаться одинокими…

Но здесь, в этом веселом баре Крис расслабился. Он подумал, ее фотографию не стыдно будет повесить у себя в кубрике. Завитые пшеничные волосы его русской спутницы отливали золотом, в малахитовых зеленых глазах светилось счастье – маленькое, соответствующее ситуации. Потом Крис заметил в ее монголовидных глазах нежность… Стоп, это было уже опасно! Женщина с таким взглядом может повлиять на него, но не стоит попадаться на такую дешевую (на его взгляд) уловку.

Зачем она ему? Она всего лишь эмигрантка, без роду и племени, со странным характером и странными рассуждениями о жизни. У него есть свои взгляды на жизнь, свои привычки, свой биоритм жизни. К чему все круто менять? К чему наводить смуту в душе?

Крис тяжело вздохнул, залил себе в рот виски, довольно большую порцию и решил предложить своей подруге для начала нечто половинчатое – а именно, переехать жить вместе с ним в съемную квартиру. Крис сказал это Лидии, без всякой надежды на успех и был удивлен тому, как она обрадовалась. Его томную загадочность в течение почти всего вечера Лидия растолковала по-своему: Крис раздумывал, какие слова подобрать для своего предложения.

Они переехали в славную уютную квартирку в районе эмигрантов. С утра они пили отличный кофе, потом отправлялись в город, искали для Лидии работу, ходили в кино, сидели в барах. Отношения их были безоблачны, потому что они не говорили ни о чем серьезном и не строили никаких планов на будущее. Лидия обожала крепкие натруженные руки Криса. Его ласки чем-то напоминали ей ласки новороссийских мужчин. То, что этот канадский моряк был также крепок, молод и горяч, как и она сама, протянуло между ними незримую ниточку симпатии и понимания. Лидии было так хорошо с Крисом, точно ее обдавал теплый жаркий ветер с моря, или она погружалась в удушающий и липкий сон, из которого невозможно было вырваться. Так прошло два месяца их совместной жизни.

Но однажды утром, в импровизированной кухне за чашкой кофе Крис спокойно и абсолютно безэмоционально заявил ей:

– Лида, мне пора в море. Я уезжаю. Навсегда. Не буду врать, скажу, как есть: я не хочу оставлять на земле людей, которые будут из-за меня страдать. Зачем? Да, мне было хорошо с тобой и сегодня, в нашу последнюю ночь тоже будет хорошо. Но когда я сяду на корабль, я забуду тебя. Возможно, я даже ни разу и не вспомню. Слишком тяжек мой труд, слишком легковесны и призрачны воспоминания о портах…Ты думаешь, я – герой?! Я среднестатистический тупой и циничный чернорабочий моря, я – его осколок, я – никто…

Лида закрыла лицо руками и заплакала. Потом встала, недопив кофе и ушла в спальню, так ничего и не сказав. Крис затушил сигарету и уехал в город пить пиво. Чашка со стола упала и разлетелась вдребезги. Можно было, конечно, признаться ей, что она ему очень нравится, но это было не в его правилах. Лидия лежала, зарывшись в подушки, плакала и размышляла: да, ей удалось раскусить этого парня, он стал ей по-своему дорог, но все же глупо было на другом конце света повторять новороссийскую историю. Крис был прост и понятен в общении, неистов в сексе и свободолюбив как моряки всего мира. Кроме коротких встреч между длинными рейсами он ничего бы не смог дать ей.

Когда Крис вернулся, Лида сказала ему:

– Ну, ладно, все хорошо… Только не наговаривай на себя. Ты – не циник! У вас, у моряков, своя религия. У меня и дед, и отец, и муж были моряками. Я знаю, тебе надо увидеть мир – Бомбей, Марсель, Майорка ждут тебя…Ты не успокоишься, пока не достигнешь всех этих портов, даже если тебе предстоит пробыть в них всего полдня…В этих путешествиях тебе суждено найти успокоение…

Лида говорила и держалась вполне уверенно. Крис посмотрел на девушку с признанием и даже с удивлением. Он и сам не ожидал, что от этих слов ему станет намного легче. Крис бросил на стол пачку баксов, чтоб прогулять их в оставшуюся ночь с этой смышленой девчонкой, которую он вряд ли сможет забыть на самом деле. Она была единственной, кто не закатил ему истерику перед внезапным расставанием.

***

После отъезда Криса у Лидии началась полоса трудностей, одна сменяла другую. Ей отказали по очереди все работодатели, к которым она обратилась. С трудом удалось устроиться в один отель, именно в том районе (90-й стрит Эдмонтона), который упомянула негритянка в первые дни пребывания Лидии в Канаде. Девушке платили всего 5 долларов в час – она мыла раковины в ванных комнатах и туалетах. Лидии дали также социальное пособие в 300 долларов. Иногда она ночевала в отеле. А потом сняла совсем крошечную квартирку на краю Эдмонтона, она была намного меньше той, в которой они недолго были счастливы с Крисом. В квартирке стоял старый комод, деревянная кровать, на стенах висели портреты кошечек и собачек. Из окон неслась итальянская, арабская, французская речь. По вечерам в районе звучала музыка на всех наречиях, крутили даже индийские песни. Эмигранты мучились ностальжи. Жизнь отбросила Лидию в мрачный квартал Эдмонтона и предложила начать все с нуля, без всяких перспектив на легкий успех. Жизнь била ее по щекам наотмашь. Только за что? За смелость и мужество уехать в другой мир, за гордыню, не позволившую ей унизиться перед богатым дядей-негодяем, за отчаянное желание быть счастливой?!

Жизнь предложила ей стать трудовой канадской девушкой. Ходить по скучным улицам на работу в отель, экономить, подолгу копить деньги, чтоб купить что-нибудь стоящее. Завидовать людям в богатых авто. И это ей – красавице с золотыми кудрями и обольстительной фигурой? Ей – избалованной всеми прелестями жизни в состоятельной русской семье?! Нет! Это была все же издевательская усмешка судьбы, так не должно было быть! Надо ей, Ладе Смеляковой, выбраться из этой ямы, обязательно выбраться. Шанс у нее есть – это ее красота. Она может стать консультантом какой-нибудь косметической фирмы, моделью в журнале мод или на худой конец статисткой на показах новых фасонов в каком-нибудь элитном магазине.

Однако в глубине души Лада-Лида понимала, что это почти невозможно – у нее не было никаких связей по эту сторону океана. Заранее, перед отъездом в Канаду она не навела никаких справок по этому вопросу, не связалась с нужными агентствами. Она ехала вслепую, наугад. Так чему же теперь удивляться? Это была обычная русская рулетка – может, повезет, а может, и нет. Мы, русские, привыкли так жить, удивляясь иногда, что у нас ничего не получается. Зато, если мы очень захотим, мы может превзойти себя в своей мотивации достигнуть успеха. Мы можем взять в кулак волю, унять свои инстинкты, составить план действий, обойти всех врагов, перетерпеть лишения, пожить какое-то время впроголодь – и победить! Иногда мы, русские, не побеждаем в первый момент, но зато обязательно одерживаем победу позже! Мы вообще специалисты по играм с ненулевой суммой и капризной удачей.

В отеле Лида познакомилась с портье Берни. Впрочем, все по порядку. Когда-то, еще в России она читала в книгах, что эмигранты – умницы, талантливые актеры, ведущие ученые – за границей, чтоб пропитаться, становятся портье, швейцарами, посудомойками. Но Лада была искренне уверена, что подобная участь ждет людей слабого здоровья и слабой воли. И тут она познакомилась с Берни. Ее приятель-ирландец был крепким мужчиной, держался уверенно и с достоинством. У него было прекрасное образование – Берни был бакалавром искусств, он был единственным из иностранцев, встреченным Лидой в Канаде, который оказался всесторонне начитанным (исключение составлял Крис, но тот читал только Достоевского, остальные вообще ничего не читали). При этом брутальный интеллигент Берни работал уже несколько лет обычным портье в третьеразрядном отеле. Лидия не понимала, почему ему не повезло, она не видела в Берни никаких изъянов. У Берни была визитка (Лида так и не спросила, зачем она портье?), на которой, помимо его имени-отчества, было написано: «Никогда не уезжайте с Родины».

Однажды к Берни-ирландцу на огонек заглянул его друг – полный, спокойный канадец, лысый и с золотыми зубами. Он был ничем не примечателен, кроме того, что не был бакалавром искусств, то есть он не был человеком с несбывшимися иллюзиями. Это уже обнадеживало. Ян был самим собой: толстым, беззлобным малым, равнодушным ко всем страстям мира. Он никуда не уезжал (родился и вырос в Эдмонтоне), никуда не спешил. Ян сдвинулся с места только бы в случае наводнения, землетрясения, падения метеорита на Эдмонтон и то в том случае, если бы метеорит упал на его дом непосредственно. Яну не понятно было, зачем менять место жительства, зачем искать лучшую долю в других странах – в Эдмонтоне у него имелись диван, телевизор, трансляции хоккейных матчей «Эдмонтон Олиерс», баночка пива, а что еще нужно? Даже у него, у Яна, такого пассивного и вялого субъекта, в Эдмонтоне была масса знакомых – родом из детства, из кругов общения его родителей, братьев и сестер. Ян знал, что в этом городе он не пропадет – кто-то даст ему денег, кто-то накормит, кто-то обеспечит приработок, хотя работать Ян не любил, ему и так было жить вполне вольготно.

В первые же минуты знакомства полный канадец расположил к себе Лидию тем, что смотрел на нее с нескрываемой симпатией и даже восторгом. Для девушки же этот был чуть ли не единственный шанс войти в тихую гавань незатейливых, зато стабильных отношений с мужчиной. Ян догадался, что Лидия заинтересовалась им. Это ему польстило – такая красавица, так элегантна даже со шваброй и щеткой! Надо отдать должное Яну, его не волновал невысокий социальный статус девушки, ему важно было то, что она была удивительно женственна и притягательна. Ян пытался шутить, показать, что он не глуп, шутки его были плосковаты, больше всего радовался им он сам, но его золотозубая бесхитростная улыбка была обезоруживающей. Берни и Лидия невольно тоже начинали улыбаться.

Не понятно, чем Ян так нравился Берни, ведь в отличие от склонного к наукам и самоанализу ирландцу, Ян был ленив, посредственен и однообразен. Лидия никогда бы не обратила внимания на такого мужчину, если бы встретила его в Новороссийске. Но здесь, в эмиграции он был весьма удобен, удобен на определенное время.

Ян стал захаживать к Лидии почти каждый день. На него можно было потратить минимум времени, он и не требовал большего. Канадец лежал на диванчике и смотрел телевизор, иногда часами. Он любил поесть и с удовольствием съедал все блюда, приготовленные Лидией. Потом еще шел к Берни и Берни отводил его полакомиться в гостиничный ресторан, естественно с заднего входа и бесплатно. Ян оставался ночевать у Лидии, в ее комнате для прислуги. Ехать к ней в эмигрантское гетто ему было лень. Он молча и без всякой страсти ласкал девушку в постели. У него было неприятное, белое, как сметана, рыхлое тело. Ян никогда не приносил ей ни денег, ни подарков, ни цветов, не приглашал в кино, ни делал комплиментов. Вряд ли он вообще был способен любить.

Эта скучная связь длилась почти четыре месяца. Бедняга Берни никак не мог уразуметь, чем Ян так зацепил такую девчонку, как Лидия. В глубине души он жалел Лидию, но решил не высказывать этой жалости вслух, чтоб не обидеть девушку.

Однажды Берни решил сделать подарок Яну и Лидии, скорее все-таки Лидии. Он достал для них ключ от номера-люкс на одну ночь и разрешил пользоваться мини-баром, сказал, что «за счет заведения». Они не стали уточнять, как это удалось сделать портье. Впрочем, почему бы и нет? Берни проработал в этом отеле 10 лет.

Номер был роскошен. Широкая двуспальная кровать, целый «полигон страсти». Торшер в фантазийной форме, изогнутый, спиралевидный. Большой телевизор. За дымчатой стеклянной перегородкой располагались барная стойка, стояли кофеварка, холодильник и бар, набитый до отказа элитными бутылками. В номере можно было танцевать – так он был просторен.

Ян подошел к бару, достал охлажденную бутылку вина, налил себе и Лидии в длинные цветные бокалы (может быть, это было богемское стекло?) и тут на него напало игривое настроение. Он вдруг решил изобразить из себя босса. Ян подоткнул под бок небольшую плоскую подушку – якобы это была деловая папка, при этом он был в одних трусах, нацепил солнцезащитные очки, развалился в кресле, водрузив ноги на столик, и стал надувать щеки, закатывать глаза и говорить какую-то ерунду своим воображаемым подчиненным. «Вкалываю за вас целыми днями! Лентяи! – мужчина изображал притворно возмущенный вид. «Всех уволю!» – кричал Ян на всю комнату. «Кто хорошо работает, тот и живет, как я, в таких номерах!» – напоследок крикнул он, и осклабился в своем золотозубом оскале, очень довольный импровизированным перфоменсом.

Лидия смеялась. Это и вправду было забавным, учитывая тот факт, что Ян по жизни был профессиональным лентяем, он сам говорил, что у него абулия – он абсолютно ничего не хотел делать. Ян с Лидией напились вина и стояли, обнявшись у огромного окна, разглядывая расцвеченные огнями вечерние небоскребы Эдмонтона.

– Ты знаешь, Ян, у меня странное отношение к небоскребам, я бы сказала, это даже какой-то невротизм, – сообщила Лидия.

– И какое же это отношение? – заинтересовался ее бойфренд.

– Вечером, ночью, вот как сейчас, я ими восхищаюсь, они приводят меня в хорошее расположение духа. А с утра я их ненавижу, они представляются мне неэстетичными уродцами, моими врагами, я думаю о том, что никогда не смогла бы жить в небоскребе, – поделилась Лидия.

– Да ничего особенного здесь нет, – усмехнулся Ян. – Никакого невротизма и расстройства психики. Ты просто сова – вот и все тут! Все вещи, не только небоскребы, представляются тебе красивыми вечером, ты испытываешь прилив энергии и те же вещи кажутся тебе неуместными утром, потому что ты чувствуешь себя разбитой и нервной с утра. Я же тоже сова…

«А он не так уж глуп и толстокож», – про себя сделала вывод Лидия. Этой ночью, в постели Ян был и техничен, и нежен одновременно – он просто превзошел себя. «Надо же – плейбой!», – подумала Лидия. «Обольстительная кошечка!», – подумал Ян.

Однако после этой встречи жизнь снова потекла пресно и обыкновенно. Ян по-прежнему продолжал «дружить» с Лидией. Исправно приходил в отель. Он ел поп-корн и чипсы и смотрел телевизор в комнате для прислуги, не говоря ни слова. Ждал, когда Лидия его накормит. В глубине души Лидия стала скучать по настоящим мужчинам – умным, брутальным, с деньгами «на кармане», занятым каким-то делом. Пусть он будет с недостатками, ее избранник – это нормально, да даже пусть иногда выпивает, только пусть он будет похож на мужика. В то же время Лидии почему-то жаль было выгнать Яна – «ну, кому он нужен, кроме меня, этот лысеющий неудачник?» – рассуждала она. И исходя из христианского сострадания, принимала его.

Но тут случилась неувязка, непредвиденная ситуация… Как-то в первые предвечерние часы Лидия решила пройтись по 110-й стрит. Просто так, без всяких целей, просто выпить где-нибудь кофе. На душе у нее было какое-то отдохновение. По пути Лида остановилась возле синематографа, захотелось поглазеть на афиши. И вдруг… Она обалдела от увиденного. «Ее» Ян, якобы нищий и безработный, в дорогом клетчатом костюме, в котором она его, конечно же, никогда не видела, весь расфранченный и напудренный, вел под руку даму в кинотеатр. Он улыбался, старался выглядеть джентльменом и угощал даму шоколадом.

Лидия спряталась за колонну, Ян ее не видел. Она успела разглядеть и его спутницу – девушка была одета дорого, но была некрасива – в нелепых очках, с большим носом, вся какая-то целлюлитная и хмурая. Лидия была более чем уверена, что у дамочки имелось приличное приданное, иначе бы Ян так не старался.

Лидия дождалась, пока парочка скрылась в недрах кинотеатра и нырнула в узкую, уложенную брусчаткой улочку, чтобы найти там уютный бар. Ей безумно захотелось выпить чашечку кофе и выкурить сигарету – она знала, это ее успокоит и даже поможет принять нужное решение. Говорят, в Неаполе просто жить не могут без эспрессо с сигаретой и когда запретили курить в барах, неаполитанцы вышли на забастовку.

Значит, Ян не считал нужным приглашать Лидию в кино и дарить ей подарки?! Якобы он недопонимал, что за девушкой надо ухаживать. Значит, Лидия была удобна ему как «бесплатная» женщина, вот оно что! Ее христианское участие он, конечно, не оценил. Ян был далеко не так бесхитростен и прост, как ей показалось вначале. Неприятное открытие! Лидию, скорее всего, он расценивал «как лохушку», женщину, хотя и очень красивую, но с низким социальным статусом, на которую не стоит тратить усилия.

Внезапно на узкой брусчатой улочке застучали каблучки. Их стук врезался Лидии в воспаленные мозги. Лидия увидела в перспективе улицы необычную женщину. Это была старая проститутка, хотя хочется назвать ее более мягким эпитетом – куртизанка. Ей было лет 65. Женщина была одета в темно-розовую плиссированную юбку, элегантную кремовую кофточку, вокруг шеи были закручены в несколько рядов розовые бусы. Ее милый носик был припудрен, дорогой парфюм от куртизанки вился по улочке едва уловимым шлейфом, румяна были жирным слоем наложены на скулы, а на губы была нанесена, конечно же, розовая помада. Только одно в ее облике смотрелось как неприятный диссонанс: помада была неаккуратно размазана – куртизанка либо уже начинала терять форму, либо очень торопилась. Жрица любви танцующей походкой дефилировала по улочке, сжимая в руках сумочку-клатч. Она нисколько не стеснялась своей профессии. Вид у нее был насмешливый, слегка циничный и на удивление веселый. Большие перстни блистали на руках.

Лидия внимательно смотрела на даму и думала, задать бы ей всего лишь два вопроса, только два, которые Лиду всегда, как женщину, интересовали. Вы думаете, русская девушка хотела уточнить: есть ли любовь на свете? Но Лидия знала и без куртизанки: любовь есть! Она видела тому немало подтверждений, еще в Новороссийске. Нет, Лида хотела задать другие вопросы. Вопрос номер один: что довело даму до такой жизни, которую, наверное, можно было избежать? И вопрос номер два: не стала ли она ненавидеть мужчин?

Но королева ночи, куртизанка и дама полу-света свернула за угол, своей сексуальной танцующей походкой, оставив после себя незримое облачко духов и маленький томный ветерок. А Лида зашла в бар, купила кофе и наконец-то с наслаждением закурила сигаретку. Сладковато-приторный дым сигареты был приятен как легкий наркотик, крепкий кофе уравновешивал чувства, устанавливал внутренний позитивно-негативный баланс эмоций. «Почему эта куртизанка была так беззаботно весела? Почему она была цинична, это понятно. Дама работала в сфере сексуальных обманов. Но вот почему весела? Может, она, как базилисса Антонида, знаменитая куртизанка древности, отработав карму унижений и нищеты, вытянула наконец-то джек-пот и нашла своего генерала, который воздвиг ее на пьедестал Любимой женщины?! Эта куртизанка никогда бы не страдала по такому мужчине как Ян, даже если бы он не дал ей ни копейки за ее услуги…», – эта мысль показалась Лидии и приятной, и спасительной одновременно, просто открытием вечера. В иерархии самцов Ян занимал последнюю, самую примитивную ступень – безработных и безденежных импотентов. Таковых выбирали от безысходности. И Лидия отлично это понимала.

На следующий день Лидия выгнала Яна. Он явился к ней как всегда в сером несвежем свитере и серых брюках, пряча свои хитроватые глазки. «Я – агент КГБ!» – злобно сказала Лидия, как только Ян вошел в ее комнату. Этот тупой перфоменс доставлял ей удовольствие: «Меня приставили к тебе с самого начала, закинули в отель к Берни. Берни тоже наш человек. Я познакомилась с тобой как будто бы случайно… Вчера, возле кинотеатра «Олимп» тебя видели с дамой. Но и она подкуплена нами. Все вокруг тебя подкуплены, все состоят в заговоре, чтобы тебя уничтожить…» Ян обалдел от удивления, челюсть у него затряслась, он был жалок, на него противно было смотреть. Страх, который застилал глаза Яну, не позволял ему мыслить критически: а зачем он собственно нужен русскому КГБ, он ведь был безработным, безвестным парнем, никаких секретов он не знал. Ян не мог соображать, он колоссально испугался и выбежал из комнаты.

Берни очень обрадовался, что Лидия рассталась с Яном. Ему было приятно, что она наконец поняла, что это за тип. «Но он точно не вернется? – засомневался Берни. – Я ведь выгонял его много раз, но он, унижаясь, все равно приходил, потому что здесь можно бесплатно поесть» «Нет, вот на сей раз этот славный малый не вернется, мало того, он еще долго из дома не будет выходить», – загадочно резюмировала Лида.

Лидия не чувствовали ни горечи, ни обиды, просто пустоту. Ей отчаянно хотелось любви, но она не знала, возможно, ли это было в чужой стране, населенной непонятными для нее, закрытыми людьми. Всю себя она посвящала работе и общению с Берни. Берни – ирландец относился к ней с прежней нежностью, хотя и избегал задушевных разговоров о жизни. В глубине души Берни простил ей этот небольшой адюльтер, он понимал, что в моральном плане больше пострадала от него Лидия, а не его, так называемый друг, Ян-хомяк, как называли его в отеле. У Яна-хомяка была такая психология: высшая хитрость жизни состоит в том, чтобы прожить ее за чужой счет, создавая видимость нормального человека.

***

Однажды на улице шел сильный дождь. Лидия направлялась в церковь. Напротив паршивой торговой лавки, которая почему-то называлась «Голливуд», она задержалась возле лужи – в раздумии, как бы ее обойти. По другую сторону лужицы Лидия увидела мужчину, в коричневой ветровке, в очках, с красиво подстриженными русыми волосами. У него был прямой нос, большие серо-зеленые глаза, высокие скулы. Незнакомца можно было назвать привлекательным, если бы не серая тень усталости на его лице. У мужчины, оказывается, сломался зонт и вода с него медленно вытекала ему за шиворот.

– Черт возьми! – раздраженно сказал он. – Какой нелепый зонт!

Незнакомец поеживался от холодной воды, которая стекала по его позвоночнику, как по сточной канавке.

Лидия смотрела на него во все глаза, завороженная, как будто увидела диковинку – дело в том, что этот красивый человек говорил на чисто русском языке. И в этот момент лучик света с небес осветил обычный дождливый день.

– Вы – русский? – спросила Лидия, конечно, на русском языке и затаила дыхание, потому что боялась услышать отрицательный ответ.

– Да, – спокойно ответил мужчина, впрочем, удивившись звучанию жемчужно красивой русской речи. И где? По ту сторону лужи, в районе китайской лавки «Голливуд», что находилась в Северной Америке, в канадском Эдмонтоне – за тысячи километров от родины.

Этот день стал одним из самых счастливых в жизни Лидии – она встретила не просто соотечественника, она встретила возлюбленного – такого, какого давно хотела – настоящего! Мужчину, предназначенного для страсти. И это было ясно сразу, с первой же минуты, особенно когда лучик солнца пронзил темные тучи.

– Меня зовут Лада Смелякова. Но здесь меня называют Лида. Я – из русского порта Новороссийск. В Канаде живу почти год, в эмиграции, – сказала она, протянув ему мокрую ладошку.

– Меня зовут Юрий Белов. А здесь называют Юрай, согласно английской транскрипции. Я с Белой Руси, из Минска. Остался здесь, можно сказать, случайно. И вот живу в Канаде уже пять лет.

Юрий подошел к Лиде и поцеловал ее руку.

– Надо зайти в эту лавку наконец, – предложила Лида. – А то зонт-то сломался…

– Ах, да, зонт, – заулыбался Юрий. – Нет, в лавку мы не пойдем – она битком набита «язвами капитализма», то есть алкашами. Помните, так говорили в СССР, в котором мы когда-то жили. Мы сейчас поедем в хороший ресторан, в центр! Правда, мне на работу… Ну ладно, ради такого случая могу и опоздать немного. Едем в центр!

Однако сумасшедший дождь все же помешал им устроиться в хорошем ресторане, они попали в обычный «Макдональдс», всемирно известное ноу-хау канадских маркетологов и бизнесменов (а все думают, что Макдональдс придумали американцы). Юрий взял им обоим по бургеру и по чашке кофе. Продавец хотела налить кофе в обычные бумажные стаканчики, но Юрий потребовал, чтобы для них двоих нашли красивые фарфоровые чашечки. Горячие булки с ветчиной и кофе они проглотили почти незаметно для себя, неожиданно они очень проголодались, наверное, от волнения. Они говорили без умолку. Впрочем, говорил в основном Юрий, а Лидия внимательно слушала его.

– Я всю жизнь был из породы «непризнанных гениев», – делился своими мыслями и переживаниями Юрий. – Я читал, читал и читал. Я жил в мире Достоевского, Толстого, Чехова, Марселя Пруста, Томаса Манна, Франсуазы Саган, Хемингуэя. Вел дневники с пространными прочувствованными ремарками. Мне всегда казалось, что такие ремарки не смог бы сделать никто, кроме меня. Никто не был столь проницателен и утончен, как я! Я был в этом уверен! И у меня был принцип: «не метай бисер перед свиньями». Я не желал докладывать свои мысли перед своими примитивными однокурсничками, которых я и за людей-то не считал. Я их про себя называл «тараканами», «амебами» – у них была одна цель – размножение, причем, даже без особых усилий на поиски достойного партнера. На семинарах я гордо отмалчивался и мне ставили хилые «трояки». Надо мной, моей напыщенной отрешенностью подсмеивались… Кое-кто называл меня даже князем Мышкиным… Мне вовсе не льстила эта параллель. Я жестче и сложнее князя Мышкина. Одним словом, в Университете меня не понимали. Я был всегда, что называется, не спортивен, слаб здоровьем. А потом у меня еще и вырос небольшой горбик, последствие одной болезни, и он окончательно меня добил. Мне стали смеяться открыто в лицо, прямо на улице, совершенно незнакомые люди. Теперь меня уже сравнивали с Сирано де Бержераком. Никого не интересовал мой интеллект, всех интересовала только моя физическая оболочка, не слишком привлекательная, как они считали. И тогда я решил: у меня один выход – эмигрировать за границу, сделать там операцию и стать уважаемым человеком, назло моим насмешникам. Я хотел доказать всем, что я – Личность с большой буквы. Я хотел работать в зарубежном вузе. Я жаждал не богатства и роскоши, а признания в интеллигентских кругах. Наверняка это странно – ехать в Америку и Канаду с такими мыслями, ехать с конспектами Толстого и Достоевского! Да уж, так могут только русские! Я отстал от тургруппы в Монреале, якобы потерялся, а затем переехал в Эдмонтон. Я – нелегал! Но об этом поговорим как-нибудь отдельно. Сейчас о главном. Довольно быстро я был принят лаборантом на кафедру филологии Университета Альберта. Я был счастлив, да что там – я был на седьмом небе. Вот теперь-то весь мир был у меня в кармане, решил я. Защитю диссертацию, сделаю операцию, буду ездить на конгрессы в США, напишу книгу – она потом будет продаваться в России, разбогатею. Я как-то не учитывал тот факт, что диссертацию еще надо написать, выстрадать, что путь от лаборанта до профессора, как и в России, труден и тернист, что мои «русские» мысли о литературе здесь по большому счету никому не нужны. Довольно быстро я разочаровался – и в знаниях местной профессуры, и в ее моральных нравах (извини, но половина из канадских профессоров – гомосексуалисты), и самое главное – я разочаровался в общем культурном уровне канадцев. Да и вообще, что это такое – «канадская культура»? Ее ведь нет как законченного феномена! Операцию я все-таки сделал. А что касается денег, то я их никогда не имел…, – Юрий смутился, почувствовал неловкость. Ему не хотелось выглядеть нищим перед столь обольстительной женщиной. Кажется, он слишком увлекся своими признаниями.

Лидия поняла его чувства. И сделала вид, что недослышала последнюю фразу. Но ей было приятно его смущение.

– И что же осталось на дне бокала? – задумчиво спросила Лидия.

– На дне бокала?– переспросил Юрий, несколько удивившись церемонности вопроса. – У меня остались Мечты и Цели, – со значением сказал он и тут же замкнулся в себе. Лицо его нервно дернулось. Кажется, он слегка пожалел, что разразился такой длинной исповедальной речью.

– Расскажите о себе, – попросил Юрий. – Что? Мечта о заморском принце? Шикарный мужчина в шикарном форде? – в его голосе звучала усмешка.

Мужчина в форде… Первый день в Канаде – старые и новые форды на трассе – короткая любовь к мужчине – призрак России…

– В России сейчас снег, – сказала она, скрывая волнение. Кто бы мог подумать, что в душе ее что-то осталось от приключений первого дня заграницей. – Может, бросим терзать друг друга сложными вопросами. Юрка, ведь мы же с тобой встретились, и где – на краю света? Ведь мы же русские – что нам с тобой цапаться и ссориться. Зачем, а? Ведь мы бы могли пройти мимо друг друга, если бы не сломался твой зонт…

Выйдя из своего приступа меланхолии, Юрий улыбнулся ей. Он успел быстро подумать о том, что женщина все же нужна мужчине – ее бережное и даже нежное отношение к миру должно растопить мужскую жесткость.

– Мы с тобой брат и сестра! – с жаром сказала Лида и протянула ему уже потеплевшую ладошку.

Он пожал ей руку, а потом поцеловал ее тонкие пальчики. По Фрейду, это был знак, но, увы, она не поняла его. Юрий хотел сказать ей, что «сестрами» бывают только некрасивые женщины, те, которых видишь хотя и милыми, но бесполыми существами. А Лидия – златокудрая русская Ярославна, такие могут быть только возлюбленными…Юрий хотел сказать это, но, конечно, сдержался на первый раз.

***

Месяц Лидия и Юрий встречались почти каждый день – в «Макдональдсах», пиццериях и прочих недорогих заведениях. Юрий усиленно скрывал от Лидии, что, помимо Университета, он работал еще в двух местах: в церкви и в одном социальном агентстве для женщин, сбившихся с пути, или «пребывающих в нечистоте», как говорят в православной церкви. Женщины приходили в агентство уставшими, почти все курили. Они смотрели на Юрия чаще неприветливым колючим взглядом, иногда даже ненавидящим, им не нравилась его брезгливость и подчеркнутая интеллигентность. Им совершенно не хотелось рассказывать ему про свою жизнь. Впрочем, порой интеллигентность Юрия Белова даже подкупала – и женщины начинали откровенно повествовать ему про свою семейную жизнь или про любовные романы, надеясь, что такой умный мужчина как Юрий им что-то подскажет. Социальное агентство называлось «Гибсон блок».

«Я бы не полюбил ни одну из этих примадонн полусвета, этих урбанизированных страшилок, – думал Юрий. – Ну, разве сравнятся они с моей Ярославной, моей королевишной?!» Так ласково про себя Юрий называл Лиду, сам боясь и смущаясь этих возвышенных слов. Но именно в Лидии на данный момент Юрий видел спасение и свой путь к счастью.

И Лида думала о нем с такой же теплотой. Юрий был для нее тем, которого она так долго искала, ведь она всегда стремилась к мужчинам, у которых были ум и характер. Она даже сходила в греко-кефальную церковь и попросила у иконы Николая-чудотворца, чтобы он простил ей все ее прегрешения и ее странные, путаные истории с другими мужчинами, чтобы он очистил ее душу для большой любви, которая как будто бы ждала ее у врат этого Храма, которая еще пока стеснялась самую себя. Но вот-вот ее любовь должна была раскрыться как бутон.

«Я не скажу ему, но жаль, что он уехал из России, – размышляла Лидия. – Он даже сейчас похож на профессора словесности хорошего русского университета. Он мог бы открыть какую – нибудь закономерность в развитии литературы, написать книги – ну, например, такие, какие издала Паола Волкова. Максимализм бы прошел… как «детская болезнь левизны» и все стало бы на свои места»

«И все же зря, что она уехала из России, – думал Юрий. – Она мечтала о принце, о ковбое. Но вряд ли здесь кто-нибудь оценит ее красоту по достоинству. Красоту, как и талант, как и экстравагантность, ценят в богемных странах и городах. Это может быть Нью-Йорк, Париж, Петербург, но только не Эдмонтон, где канадские подростки плюют в памятник Уйна Грецки, где никогда не ходят в театры, мало читают, смеются над тупыми шутками …»

Так, не подозревая о тайных мыслях, желаниях и сомнениях друг друга, Лидия и Юрий прожили еще два месяца. Оба они также скрывали внутри себя страстное сексуальное влечение друг к другу – оно накапливалось, разрасталось и питало живительными сладко-пряными «подводными течениями» их отношения, это влечение придавало их отношениям особый смысл.

***

Юрий работал с утра до позднего вечера, после работы принимал душ в своей небольшой арендованной квартирке, выкуривал одну сигарету с чашкой кофе (он обожал одну крепковатую длинную сигарету перед сном) и с удовольствием вытягивался на длинных простынях. Юрий как все романтики-эгоисты любил возвышенные думы о самом себе. Он посвящал этим мыслям лучшие часы каждого дня – перед сном. Впрочем, теперь в его мечтания гармонично вошла Лидия и, надо отметить, он не без удовольствия впустил «королевишну» в свои тайные духовные преисподние.

«Через месяц или через два, нет, все-таки через месяц я буду ждать Ее вечером у отеля, где Она работает, в тени деревьев и небоскребов, – размышлял Юрий. – Она будет как всегда экстравагантной, волосы будут скользить по ветру… Я вручу Ей букет орхидей, приглашу в кафе – ну, конечно, не в Макдональдс (Юрий в темноте улыбнулся своим мыслям) и там подарю помолвочное кольцо в красивой коробке. Торжественно и помпезно преподнесу эту дорогую коробку… Какая женщина не обалдеет от такого подарка?! Я предложу ей переехать ко мне жить и стать моей женой…

Женой, женой…А я стану ее мужем… Как приятно звучание этих слов! Как это достойно и значительно любить одну единственную женщину! Всегда в девушках, с которыми я встречался, было что-то не так по большому счету, было какое-то крупное «не то»… Они были не особенно умны, не особенно красивы, не то чтобы до конца добры. Ни к чему не стремились, ничего не искали в жизни. В сущности, их было скучно любить…»

А в другие вечера, после длинного трудового дня Юрию приходили в голову и вовсе странные мысли. Он представлял себе, как Нина Берберова и Владислав Ходасевич, сутулясь, медленно шли по дождливому, готическому Парижу, потом наконец-то добирались до дому, снимали с себя свои мокрые одежды (они сушились в их тесной комнате рядом с их единственной простынею) и читали друг другу стихи – краткие символы их блестящего ума. Он представлял себе также нервного, накрашенного Андрея Белого (кажется, безнадежно влюбленного в жену Блока) и рядом высокомерную парочку – Зинаида Гиппиус и ее безропотного Мережковского. Они тоже читали друг другу стихи – стройные, точные, с вечным привкусом Петербурга. Юрий будто слышал, как в одном из кабачков Парижа Владимир Маяковский провозглашал свои стихотворные посвящения Лиле Брик, абсолютно развращенной и безнравственной особе, которая в своих сексуальных развлечениях могла опуститься ниже обычной уличной куртизанки. И как мог Маяковский «не замечать» этого и посвящать ей такие прочувствованные и возвышенные любовные строчки?! Юрий представлял себе всю эту элитную эмиграцию и полу-эмиграцию, о которой всегда мечтал, и потом неожиданно – Лидию и себя рядом с ними…

«Ну да, этих великих людей уже нет на свете, они превратились в тени, но ведь есть же им подобные?! Современные Берберовы и Белые… Они должны принять нас с Лидией, – почему-то с уверенностью решил Юрий. – Мы могли бы здесь, в Эдмонтоне создать свой поэтический «салун», Русский клуб. Мы бы прославили Эдмонтон!»

***

Через два месяца Юрий решился сделать предложение Лидии, так, как и задумывал – сначала под шум листвы гостиничных аллей он предложил своей девушке поехать в большой престижный ресторан, предварительно вручив букет диких орхидей, а затем уже под звуки музыки, в ресторане вручил ей помолвочное кольцо и предложил стать его женой. И Лида с радостью согласилась, потому что за эти несколько месяцев их коротких встреч она успела всей душой полюбить Юрия и стала связывать с ним свои надежды на будущее. Мы любим тех, с кем связываем надежды на будущее.

Да, Лидия согласилась и приняла с благодарностью этот дар судьбы, но все же сомнения – глубоко запрятанные, интимные, робкие – мешали ей до конца почувствовать себя счастливой. Да, конечно, она была довольна, да, Юрий вел себя как настоящий джентльмен, и рядом с ним она ощутила себя наконец-то женщиной желанной и любимой. И все же? Сможет ли этот нервный мнительный интеллигент стать опорой ее жизни? Сможет ли он сохранять стабильность по жизни? Как он будет вести себя в случае неудач и болезней? Любила ли она его по-настоящему? Нет, об этом она не будет думать сегодня. Она, подобно Скарлетт, бессмертной героине Вивьен Ли, подумает об этом завтра. А еще лучше – выкинет эти сомнения прочь из своей кудрявой головки!

Именно так она и сделала, и на второй день после предложения пойти по жизни вместе Юрий переселился в ее маленькую квартирку с кошечками и собачками на стене и они начали совместную жизнь. Лидина квартира была выбрана только потому, что была расположена ближе от центра Эдмонтона – Юрий мог предложить ей тоже только арендованное жилье, но, увы, далеко от даунтауна. Юрий «уступил» ей одну из своих работ – социальное агентство «Гибсон блок» и Лиде сразу понравилось беседовать с несчастными, но интересными женщинами, каждая история казалась ей занимательной и поучительной. Здесь, в агентстве она смогла применить и свои медицинские знания, да и зарплата была намного выше, чем в отеле.

Когда она уходила из отеля, Берни пришел провожать ее. Он протянул ей руку и сказал: «Давай забудем обо всех неприятностях…»

– Эту фразу должна была сказать на самом деле я, – ухмыльнулась Лидия. – Прости меня за то, что я зачем-то загуляла с «хомяком» у тебя на глазах, и за то, что я постоянно делала вид, будто бы не замечаю тебя… А на самом деле ты всегда был мне по-своему дорог.

–Правда? – искренне обрадовался Берни. И тут же остудил себя, ведь Лида была почти уже замужем. К чему этот поспешный взрыв эмоций?! Ему даже стало немного неловко. Он хотел сказать: «Если Юрий обманет или бросит тебя, то я…» Но промолчал. Если бы Лидия захотела, она могла бы обратить на него внимание, присмотреться к нему как к мужчине после того, как рассталась с Яном. Но она никогда не рассматривала Берни в качестве поклонника, увы…

– Ты отличный парень, Берни, – сказала Лида, она и не представляла, что происходит в душе ее визави.

Они по-дружески обнялись и попрощались, при этом каждый из них подумал, что навсегда и каждый остался при своих недосказанных чувствах. Лидия не знала, что Берни по-настоящему и глубоко любит ее – она полагала, что просто нравится ему как подруга. Берни не догадывался, что она не так уж и равнодушна к нему…Странные стечения обстоятельств мешали им до конца выговориться и раскрыться друг перед другом, судьба словно специально, хитроумно оттягивала последнее объяснение.

Юрий был внимателен и нежен с Лидией в их совместной жизни. Он, кажется, всем был доволен. Как его невеста готовит, как одевается, как причесывается, как встречает его после работы. По крайней мере, он ни разу не высказал неудовольствия. Правда, и особых восторгов не высказывал – он был весьма сдержан. Но Лидия не придиралась к деталям – она была настолько счастлива, что даже не замечала их.

Несмотря на свои скромные доходы, Юрий и Лидия иногда даже позволяли себе некоторые излишества – ужинали в приличных ресторанах, ходили в Колизеум на концерты, отдыхали на туристических базах. Временами они даже покупали себе красивую одежду. Однажды Юрий приобрел Лидии даже черную норковую шубу, которая также, как и в России, могла пригодиться женщине во время холодных зимних стуж.

Говорят, когда любишь по-настоящему, должен быть счастлив и ночью, и днем и каждый раз по-своему: ночью – чувственно, бездумно, днем – уравновешенно и обдуманно, осознавая все достоинства и недостатки своего положения.

Лидии казалось, что у нее с женихом было полное счастье, примерно такое, о котором она мечтала. Теперь горизонт ее судьбы был относительно ясен: у нее был мужчина-друг, на которого можно было положиться в трудную минуту, вместе они могли бы достаточно заработать, чтобы купить квартиру, машину, переселиться в более престижный район Эдмонтона, пригласить к себе в гости родителей и друзей из России. Лида знала, как Юрий скучает по маме и она еще ни разу не приезжала к нему за все время его эмиграции. Но если у них будет хорошая квартира, она обязательно приедет. Конечно, купить квартиру будет непросто – и Лидия, и Юрий мало зарабатывают, но в то же время ей не хотелось бы, чтобы Юрий уходил из Университета Альберты, ведь наука была делом его жизни.

К слову говоря, в их молодой семье было одно-единственное табу на разговоры – это именно работа Юрия. Он не любил рассказывать, что происходит в Университете Альберты. Иногда он приходил с университета злой, раздраженный, молча ел, молча выпивал кофе и ничего, ни слова не говорил ей.

***

Но богаты ли профессора литературы и словесности в Канаде? Уважаемы ли они в обществе? Какие у них привилегии или таковых нет вообще? Всего этого Лидия не знала – Юрий ничего не говорил ей. И она решила зайти с другого бока – познакомиться с семьей одного из докторов наук, коллег Юрия. Объяснить это можно тем, что она заскучала, а в гости они никогда не ходят. Она подловила момент, когда Юрий был в хорошем настроении и рассказала ему о своих планах.

– А что, пожалуй, это можно устроить, – весело сказал Юрий. Правда, улыбался он при этом какой-то странной улыбкой, больше похожей на ироничную усмешку. Походив немного по комнате, он все же сказал: Канадцы не русские, они не любят ходить в гости друг к другу и никого к себе не приглашают, и похмелья у них не бывает. Но иногда администрации Университета хочется поиграть в демократичность и кто-нибудь из профессоров, надев маску дружелюбности, начинает приглашать к себе домой, на барбекю. Причем, деньги на это мероприятие берет из кассы Университета. Будет момент – познакомимся. Только зачем тебе это?

Лидия не стала раскрывать истинных мотивов своей просьбы и объяснила это тем, что пора им уже иметь и постоянных друзей. Она заявила:

– Не к кому даже на чашку кофе сходить! Не с кем шопинг по выходным устроить! Я хочу иметь друзей не из местных русских, а из канадцев.

– Друзей?! Из канадцев?! – снова ухмыльнулся Юрий. И добавил загадочно: Ну-ну…

Сегодня он явно не хотел с нею ссориться и обошелся только абстрактным «ну-ну».

***

У Лидии в Канаде было шесть-семь знакомых эмигрантов – хотя в Эдмонтоне не имелось даже Собрания эмигрантов – но с ними было так принужденно, так скованно, от них веяло каким-то нафталиновым, искусственным ностальжи. Эти русские эмигранты вели себя как надоедливые мухи: все жужжали и жужжали о неприятностях. Из всего эмигрантского бомонда по-человечески привлекателен был только Дмитрий Кротов, кандидат физико-технических наук из Днепропетровска.

Дмитрий рассказывал, что просыпается утром с единственной целью «поболтать бы с кем-нибудь по-русски», отдохнуть душой. С утра он забывал даже элементарные английские слова, сны ему снились тоже «русские», особенно тяжело Дмитрию давались тяжеловесные английские времена. Он совершенно не способен был на лингвистические рекорды, что знал, то знал, а новое ему не давалось. «Болтать о том, о сем – это чисто русская привычка», – считал Дмитрий. «В Канаде совершенно не умеют болтать добродушно-доверительно и при этом легко, в сущности, ни о чем, «за жисть» или, наоборот, изысканно и томно вести беседу, вставляя в речь имена известных поэтов, художников, актеров, разумеется, кстати. А чего стоит национальный русский степ о политике и правительстве?! Это же суть русской городской жизни, особенно в таких мегаполисах, как Москва и Петербург»

При воспоминании о Питере, где Кротов заканчивал Университет, эмигрант просто светлел душой и неизменно оживлялся. «Может, рванем в Питер?!» – как-то совсем уж неожиданно предложил он, обращаясь непонятно к кому. Впрочем, дальше этого ностальгического возгласа у Кротова ничего не пошло.

Юрий не любил Дмитрия. Лиде он объяснил свою антипатию тем, что ему не нравятся цветистые словеса соотечественника, то, что тот без всякого пиетета относился к английскому языку, а также тот факт, что Кротов не считает канадскую науку сильной. Однако девушка подозревала, что антипатия Юрия имеет более глубокие корни. Когда Лида предлагала Юре сходить в гости к Дмитрию, тот неизменно отказывался. Когда Дмитрий заходил «поболтать» к ним, Юрий уходил на их крошечную кухню, едва выдавив из себя «Привет», и начинал демонстративно перемывать посуду.

Лиде не нравилось также то, что Юрий вел себя так неуважительно по отношению к человеку, который был намного старше его возрастом и достиг серьезных успехов в науке. Юрий относился к Дмитрию Феофановичу Кротову с подозрительностью, недоверием и даже с какой-то брезгливостью. Он не говорил Дмитрию ничего обидного в лицо, но слушал его с неприятной улыбкой : «мол, говори-говори, старина, меня ты лично ни в чем не убедишь, да и вообще мне это мало интересно».

Итак, Дмитрий не хотел сходиться с Дмитрием Феофановичем и другими эмигрантами. Скорее всего, он не стал бы дружить и с Берни, хотя тот был очень образован. Юрий упорно никого не желал пускать в свой внутренний мир. Лида уже поняла это. Его невеста была, пожалуй, единственным человеком за последние два-три года, которому, то есть которой он позволил занять определенное место в его жизни и раскрыл некоторые секреты. Впрочем, большую роль здесь сыграло сильное сексуальное влечение. На самом деле ведь Лида тоже не знала, ценит ли он ее ум, ее интеллект. Он никогда ничего не говорил по этому поводу.

Скрытность Юрия была болезненной, какой-то психически-напряженной – складывалось такое ощущение, что какие-то особые обстоятельства его непростой жизни принудили его к этому. Лидия догадывалась, что там, за внутренними дверями его личности скрывались скорее всего нелицеприятные истории, аморальные и, может быть даже, криминальные. Но она успокаивала себя тем, что к их отношениям мужчины и женщины это не имеет никакого отношения.

***

Прошло, точнее промелькнуло, еще несколько месяцев. Юрий много работал, даже дома, до двух-трех ночи, он что-то увлеченно писал, всегда был занят и озабочен. Лидия же удовлетворяла свою тягу к общению в своем социальном агентстве, клиентки рассказывали ей свои истории до мельчайших деталей – вряд ли они вели бы себя подобным образом с Юрием. Лидия даже подумывала стать профессиональным социальным работником.

Ей бы хотелось поговорить со своим женихом о будущем: о работе – ее и его, перспективах жизни в Канаде, кстати, и о свадьбе. Но Юрий был погружен в самого себя. Лидия планировала попасть хотя бы в притвор, в прихожую интеллектуальных, точнее душевных чертогов своего мужчины, о центре, парадных покоях она пока даже не мечтала.

И вдруг Юрка совершенно просто, за завтраком сказал:

– Слушай, пора нам отдохнуть в каком-то приличном ресторане и поговорить по душам, как-то много всего накопилось. Можно сходить в японский ресторан. Хотя нет, там много суеты, готовят прямо при тебе, стучат сковородками. Итак, приглашаю тебя в традиционный северо-американский паб.

– Неужели? – Лидия обрадовалась, подбежала к Юрию и буквально сразила его страстным поцелуем.

В пабе было уютно, спокойно, атмосфера вечерней неторопливости и праздности располагала к хорошему разговору.

– Вот что я решил, – сказал Юрий, ласково глядя на подругу. – Или сначала выпьем?

– Нет, сначала скажи. Что-то новое и интригующее, да? – ответила Лида, а про себя подумала: «Наверное, что-то хочет сказать про свадьбу»

– Так, во-о-о-т! – нараспев протянул Юрий, явно радуясь, что он сейчас скажет нечто интересное. – У меня сейчас появилась очень хорошая, высокооплачиваемая работа, которую не просто получить в Канаде, но я этого добился. – Юрий выдержал паузу и потом с удовольствием продолжил: Скажем так – года должно хватить, чтоб накопить приличную сумму. И тогда мы сможем пожениться. Я даже думаю, тогда ты сможешь не работать, готовить мне борщи. Я, как настоящий мужчина, смогу тебя обеспечивать. Да, и вот еще что, ко мне приедет в гости мама.

Лидия ощутила, как приятное чувство комфортности, мягкого удобного спокойствия разливается по ее жилам. Оно было сродни легкому опьянению, общению с морем, радости от покупки дорогой элитной вещи. Нет, это чувство комфортности было, пожалуй, глубже и приятнее, и оно было внове для Лидии – внове по отношению к мужчинам. Она привыкла испытывать интерес, влечение к представителям противоположного пола, иногда – болезненное желание обладать именно этим мужчиной хотя бы на время. Это мог быть восторг и сладостный релакс после хорошего секса – все что угодно, вся богатая гамма чувств. Но успокоенность в сочетании с ощущением счастья она испытывала впервые.

– О чем ты задумалась? – радостно поинтересовался Юрий, хотя по лицу невесты он видел, что она очень довольна. – О дне свадьбы, наверное? Если хочешь, давай твердо определимся с датой. – Юрий был явно в ударе в этот вечер – он был галантен, ласков, экзальтированно возбужден.

– Нет, нет, – заволновалась Лидия. – Пока не стоит торопиться с датой. – Ей не хотелось проявлять настойчивость и навязчивость, ей хотелось теплыми хорошими отношениями «закрепить» успех сегодняшнего вечера, чтобы Юрий реально понял, что не может без нее жить. Ей не совсем приятно было это осознавать, но все же она видела, что брачное предложение Юрия – плод его сегодняшней экзальтации, какой-то несоразмерной радости, которая нежданно свалилась на его голову, а позже, встретившись с трудностями в своей новой работе, он может рассуждать и иначе. Она решила посмотреть на развитие событий. – Нет, милый, я думаю о другом. Твоя новая престижная работа связана с Университетом?

– С Университетом? – искренне удивился Юрий. – Ну, скажем так, и да, и нет, – без особого энтузиазма пояснил он.

– А с кем или с чем это связано? – настойчиво переспросила Лидия.

Юрий замолк. Он явно не ожидал, что его подруга будет столь упорной в своих расспросах. Такой она ему как-то не очень нравилась… Как и большинство мужчин, Юрий был свято уверен, что стоит любимой и любящей женщине красиво сделать брачное предложение, и она сразу почувствует себя такой счастливой и покорной, что не будет интересоваться деталями своего счастья. Ведь существуют же женщины – и их явно большинство – которых мало интересует, откуда у их мужчин деньги, главное, чтобы они были в принципе.

– А, знаешь, пожалуй, я познакомлю тебя с человеком, который дал мне работу, к тому же ты ведь хотела иметь канадских друзей, – неожиданно с хитроватой улыбкой сказал Юрий. Он явно думал в этот момент о чем-то своем и улыбка явно предназначалась не Лидии, а его мыслям (может, он взвешивал все «за» и «против» предстоящего знакомства и «за» явно перевешивали). – К тому же ты хотела поговорить с канадским профессором.

– Угу, – подтвердила Лида, доедая торт.

И уже на второй день, вечером, поцеловав подругу, Юрий сказал:

– Завтра едем на природу. Вместе с профессором социологии, заведующим кафедрой социологии Университета Альберты Джонатаном Мэрфи и его подругой Шоной. В лес, на барбекю.

– Ну, наконец-то! – захлопала в ладоши Лида.

***

В этот день ярко светило солнце. Весна вступила в свои права, но снега, как и в любой северной стране, в Канаде было много. Однако Лида любила шашлыки на снегу, а Юра – тем более, так как снега в Минске всегда было намного больше, чем в Новороссийске. Они надели куртки, джинсы, взяли с собой кетчупы, чипсы, вино и вышли на дорогу поджидать машину Мэрфи.

Мэрфи прикатил на длинном старом форде. Он сдержанно улыбнулся Лидии, зато Шона была намного приветливее. Она сразу затараторила: «Как чудно, что они едут вчетвером, какой солнечный день, какой прекрасный раритетный автомобиль у Мэрфи и др.» Шона была намного моложе Джонатана, у нее были длинные прямые волосы, большие лучистые глаза и тяжеловесная челюсть, правда с ровными белыми зубами. Если бы ни эта челюсть, Шону можно было бы назвать красивой.

– Включи музыку, пожалуйста, погромче, Джо! – журчал в машине ее чистый веселый голосок. Джонатан был равнодушен к ее болтовне, зато внимательно наблюдал за реакцией Лидии на все происходящее.

Когда компания прибыла в лес, Джонатан объявил, что мужчины должны заняться барбекю, а юные леди могут прогуляться. Шона подбежала к Джонатану, быстро поцеловала его в щечку, потом также порывисто подбежала к Лидии и потянула ее за руку:

– Дорогая, побежали в лес!

Лидия успела все же кое-что разглядеть. Джонатан был статен, красив, хорошо одет, важен. Но было в нем что-то мелкое, дешевое, какая-то червоточинка. Он не выглядел как профессор, скорее как чиновник по особым поручениям. Юрий так, видимо, не считал, для него Мэрфи был авторитетом и ее жених во всем хотел ему подражать. Что касается Шоны, то она очень понравилась Лиде – она была искренней, сердечной. Пока девушки гуляли по лесу, Шона много говорила – с большой теплотой она рассказывала про своего отца, который работал всю жизнь сантехником и хорошо обеспечивал всю семью, при этом он ездил в командировки в столицы мира (Париж, Будапешт и др.). Брат Шоны был талантливым художником и учился мастерству на Гавайях, а она вот работает в социологической лаборатории Университета Альберты и очень счастлива, что попала именно туда. Как и предполагала Лидия, семья недавно эмигрировала из Шотландии и Шона еще не успела «оканадиться» – она была очень искренней.

– А Мэрфи?– спросила Лида, стараясь придать голосу оттенок равнодушия, небрежности. – Он что, правда, профессор Университета?

– Мэрфи? Профессор? Ну, конечно! – глаза Шоны округлились как два озерца с сине-серой водой. – И известный профессор! Он заведует кафедрой и социологической лабораторией. Он проводит исследования по всей провинции, а иногда и по всей стране. Темы самые разные, но все они связаны с политикой: отношение населения к тому или иному министру, члену правительства, положение в Квебеке, национальные общины и др. Мэрфи – крепкий орешек, он умеет подавать себя и свою лабораторию в прессе, у него шикарное паблисити. Я думаю, через годик-два он будет в правительстве, в Оттаве.

Видно было, как говорится, невооруженным взглядом, что Шона по уши влюблена в Мэрфи, считает его крупной фигурой в науке. Шона была некритична – разговаривать с ней о ситуации на кафедре было бесполезно. Что же касается Мэрфи, то за все время пикника он не сделал Шоне ни одного комплимента, да и вообще не смотрел в ее сторону. Было такое ощущение, что Шона как бы случайно оказалась на этом празднике жизни. Хотя вряд ли – она скорее всего выполняла какую-то свою роль, скорее всего, Джонатану было выгодно, что его ассистентка говорила обо всем в оптимистичных и экзалитированно-позитивных тонах.

А вот на Лидию Мэрфи смотрел с большим интересом. Не то, чтобы он примерял ее к себе и к Юрию, или углублялся в сексуальные мысленные эксперименты – вовсе нет, это было бы слишком упрощенно. Мэрфи пытался раскусить ее как человека. Интересно, зачем? Может быть, хотел как-нибудь использовать ее в своих политизированных «проектах», также как Юрия?

Барбекю выдалось отличным, по небу не плыло не единого облачка, в воздухе чувствовалось ближайшее приближение лета. Вино было легким и бодрящим, и всем понравилось.

Когда Лида с Юрой вернулись в свою арендованную квартирку, Юрий начал распевать песни, весело варить кофе на кухне, постукивая ложками о фарфоровые бока кофейных чашек, потом громко включил музыку.

– Что это с тобой? – поинтересовалась Лидия. Впрочем, ей было приятно, что ее жених был так счастлив. Характер у Юрия был мрачноватый, и в таком прекрасном расположении духа она видела его нечасто. Она догадывалась, что Юрий окрылен надеждой. Но в мозгах у нее сидел противненький червячок , очень гадливый – она никак не могла выкинуть из головы, как ее Юрка заискивал перед Мэрфи: смеялся слегка фальшиво (уж она-то знала), вторя его раскатистому смеху, излишне угодливо бегал к машине, в лес, к озеру, когда шеф что-то просил. С дугой же стороны, Мэрфи облагодетельствовал его, ему надо было сделать тоже нечто приятное для начальника. Но разве такой ценой?

– А, пожалуй, в этом что-то есть, – заключил Юрий, развалясь в кресле и отпивая кофе, – решать сложные вопросы на природе, готовя шашлыки. Парти – славное изобретение американской цивилизации. Помнишь Лимонова?

Лимонова Лидия помнила. В его скандальном «Эдичке» знаменитый литературный матершинник страстно стремился попасть на парти с модными издателями, чтоб навязать им свое творение. Но когда Эдичка ввел в текст обильный мат и «романтичную» любовь к негру из нью-йоркского гетто, задача с изданием «творения» упростилась в разы. Издатели нашлись и без парти. Роман был почему-то назван гениальным.

– Лимонова помню, как такого забудешь, – ответила Лида. – Да, славный был пикник, – сказала она, в основном затем, чтоб угодить своему мужчине. – Особенно мне понравилась Шона.

– Да, дура дуррой…, – подвел итог Юрий разговорам о пикнике.

И все же этот воскресный день закончился для Лидии печально: в глубоко интимных раздумиях о том, что между ней и ее возлюбленным существует стена недопонимания и недосказанности. Ночью ей приснился сон, как они с Юркой бегут по лесу, путаясь среди деревьев, а за ними мчится разъяренный Мэрфи, который хочет воткнуть им шампура в спину. И потом накрывает их большим темным облаком.

***

Дня через три дня после этого странного уикенда случился еще один неприятный инцидент.

В агентство к Лидии пришла толстая индианка Лилиан, которая уже не первый раз обращалась за помощью к «социалам» – муж регулярно избивал ее и выгонял из дома. Лилиан обняла Лиду и поцеловала ее в щечку своими сочными, расплющенными губами, в глазах ее стояли слезы:

– Знаешь, дарлинг, я рада вернуться сюда. Потому что здесь есть ты! Думала, покурим с тобой, поболтаем. Ты добрая, самая добрая. Не то, что этот злой, противный интеллигентишка, который работал до тебя.

Лидия догадалась, что речь идет об Юрии. Эти слова ранили ее. Она и раньше замечала, что об Юрии в агентстве с ней старались не заговаривать, шушукались по углам, за что-то его все осуждали, явно не любили, но в лицо Лидии так никто ничего и не сказал. Сарафанное радио давно разнесло новость, что он ее жених, и, видимо, коллеги не хотели ее огорчать.

Толстая индианка нравилась Лидии, она не желала с ней портить отношения, но все же хотелось понять, почему ее избранника так все не любили в «Гибсон блоке». Сначала она решила ей подыграть:

– Да, мужчинам не понять наших проблем, – примирительно сказала она. – Они как-то по -другому устроены и называют вещи другими именами, они бывают излишне прямолинейны, но справедливы, – добавила она, как обычно бессознательно оправдывая своего жениха.

– Это Юрай-то справедлив?! Ой, я тебя умоляю, – засмеялась индианка. – Он грубый и злой мужик, он называл нас «суками», «проститутками», «никому не нужным залежавшимся товаром», «дурами», да список можно и продолжить…

– Но он не мог так говорить! – со слезами в голосе сказала, да чуть ли ни взмолилась Лида.

– Ой, да, мог, мог, только так и говорил, – махнула рукой индианка, – Может, я старая и не очень красивая, но я точно не дура и не проститутка, да и муж у меня всегда имелся… Правда, я наркотиками балуюсь, но это же не повод так меня оскорблять. К тому же он и сам по отношению к наркотикам слабоват…

Конец фразы Лилиан Лида уже не услышала – ее вызвало на прием начальство, а когда она вернулась, Лилиан уже спала в своей комнате.

Дмитрий, Мэрфи, Лилиан. Почему все они недолюбливали Юрия, каждый по-своему? Почему он сам относился к людям неискренне и недоброжелательно. Он, что – человеконенавистник?

Лида пришла на обед расстроенная, очень уставшая. Швырнула сумку на диван.

– Зачем ты назвал Лилиан дурой и проституткой? Честную женщину, которая воспитывает четверых детей. Кто дал тебе такое право? – Лидия была на сей раз требовательной, непримиримой. – Ты на самом деле недобрый человек, а делаешь вид, что ты – Андрей Болконский, Игорь Северянин. Кто там еще? Кто был еще не признан? Про кого ты рассказывал мне сегодня ночью? Владислав Ходасевич?

– Ой, ну, я не помню никакой Лилиан, – равнодушно ответил Юрий. – Нашла из–за кого расстраиваться, из-за грязной индианки.

– Нет, объясни мне, кто дал тебе право так оскорблять Лилиан и других индианок?! Ты, что – расист что ли? – Лидия никак не успокаивалась.

– Да, я расист, – подсмеиваясь, сказал Юрий, не воспринимая праведное возмущение подруги всерьез. К тому же он понял, что кроме факта использования нескольких слэнговых слов, отпущенных в сторону клиенток Гибсон блока, у Лидии не было к нему никаких претензий – это, кажется, его вполне устраивало.

– Перестань ерничать! – закричала Лидия.

– Хорошо, хорошо, – примирительно сказал он. И приняв нарочито серьезный вид, стал объяснять. – Видите ли, леди, по отношению к этим убогим дамам, которых я встречал в Гибсон блоке, которые далеко неледи («неледи» – я же могу так сказать, правда, это же не слэнг?), так вот по отношению к ним есть хорошее определение – «Быдло». Но в американо-канадском английском нет такого слова, а определение «неледи» они не поймут, поэтому я разговаривал с ними на понятном им наречии, я вполне даже мягко и по-дружески называл их «дурами» и «проститутками». Поверь мне, их любовники и мужья только так их и называют, или еще похлеще! Ибо, если дама оказалось в Гибсон блоке, одно из двух: она – либо дура, либо проститутка. Я понятно объяснил?! А сейчас, мадам, я позволю себе откланяться и удалиться на работу.

***

После этих небольших размолвок, наступила светлая полоса их отношений. Юрий, действительно, стал хорошо зарабатывать, они стали откладывать деньги на свадьбу и на билет маме Юрия из России, хватало еще на хорошую еду, одежду и даже развлечения.

Лидии очень нравилось идти с Юрием, обнявшись, по Джаспер-авеню, расцвеченной причудливыми огнями рекламы и настойчиво заманивающей в тайные заведения целым меню пикантностей и наслаждений. Лидии нравилось, что теперь она стала серьезной дамой, почти замужней, устойчивой против соблазнов. Интересно, догадывался ли Юрий, что у нее до него было много любовников? Вряд ли. Она умела давать волю своей горячей сексуальности только ночью и ничем не выдала, что знает и умеет гораздо больше, чем ее жених. Любовь занимала всю ее жизнь и ей нравилось это чувство – полностью зависеть от ответной любви достойного мужчины.

Лето наступило жаркое, веселое. В городе прибавилось туристов – впрочем, в Эдмонтоне их всегда было не очень много, Канада не могла похвастаться набором исторических раритетов – никаких развалин замков, уникальных храмов в ней не было.

Однажды вечером Юрий, вернувшись с работы, сообщил:

– Лидок, вместе с группой русских ученых из Москвы едем в новый университет, в г. Принц Джордж. Их, естественно, интересует университет, его научные лаборатории и их изыскания, музеи, но Мэрфи сказал, что по пути в этот самый Принц Джордж будем заезжать в каждый маленький северо-американский городок. Они очень милы, эти городки, в стиле Дикого Запада. Будем в городке Джаспер, там вдоль дороги ходят антилопы. Мэрфи субсидирует и твою поездку – ты ему понравилась.

– Ура! Ура! Ура! – захлопала в ладоши Лида, как маленькая девочка.

Их поездка в первые четыре дня была удивительно легкой и приятной. Москвичи (их было всего шестеро) были физиками, докторами наук. Подтянутые, спортивные, они вели себя с достоинством. Делая комплименты канадской сфере обслуживания, чистоте в маленьких гостиницах, в которых они все вместе ночевали, изобилию товаров, они неизменно добавляли, что Москва сейчас похорошела, что в Москве все на европейском уровне. Юрий пытался противоречить, даже специально, как показалось Лидии, выводил их на конфликт, перечисляя все недостатки русской жизни, но физики ни разу не поддержали его и весьма аргументировано парировали на его замечания.

Лида восхищалась знаниями друга, виртуозности его синхронных переводов, умению вести диалог. Юрий был переводчиком международного класса, его преданная любовь к английскому языку помогала ему переводить очень грамотно и обе стороны – и русские ученые, и канадские университетчики – были весьма довольны ходом переговоров. Юрий брал с собой Лидию далеко не на все встречи, что было вполне понятно и вечерами, сидя в общежитии Универа в г. Принц Джордж, высоко в горах она чуть-чуть скучала – смотрела телевизор, заказывала пиццу по телефону, готовила себе кофе, но в любом случае эта поездка приносила ей много впечатлений.

Юрий каждый вечер звонил Мэрфи и они подолгу говорили. Белов рассказывал о поведении каждого из шести физиков, о том, какие вопросы они задавали. Мэрфи, кажется, был хронически чем-то недоволен, Юрий ему что-то с жаром доказывал, оправдывался. Один раз он даже сорвался на крик.

– Лида? – неожиданно закричал Юра в трубку. – Я думаю, не стоит. Нет, нет, точно не стоит! Мне кажется, Джонатан, вы много хотите. Вы ведь уже поняли, это совсем не тот контингент…

Лида насторожилась. Мэрфи, видимо, сказал Юрию что-то очень неприятное «на закуску», потому что тот быстро крикнул «До свидания!» и быстро бросил трубку, чтобы поскорее отрезать себя от этого разговора.

Лида вошла в комнату друга. На Юрия невозможно было смотреть – он был не то чтобы подавлен, он был полностью раздавлен. Его руки дрожали – он не мог даже прикурить сигарету. Лида прикурила для него сигарету, и он жадно затянулся. «Похож на наркомана, – обожгла Лидию беспощадная догадка, – он полностью зависим от химических веществ…»

– Юра, прости меня, я невольно услышала кусочек разговора… Я не подслушивала, я просто услышала – ты же кричал. Я никак не могу уяснить, чем не доволен Мэрфи. Ты же сказал, что Договор намерений между двумя Университетами хотят подписать завтра, причем, на взаимовыгодных условиях. И наши, в смысле россияне, даже хотят оплатить 50% расходов на издание монографий, на проведение глобальных исследований. Удалось заполучить лучшие умы из России. Что еще надо? А я? Чем я-то могу помочь в вашем деле? Я, правда, сносно говорю на английском.

Юрий кисло улыбнулся. Он поднял на Лиду страдальческие глаза.

– Ты плохо знаешь Мэрфи, – мрачно констатировал он.

– А я не стремлюсь узнать его лучше, он мне категорически не нравится, – ответила Лида. – Но все же объясни мне, чем ты ему не угодил, что между вами происходит?

– Происходит то, что после моего возвращения из Принц Джорджа в Эдмонтон, буквально на второй день Мэрфи меня уволит, – Юрий захныкал как ребенок, потом стал даже подвывать. – Маму, маму не пустят ко мне в Канаду… Мы никогда не будет счастливы, никто никогда не будет счастлив …, – плакал он.

– Ничего не понимаю, – разочарованно протянула Лидия. – Ну, допустим Мэрфи тебя уволит, хотя я и не понимаю, за что… Но мама-то здесь при чем?

– Да замолчи ты, наконец! Ничего не понимаешь в моих делах! И не пытайся разобраться, тебе все равно не понять! Молчи, только не делай никаких выводов! – Юрий трясся как параноик, глядя на нее почти с ненавистью.

Лидия не обиделась на жениха, ей было просто жаль его. У Юрия завтра предполагался трудный день – подписание Договора, встреча в администрации города, банкет – зачем обострять отношения?! Во сне Юрий выглядел как беззащитный, нервный подросток, неудачник и двоечник.

***

Утром Юрий был задумчив и мрачен. Молча выпил очень крепкий кофе. Руки у него по-прежнему дрожали, правда, намного меньше, чем вчера. Потом он посмотрел программу новостей, после чего пришел даже в неплохое расположение духа.

– В России опять все плохо, – удовлетворенно сказал он. – Голод, война, разруха. Хорошо, что мы здесь, а не там. Мы – в выигрыше, – резюмировал он.

Лидия не стала противоречить, ругаться, хотя слова Юрия о России ей были крайне неприятны, особенно его радость по поводу «голода, войны и разрухи». Юра, как вампир-негативист, питался плохими новостями, ему от этого становилось душевно комфортно. И, потом, ну, какая война? А ведь Юрий уже не первый раз и в разных компаниях говорил так: «Я уехал из России, потому что там бушует гражданская война» Канадцы верили ему и сочувствовали, потому что Юрий произносил данную сентенцию весьма убедительно и с надрывом. «Надо как-нибудь отдельно поговорить с ним по этому вопросу, но только не сейчас», – решила про себя Лидия.

– Встретимся на банкете, Лидок, – сказал Юрий Белов и вышел из дома, одев на себя маску сосредоточенного и вежливого делового человека.

Днем Лидия бродила по магазинам, купила себе ярко-красное платье с декольте, сделала прическу. Вечером она вошла в ресторан «Джулия» и с наслаждением вобрала в себя все его запахи: жареного мяса, специй, соусов, терпких мужских одеколонов, нежных женских духов. Она любила входить в рестораны как неприступная королева, именно в ресторанах она чувствовала пульс жизни, отмечала капризы моды, ловила на себе вожделенные взгляды и отмечала, что у нее, как у женщины, еще много сил и возможностей.

– Добрый вечер, господа! – сказала она, приветливо обращаясь к русским ученым.

–Добрый вечер, королева! – ответили они. Мужчины были одеты в праздничные костюмы, яркие галстуки, они возбужденно разговаривали, громко смеялись.

– Кажется, все хорошо? – спросила она, стараясь придать своему голосу максимум непринужденности.

– Даже лучше, чем мы могли ожидать! – улыбаясь, ответил Валерий Валерьевич Калинин, руководитель русской делегации. Чуть наклонившись к ней, через стол, Валерий Валерьевич стал рассказывать девушке о приеме у ректора университета, о встрече в Администрации городка, где они познакомились с любопытным человеком – русским эмигрантом в третьем поколении, Петром Блудовым. В английском варианте его имя и фамилия звучат так: Питер Блудофф. Канадцы не понимали, с чем ассоциируется эта фамилия, а русские всегда улыбались.

– В Хельсинки я пил знаменитое пиво «Синебрюхофф», а у Блудова еще более рекламная фамилия, – рассказывал Валерий Валерьевич. – У этого Блудова дед был духобором и принял эмиграцию из религиозных соображений. Блудов сообщил, что секта мормонов невероятно сильна здесь, в Канаде. И вообще у Канады с Россией существует некая духовная мифическая связь, считает Питер. Это его мысль, но я с ней соглашусь. Кто такой, например, принц Джордж? Есть версия, что это брат-близнец последнего русского императора, именно поэтому он, принц мечтал русскую культуру сделать наиболее сильной в Канаде. А могила цесаревича Алексия в Ванкувере? Тоже загадка истории – был ли эстонский издатель и миллионер Таффер-Романов, действительно, сыном самодержца Николая? Или он был талантливым авантюристом? Одним словом, Блудов рассказал много интересного – сильный, начитанный человек. И, главное, разумный – видит, что хорошо и что плохо в обеих странах.

Лидия общалась с Валерием Валерьевичем и потихоньку наблюдала за Юрием. Ее мужчина тоже старался, держался раскованно, делал вид, что всем кругом доволен, улыбался. Но Лидия видела, что его нервы напряжены, он, видимо, хотел, но никак не мог до конца расслабиться. Разумеется, что только Лидия понимала истинное умонастроение Белова.

Принесли салаты, изысканно украшенные, вино и сразу кофе, причем, в огромных не очень эстетичных чашках – так было принято во многих канадских ресторанах, кофе могли подать вместе с супом, здесь не было культуры употребления этого напитка богов и интеллектуалов. Физики оживились, начали шутить, видно было, что они устали от серьезных тем и явно хотели нести какую-нибудь милую чепуху. Компания распалась почему-то на три группки – в одной группке начали говорить об охоте и рыбалке в Канаде и России; во второй «компашке» решили рассказывать смешные истории, казусы и Юрий стал это усиленно переводить; а в третьей, в которой сидела Лидия, стали рассуждать о том, что собственно сближает Канаду и Россию.

– Я думаю, страсть к хоккею, холодная зима, северный темперамент и поиски золота, «золотая лихорадка» – вот что сближает Канаду и Россию, – сказал Борис Носов, молодой доктор наук, которому было всего 35 лет. Он сказал это вначале на русском, потом – на английском. Носов говорил на иностранных языках просто блестяще. Канадцы в знак согласия замахали головами.

Борис Носов был явлением. У него было несколько десятков патентов, несколько книг, он был оптимистичен и дружелюбен, к тому же одет изысканно и по моде. Лидия всю поездку невольно любовалась им. Носов тоже оказывал ей знаки внимания, но только по долгу службы – как даме. «Бывают же такие мужчины», – думала Лидия. При этом, она поймала себя на мысли, что больше всего ей нравилось сочетание у мужчин ума и оптимизма – это то сочетание, которое было у ее деда, отца – прекрасных русских моряков, и то сочетание, которое она никогда не находила у Юрия.

– А что, вас, русских тоже потрясли «золотые лихорадки»? – заинтересованно спросил один из канадских преподавателей.

– Да еще как! – ответил Борис. – У нас, на Крайнем Севере, в Якутии, тоже в двадцатых годах ХХ века организовывались старательские артели, бородатые мужики со всей России рвались на Север, чтоб намыть золотишка, разбогатеть… У нас, русских был свой Клондайк – это золотой Алдан. А, кстати, Юрий, – обратился он на русском к переводчику, как всегда приветливо улыбаясь, – а где конкретно находится Клондайк и «Дорога жизни»? Извините, господа, что прервал беседу в вашей группе …

Юрий повернулся к Борису с недовольным, даже злым выражением лица. Физиономия Юрия была просто искажена от нескрываемого раздражения. Лидия поразилась такой реакции. Куда же подевался интеллигентный вежливый человек, радушный представитель принимающей стороны?

– Клондайк? – язвительно переспросил Белов. – Стыдно не знать-с, господин-профессор. Это на Аляске, рядом с их столицей Фэрбэнксом, – высокомерно соизволил ответить он.

– Да нет, что ты?! – добродушно парировал Носов. – В том году я был в Фэрбэнксе, на Международном конгрессе физиков и Клондайка рядом не просматривалось… А, кстати, столица Аляски – Джуна, извините-с.

– О-о-о, я очень благодарен вам, Борис Евгеньевич, за ценные сведения. Джуна – не Джуна, – начал ерничать Юрий. – Мне в сущности наплевать, где находится столица Аляски. Подумаешь, важность! Вы, Борис Евгеньевич, в течение всего визита задавали мне каверзные вопросы, постоянно, вы делали это специально, чтоб продемонстрировать свой якобы блестящий интеллект и посадить меня в лужу. Предполагаю, что это было вашей целью. Конечно, кто я перед вами? Жалкий эмигрантишка! Но я достаточно долго прожил в России и отлично знаю, как там вовсю раздают кандидатские и докторские степени – за бутылку водки и монгольские дубленки. Я знаю, какие дутые, пустые диссертации там пишут…– «Влияние компартии на произрастание кукурузы и картошки», «Расцвет и сближение наций» и др. Чушь собачья! Никто никогда не востребует эти работы, никто их не процитирует. Так что не надо делать меня в глазах группы дураком, посмотрите на себя, – закончил Юрий нервным, надтреснутым голосом.

Воцарилось молчание. Хорошо еще, что канадцы ничего не поняли. Кроме того, что Носов и Белов поспорили по какому-то поводу. Сцена была настолько безобразной, что никто из россиян не знал, как выйти из трудного положения. Умница Носов, и вправду, задавал много вопросов, но, конечно, не затем, чтобы унизить Юрия, а из природной ненасытной любознательности. Лидия догадалась: Юрий не любил успешных привлекательных мужчин, которые не стремились выглядеть циниками, которые всего достигали честным путем, ни перед кем не унижаясь. Носов был его антиподом, и за это Юрий его ненавидел с самого начала.

Носов не обиделся на бывшего соотечественника, но все же был уязвлен: не столько за себя, сколько за державу стало обидно. Он хотел было разразиться ответной тирадой, но тогда мог бы произойти скандал, не хотелось портить праздник. Борис уже чувствовал себя виноватым, что затеял этот разговор.

– Предлагаю компромисс, Юрий Павлович, – сказал он, стараясь придать голосу приветливость. – Свой Клондайк был и на Аляске, и в Канаде, и в России. Давайте остановимся на этой мысли! Крепкие мужики везде хотели найти золото, как мы хотим найти истину в наших научных исследованиях. Так давайте, за это и выпьем! – провозгласил он. И перевел для канадцев: За Клондайк, за поиски золота и за поиски научной истины, которая для нас не менее ценна, чем желтый металл! Пусть нам всем повезет!

Он опрокинул сам в себя бокал вина. И все последовали его примеру. Канадцам даже понравилось, что поиски золота на Клондайке, который находился у них, в Канаде, связываются с поиском научной истины, которая также по крупицам намывается, как и благородный металл и, точно золото, выделяется из множества пустой породы. Они подумали, что Белов и Носов спорили по сути этого сравнения («золото» – «истина»). А потом согласились, что оно возможно. Однако всем хотелось пить и веселиться и все быстро забыли, что русские немного повздорили. Не найдя, что ответить оппоненту, Юрий тоже выпил, изобразил примирение и вскорости Лидия потихоньку увела его с вечеринки.

***

Утром следующего дня Юрий наотрез отказался ехать в гостиницу провожать физиков, мотивируя это тем, что это не входит в круг его прямых обязанностей. Русские физики решили на микроавтобусе доехать до Монреаля, до аэропорта «Мирабель», чтоб посмотреть по пути Канаду из окон машины, чтоб поесть в кафе придорожных мотелей традиционное ковбойское блюдо – яичницу с беконом, чтобы получше понять канадский быт. Лидия догадалась, что Юрию было неловко перед делегацией из России за вчерашний проступок или он попросту не хотел извиняться. Юрий сообщил, что он прямо сейчас, немедленно уезжает в Эдмонтон, ему необходимо побыть одному. Он быстро выпил кофе и вышел из номера, не попрощавшись с подругой и не поцеловав ее.

Лидия отправилась в гостиницу. Мужчины обрадовались, увидев ее. Валерий Валерьевич сразу же подошел к девушке, по-отечески обнял ее. Он сказал с неожиданной теплотой в голосе:

– Лидочка, мы все понимаем, вам нелегко живется здесь, в Канаде. Вам с Юрой приходится самим, без всякой поддержки бороться за кусок хлеба.

Лидия была тронута. Может, в этом и состояла суть русского характера – прощать, сочувствовать, уметь вставать на чужое место.

– Юрий – отличный переводчик, – искренне сказал Калинин. – Вчера вечером, в гостинице мы с ребятами говорили о нем…Он умный, начитанный парень. Мы ведь даже не успели выразить ему благодарность. Но ему нужно лечить нервы, неплохо было бы и к психиатру показаться.

– Да, он болен, простите его, – неожиданно для себя сказала Лидия. И в эту минуту она поняла, что Юре, действительно, надо лечиться: столько неадекватных поступков, зависимостей, странностей.

– Я позвоню вашему отцу в Новороссийск, скажу, что видел вас, что вы – в отличной форме. Что еще сказать, милая? – спросил профессор. Он пытался также предложить ей чашечку кофе, но она отказалась.

– Скоро у меня будет свадьба… Скажите это отцу, он будет рад, – добавила Лидия. «Свадьба, свадьба, – подумала Лида про себя. И в этот момент, когда она произнесла это слово вслух, она очень четко поняла, что никакой свадьбы у нее не будет. Она не видела себя в белом платье рядом с Юрием. – Что-то еще случится, скоро, что разлучит нас навсегда… – эта догадка обожгла ее, но она старалась не подать виду. – Пусть папка думает, что я счастлива». И она выдавила из себя радостную улыбку.

– Ну, вот и хорошо, – удовлетворенно заключил Валерий Валерьевич, обманувшись этой улыбкой, и поцеловал девушке ручку.

Они спустились вниз, к машинам. Ребята погрузили свои спортивные сумки в багажник и подошли к ней попрощаться. Они сказали радостно, что через несколько дней уже будут в Москве. Лада Смелякова чуть не расплакалась. Второй раз уже она пожалела, что не летит в Москву. Чтоб не разреветься, она усиленно стала махать руками, закрывая свое лицо, когда русские ученые сели в машину. Потом стала посылать им воздушные поцелуи. «Счастливые! – подумала она про себя. – Их ждет Родина, друзья, у них есть цель в жизни, они во что-то верят..»

***

Квартира в Эдмонтоне показалась Лидии пустой и холодной. Шел сильный дождь. Пьяные арабы горланили за стенкой свои ностальгические песни. Лидия забылась в тревожном сне – на закате нельзя спать, всегда снятся больные сны. Ей привиделась веселая куртизанка в темно-розовой юбке, она куда-то спешила, цокая каблучками. На руках поблескивали золотые кольца. Оказывается, она спешила к Мэрфи. Мэрфи был очень доволен, что женщина направлялась к нему – он стоял в проулке, пил кофе и курил сигарету. Но неожиданно возник Носов, он ударил Мэрфи в лицо, кофе расплескалось. Женщина расхохоталась, обнажив кривые прокуренные зубы, которые ее невероятно портили. Носов тоже засмеялся. Потом они с Мэрфи стали коутировать друг друга, как пьяные разнузданные подростки. Женщина с удовольствием смеялась и у нее изо рта ползли черви…

Юрий в тот день не пришел домой, и даже не позвонил Лидии, хотя он знал, что она должна была вернуться из Принц Джорджа. Целый день Лидия ждала Юрия, чувствуя огромную душевную пустоту и боль в груди. Она смотрела на косой дождь в окне и ждала своего мужчину. А также она ждала неприятностей – судя по ее видениям, они были уже на подступах к ее дому.

На следующее утро позвонил Мэрфи. Он спросил, почему Юрий не вышел на работу. Лидия сказала, что он заболел после трудной насыщенной командировки и отлеживается на своей квартире.

– Что-нибудь произошло в Принц Джордже? – поинтересовался профессор.

– Все было хорошо, – доложила Лидия. – Переговоры проходили продуктивно, но пробуксовки, недопонимания иногда случались. Юрий очень много работал. Он сделал все, чтобы русские физики и канадские профессора остались довольны. Валерий Валерьевич Калинин, руководитель русской делегации выразил Юрию благодарность, и письмо на имя ректора Университета Альберты русские тоже скоро пришлют.

– Понятно. Это все? – подозрительно уточнил Мэрфи.

– Это все! – твердо ответила Лидия.

– Хай! – сказал Джонатан и положил трубку.

На третий день снова шел тусклый, гадливый дождь. Позвонил Мэрфи и сообщил, что Юрий на своей квартире в эти два дня не появлялся, никто из соседей его не видел.«Если сегодня он не придет домой, завтра будем звонить в наркологическую службу. Не переживайте, Лидия, все будет хорошо», – Мэрфи был на удивление корректен. «Причем здесь наркологическая служба?» – не поняла Лидия, но спрашивать побоялась.

Юрка появился после обеда. Он был потрепан, не свеж, от него даже исходил какой-то неприятный запах, видимо, не мылся три дня кряду. Он не был пьян, алкоголем от него не несло, но он покачивался на ногах и выглядел как человек, употребивший какие-то сильные транквилизаторы, химические вещества, что-то в этом роде.

– Привет тебе от твоих любимых канадских бичей! – сообщил Юрий веселым голосом. Видимо, он еще не мог выйти из куража.– Они такие милашки, эти бичи и наркоманы. Я выспался с ними на помойке, и если ты будешь приставать ко мне с воспитательными беседами, я уйду туда же, на помойку, там очень уютно, – Юрий засмеялся идиотским смехом.

– Разденься, помойся, – забеспокоилась Лидия.

– Ой, да отстань, – сказал Юрий и повалился в одежде на кровать.

Вечером снова позвонил Мэрфи. Лидия проинформировала, что Юрий явился, но тут же лег спать и ему, кажется, плохо.

– Он был адекватен? – спросил Мэрфи и в голосе его прозвучала тревога.

– Не совсем, – призналась Лидия. Неожиданно она сильно заплакала. Она почувствовала, что ей не справиться с этим горем, этим наваждением, этим неприятным поворотом судьбы. Мэрфи услышал судорожные всхлипывания в трубке.

– Немедленно вызовите 911. Это наркотики. Пусть его заберут сейчас, потому что утром он начнет все крушить в квартире, кричать и всех оскорблять, – сказал озабоченно Мэрфи.

– Не увольняйте его, пожалуйста, – плакала Лидия, даже не заметив, что она унижается перед Джонатаном. – Он талантливый, умный, он подлечится, это стресс…

– Не плачьте, Лидочка, я не собираюсь его увольнять. Звоните мне, если все будет плохо. Звоните, я помогу, – добавил Мэрфи.

В этот момент сердце Лидии преисполнилось благодарностью к Джонатану Мэрфи, она посчитала его добрым понимающим человеком. Однако на второй день – отметим, забегая немного вперед – когда она набрала его номер, чтобы сообщить, что Юрия положили в больницу, его номер был отключен. Отключен он был и в последующие дни.

Итак, вернемся в тот день, когда Юрий в одежде валялся на диване, а Лидия вела переговоры с его шефом. «Оказывается, Мэрфи не такая уж скотина», – решила Лидия, так она думала на тот момент. Лидия уверенно набрала 911. «Скорая помощь» явилась через 10 минут. Юрка выглядел жалким и беспомощным старичком – на вид ему можно было дать лет пятьдесят. Он смотрел на Лидию и на врачей жалобными просящими глазами, пока подруга собирала его в больницу.

– Ничего, все будет хорошо, – приговаривала Лидия, словно читая тибетскую мантру. – Я люблю тебя. Мы начнем новую жизнь после твоего возвращения…

– А Бобби? – спросил Юрий.

– Какой еще Бобби? – удивилась Лида.

– Ну, Бобби, со 107-й авеню, африканец, хорошенький такой, он продал мне наркоту.

– Ты прямо как Лимонов, – попыталась пошутить Лида. – Якшаешься ночью с африканцами. – Ей было неудобно перед врачами, но тем было все равно – они, видимо, и не такое слышали.

– Лимонов никто против меня! – заявил Юрий. Врачи предупредили Лидию, что Юрий принял лошадиную дозу наркотиков и они еще долго будут управлять его поведением.