Читать книгу Зоя, или На перекрестках судьбы - Ирина Июльская - Страница 6

Таня вернулась в общежитие на следующий день, поздно вечером в воскресенье. Вошла вся одетая в импорт, с большим пакетом в руках, который она поставила на стол и сказала Зине с Зоей:

– Налетайте! —

Зинка, уже в ночной рубашке, стала с жадностью есть, разворачивая свертки с едой, там была и буженина с окороком, и осетрина, и баночки с икрой и крабами, фрукты, шоколад… Только Зоя ни к чему не притронувшись, отвернулась к стенке и закрыв глаза, молча боролась с голодом. В этот день она кроме хлеба с водой ничего не ела. Запах вкусной еды из Елисеевского магазина сводил с ума, но есть Танины продукты она отказалась наотрез.

На хлебе с водой Зое было тяжко дотянуть до получения стипендии, преподаватель Донецкий Григорий Степанович подошел к ней в коридоре и с тревогой глядя на Зою сказал:

– Зоя, что с Вами, Вы больны? – как вдруг Зоя упала в голодный обморок, прямо ему в руки. Подбежали девушки-студентки, кто-то стал обмахивать Зою тетрадкой, кто-то принес воды. К Донецкому подошла Зина и тихо сказала:

– Да голодная она, у нее деньги украли. Вот уже неделю на хлебе с водой.

Тут Зоя пришла в себя. Преподаватель Донецкий попросил всех разойтись и повел Зою с собой в буфет, где накормил ее обедом, а затем спросил:

– Почему ты не сказала мне, что у тебя украли деньги? Так нельзя… ты должна была сказать мне. Возьми, – он протянул Зое десять рублей, что по тем временам были приличными деньгами. – И обязательно ешь! Мы что-нибудь придумаем, – сказал старый преподаватель.

Донецкий Григорий Степанович, которому было под шестьдесят, давно работал в ГИТИСе и многое повидал на своем веку. Родился он перед самым закатом Российской империи в 1912 году, в крестьянской семье, рано остался сиротой, родители умерли толи от голода, толи от испанки, когда Грише не было и десяти лет. Бродяжничал, прибился к беспризорникам, пока не попал к Макаренко, в его знаменитую колонию, закончив которую перебрался в Москву. Учился, сам прошел театральную школу и уже много лет его трудовая деятельность была связана с ГИТИСом, где он преподавал основы мастерства. История Зои взволновала его. Сирота из детдома с манерами аристократки сразу привлекла внимание учителя. В кино сниматься строжайше запрещено, а как выжить девушке в чужом огромном городе без материальной поддержки… и тут он вспомнил о своем друге художнике Раковском Викторе Васильевиче, который иногда приходил в ГИТИС присматривать модели для позирования.

Виктор – именитый, обласканный властью и очень обеспеченный человек, а главное, порядочный и со стержнем. С таким не страшно познакомить девушку. Григорий Степанович был абсолютно уверен в Викторе и решил познакомить Зою с ним. Возможно, она станет его моделью, а он материально поддержит ее, оплачивая сеансы позирования, сделает своей Музой и запечатлеет ее изысканную красоту на своих полотнах.

Виктору Раковскому было тридцать восемь лет и несмотря на вполне еще молодой для мужчины возраст, он был признанным художником, жил в шикарной квартире в районе Арбата и имел мастерскую на Верхней Масловке, в знаменитом Доме художников. Недавно у него прошла персональная выставка к 25-летию победы, где были представлены его полотна, посвященные подвигам солдат Второй мировой войны. Со многими прославленными героями он был хорошо знаком лично. Писал Виктор и сильных мира сего: партийных бонз, а также знаменитостей из мира искусства, деятелей науки, космонавтов. Помимо выдающегося таланта, Виктор обладал даром привлекать к себе людей, работая за мольбертом, он умел раскрыть суть любого человека, от простого труженика до высокопоставленного лица, обремененного властью и все это перенести на холст. Познакомившись с Виктором, многим из них хотелось продолжить общение с ним, а некоторые становились его друзьями на долгие годы. Раковский был хорошо образован, умен, а главное, искренен в отношениях с людьми, пожалуй, это было его основным качеством характера. Быстро достигнув успеха и благосостояния, Виктор не зазнался. Родом он был из небольшого городка Вологжанска на Северо-Западе России, где продолжали жить его родители. Он любил при первой же возможности приезжать в родные места, чтобы запечатлеть на полотнах родные просторы, подышать воздухом малой Родины, навестить родителей и друзей детства. В глубине души Виктор любил уединение и избегал светской жизни, особенно после смерти жены, безвременно почившей три года назад. Надо сказать, что жена его была дочерью знаменитого маршала, прошедшего всю Великую Отечественную Войну. Многие расценивали этот брак, как брак по расчету со стороны Виктора, но на самом деле это было не так. Виктор и его покойная жена Мария десять лет прожили в любви и согласии до самой ее кончины. Детей у них не было, жена прошла лечение в самых лучших клиниках, но, как говорится, «Бог не дал.» После смерти жены Виктор жадно набросился на работу, брал госзаказы, которые щедро оплачивались и получали всевозможные премии. Часто выезжал Виктор и заграницу, где с успехом проходили его персональные выставки, много картин расходилось по частным коллекциям. У Виктора были все привилегии, положенные ему, как депутату Верховного Совета СССР, блестящая карьера уверенно шагала в гору, многие пророчили Виктору звание Героя Соц. Труда к его юбилейной дате. Благодаря уму и характеру Виктору удавалось не заводить врагов, но завистников у него было немало, его успех и дружба с сильными мира сего некоторых из его окружения весьма раздражала, если не сказать большего. Пока ты в фаворе, тебя никто не смеет тронуть, во времена расцвета СССР именно так и было, но каждый из небожителей знал, стоит потерять почву под ногами, высокие должности, так сразу находилась стая борзых, бульдогов и шавок с моськами, которые были способны повалить даже льва. Главное, получить команду сверху. У Виктора было все прекрасно, наверху его любили и никаких команд, кроме почестей и наград сверху не поступало. Да и повода Виктор не давал, он не был возмутителем спокойствия, всегда играл по правилам, но если кто-то обращался к нему с просьбой, старался помочь и никогда никого не оставлял в беде. Вот таков он был человек.

Виктор был худощавый, высокого роста, рано поседевший. Черты лица правильные, глаза были серыми и почти всегда грустными. Смеялся Виктор мало… и еще, несмотря на контактный характер, Виктор не пил, что являлось редкостью в среде художников. Непьющий человек вызывал подозрение и лишь немногие знали, что у Виктора больное сердце и пить ему запретили врачи, хотя он и сам был не из любителей зеленого змия. Единственное, с чем Виктору трудно было справиться, так это с курением. Он периодически бросал курить, затем вновь возвращался к этой убийственной для себя привычке, врачи даже склонны были разрешить Виктору выпивать понемногу, но курение, привязавшееся к нему с юности, как средство борьбы со сном, реально вредило его здоровью. А может не столько само курение, как борьба с ним…

С тех пор в голове Донецкого засела мысль познакомить Виктора с Зоей. Он сам позвонил Виктору и пригласил его в ГИТИС, чтобы показать ему девушку редкой красоты – Зою. У Виктора был срочный заказ и он ответил, что как только освободиться, то обязательно приедет к нему в институт.

Как только Зоя получила стипендию, она, улучив момент, подошла к Григорию Степановичу, чтобы отдать долг и поблагодарить его за помощь. Смущенный Григорий Степанович брать деньги не хотел, на что Зоя возразила, что если он не возьмет от нее возвращенный долг, то лишит ее возможности впредь обращаться к нему за помощью и настояла на том, чтобы деньги Григорий Степанович от нее взял. Так между студенткой и учителем установились теплые и дружественные отношения, хотя на процессе обучения это никак не отразилось. Григорий Степанович по отношению к Зое, как его ученице, был очень требователен, но справедлив. Зоя внимала всему тому, что он давал им на занятиях, на которых бывали у них и «лирические отступления», как говорил учитель, но, как правило, все это было как-то связано и с процессом обучения.

Во время таких «лирических отступлений», Григорий Степанович рассказывал, как попал еще мальчишкой в знаменитую колонию им. Горького, руководителем которой был Макаренко, рассказывал, как на крыше вагона поезда добрался до Москвы, поступил учится в тот же ГИТИС и закончил его перед войной, затем воевал на фронте. Ученики внимательно слушали и лишь один из студентов Игорь Самохвалов сказал:

– Сколько происшествий, а вот мне восемнадцать и никаких событий ни в моей жизни, ни в стране. Родился в СССР, так и умру в СССР. – Кто бы знал тогда, что пройдет каких-то пятнадцать лет и всем им будет немного за тридцать, как ход истории повернет события таким образом, что не станет ни СССР, ни казалось бы такой незыблемой и твердокаменной коммунистической партии Советского союза и многие судьбы сложатся как и не представить тогда, в 1970 году, когда им всем было по восемнадцать лет и их жизни только начинались.

Проучившись вместе четыре месяца, студенты постепенно присмотрелись друг к другу. Выбрали старосту, комсорга, стала постепенно образовываться «иерархия» группы. Зоя была по-прежнему закрыта и обособленна в группе, ее связующим звеном, как и в детдоме, была Зина Тутырина, которая приживалась на любой почве и подобно сорному растению почти никогда не болела и не падала духом, в твердой уверенности, что уж ей-то точно в этой жизни повезет! А что, и в самом деле уже несказанно повезло; родилась в глухом уголке Сибири, в неблагополучной семье, попала в детдом, где встретила Зою и Константина Федоровича. Затем был драмкружок, первый успех и похвалы, приезд в Москву, где с первого раза поступила в столичный ВУЗ ГИТИС, живет и учится в Москве, где преподают лучшие учителя! А ей только недавно восемнадцать стукнуло! Да, и пусть она некрасива, зато у нее есть шарм, талант, что признала даже такая писанная красавица, как Зоя. Значит она чего-то стоит в этой жизни. Нет, что ни говори, она своего не упустит. И пусть на нее не западают парни, которые смотрят в стороны красавиц, придет и ее время, она еще всем покажет, кто такая Зина Тутырина!

Таня тоже как-то закрылась ото всех, по воскресеньям она уходит на съемки для какого-то календаря на экспорт, приходит поздно и сразу ложится спать. У Тани появились красивые модные вещи, импортная косметика, духи. Зинка молча завидовала: – Вот она истинная цена красоты, чуть покрутилась перед камерой и на тебе: и тряпки модные, и продукты из лучших магазинов Москвы! Она тоже вприпрыжку побежала бы за своей удачей, но ведь никто не зовет. Есть у них в группе хорошие ребята, так они смотрят на нее, как пусть и на талантливую, но мебель или что-то из бутафории, но не как на девушку, которой признаются в любви, дарят цветы… А москвичи и москвички в сторону их, иногородних, так и вообще не смотрят. Ничем они не отличаются от презренной лимиты, изгоев Москвы, которые ютятся так же, как и они в общагах в ожидании лет через десять получить прописку и право стать москвичами. И все же как несправедлива бывает жизнь, одним – все, другим – ничего!

Перед сном Зинке частенько приходили в голову подобные мысли. Может поэтому ей особенно удавались роли обиженных и обделенных жизнью персонажей, в которых она искренне выплескивала всю свою боль и зависть к более успешным и благополучным.

Вот и первая сессия позади, есть ребята, которые обзавелись «хвостами», претенденты на вылет. Поступить трудно, а еще труднее учиться и дойти до финиша, отсев на первом и даже втором курсе дело почти обычное и лишь немногие из поступивших получат дипломы.

Таня зимнюю сессию запорола, целых два хвоста. Зоя в силу своего характера и воспитания не имела привычки лезть в душу с расспросами, а с Зиной Таня не делилась. Однажды, когда они возвращались вдвоем с Зоей из института и проходили мимо поста, дежурный вахтер окликнул

– Таня, Таня Леонова, тебе посылка! – удивленная Таня взяла у вахтера увесистый пакет, вскрыла его, затем, побелев как мел, пошла прочь от Зои к выходу из общежития. Где она была и что было в том конверте, Таня не сказала, а Зоя не стала расспрашивать ее.

И вот как-то уже в зимние каникулы, когда в комнате остались только Зоя с Таней, а Зинка ускакала тусоваться на Мосфильм, Таня предложила попить чаю. Зоя принесла из буфета чайник с кипятком, а Таня разложила на столе разные вкусности из Елисеевского и положив на хлеб кусок буженины, протянула его Зое со словами

– Ешь, а то ты совсем прозрачная… Ешь, пока я здесь с тобой. – И немного помолчав, продолжила. – Ничего из меня Зоя не получится, никакой артистки из меня не выйдет. И сессию я запорола, и жизнь себе тоже испортила.

– Что случилось, Таня? – спросила Зоя, вглядываясь в лицо девушки, -ты последнее время сама не своя. —

– Поздно я поняла, Зоя, что за все в жизни надо платить… За шмотки, еду и удовольствия. Ни о чем меня не спрашивай, я потом тебе все сама расскажу, только прошу, хоть ради меня поешь. Это моя к тебе личная просьба, – горько улыбнувшись, добавила Таня.

А за окном светило яркое солнце, небо было голубое-голубое. Зоя прервала молчание

– Смотри погода какая хорошая, пойдем сходим по студенческим в театр или в Третьяковку, можем просто погулять. —

– Нет, ты иди, иди, а я посплю немного. – ответила Таня.

Зоя решила пройтись по бульварному кольцу, у нее появился свой излюбленный маршрут в Москве. Светило солнце, было много детей, бросавшихся снежками. Стояла оттепель, снег мокрый и один из тяжелых снежков, словно камень больно ударил Зою в спину. У нее вдруг стало от чего-то тревожно на сердце и она резко повернувшись, поспешила назад в общежитие, а голове всю дорогу стучало, – Что-то произошло нехорошее с Таней и зачем она оставила ее одну. —

Она уже не шла, а побежала бегом, взлетела по лестнице общежития и распахнув дверь в комнату, увидела Таню, лежавшую на кровати, а на полу валялся пустой аптечный пузырек. Выбежав в длинный коридор общежития, и открыв первую же дверь, Зоя только и успела, как крикнуть

– Срочно скорую! —

Девчонки-соседки побежали вниз на проходную к телефону, чтобы вызвать скорую помощь, которая быстро приехала и забрала Таню в больницу. Зоя поехала на скорой вместе с ними. Таню увезли в реанимацию, а Зоя осталась ждать в больничном коридоре, она решила просидеть здесь всю ночь, пока не дождется вестей о состоянии Тани. Вдруг из каких-то неведомых глубин подсознания вспомнилась молитва «Отче Наш», которую они читали вместе с бабушкой и Зоя начала внутренне усердно молится о здоровье и сохранении жизни Тани. Предательски медленно текло время, стрелки на больничных часах показывали половину девятого вечера, на улице было уже темно.

Таню спасли. К Зое вышел врач и сказал, что еще немного и Тане уже ничего не помогло бы. Сказал, что сейчас ее жизни ничего не угрожает и через несколько дней ее выпишут.

Из больницы Таня пришла через неделю. Она настолько изменилась, что в ней с трудом можно было узнать прежнюю розовощекую, синеглазую красавицу, пышущую здоровьем. Она сразу как-то померкла вся изнутри. Никому ничего не сказав, Таня забрала свои документы из института и уехала домой в Подольск. Больше о ней никто ничего не слышал.

Какое-то время в комнате проживали только Зина с Зоей, а потом к ним подселили девушку с другого курса Веру Кондрашову, которая была постарше их года на два и у нее уже сложился свой круг общения, приходила она в основном ночевать, а все время проводила со своим курсом.