Читать книгу Зоя, или На перекрестках судьбы - Ирина Июльская - Страница 7

Вот и зимние каникулы позади, начался второй семестр обучения в институте.

В один из таких дней в ГИТИС приехал Виктор Раковский, именитый художник и старый приятель Донецкого Григория Степановича, который пригласил его на генеральную репетицию спектакля, посвященного 100-летию Ленина.

Виктор, чтобы не мешать студентам и их преподавателю сидел в глубине темного зала, а на ярко освещенной сцене под софитами шло действо спектакля. Зоя была в роли княжны, плененной революционными властями и в которую против своей воли влюбился комиссар, а Зинка, конечно, – девушка с ружьем, влюбленная в того самого комиссара и готовая на все ради любимого и революции, которую он собой олицетворял. Пьеса с довольно интересным сюжетом, несмотря на заезженную героико-патриотическую тему, связанную с юбилеем В. И. Ленина.

Бледное лицо Зои, находящейся в глубине сцены, было плохо видно, но Виктор, как художник был покорен грацией движений и благородной осанкой Зои, а также ее голосом, по ходу спектакля Зоя играла на пианино и пела. Она всецело завладела вниманием Виктора, он весь спектакль не мог оторвать от нее глаз и смотрел только на нее.

Когда генеральная репетиция спектакля закончилась и студенты были отпущены, Григорий Степанович подозвал к себе Зою, чтобы представить ее своему другу художнику Раковскому. Зоя была в гриме с прической начала прошлого века, ее роскошные каштановые волосы, оттеняли изумрудную зелень глаз с густыми и длинными ресницами, высокие, чуть поднятые к вискам брови, придавали ее лицу ореол таинственности и загадочности. Повидавший на своем веку много лиц, Виктор мог поклясться, что никогда не видел в жизни более прекрасных черт, совершенной фигуры и всего того пленительного очарования, что исходило от этой совсем еще юной восемнадцатилетней девушки.

Донецкий представил их друг другу и их взгляды встретились… Виктор был поражен откуда у совсем молоденькой девушки такое выражение глаз, сколько в них чувства и таинственной глубины, как у много пережившей женщины. Неужели только благодаря таланту перевоплощения в свой сценический образ? В душе Виктора возникло непреодолимое желание написать портрет Зои, о чем он ей и сказал. Он дал ей свой номер телефона и сказал, что будет ждать от нее звонка. Зоя взяла записку Виктора и Григорий Степанович отпустил ее. Она попрощалась и ушла.

– Ну, что скажешь? – Донецкий вопросительно посмотрел на Виктора.

– Почему у нее такие взрослые глаза? – Спросил Виктор, – Ведь ей всего восемнадцать! —

– Тут ты попал в самую сердцевину, Виктор! Девочка – сирота из Сибири, после смерти бабушки, воспитывалась в детдоме, а оттуда к нам. Ей очень тяжело живется, я это по себе знаю, какого в юные годы остаться одному на всем белом свете, без поддержки. Но девушка со стержнем, честная, чистая и порядочная. Мне хотелось, чтобы ты помог ей, взял ее под свою опеку, если бы я не знал тебя, то не решился бы вас познакомить. Но я знаю тебя много лет, поэтому поручаю тебе Зою, помочь взрастить этот редкий талант. Я уверен, что из нее получится настоящая прима сцены, я в свою очередь, как педагог все для этого делаю и впредь буду делать, но талантам надо все же помогать, бездарности сами локтями толкаются, – добавил он.

С тех пор Виктор стал ждать звонка от Зои, но она почему-то не звонила. Виктор терялся в догадках, – Может телефон случайно потеряла? Но можно узнать и у Донецкого… – Виктор поймал себя на мысли, что кроме портрета Зои он совершенно ничего не хочет писать. Хорошо, что работы к юбилейным датам закончены и он может заняться тем, что ему действительно по душе. Ему захотелось отобразить на холсте это удивительное лицо, а главное, – глаза, поймать и запечатлеть ее таинственный и полный грусти взгляд. Всегда деятельный и уверенный в себе, Виктор загрустил, а посмотрев на себя в зеркало, в которое он почти никогда не смотрелся, ну разве перед редкими выходами в свет или по своим общественным делам, и увидев себя, почти совсем седого, и вспомнив ее, такую юную и прекрасную, с горькой усмешкой сказал сам себе:

– Нет, Виктор, эта девушка не про тебя. Никогда не лежать твоим сединам рядом с ее прекрасными каштановыми локонами, выброси из головы и постарайся смотреть на нее, как на свою Музу, как на источник вдохновения и не более того. – С этими словами Виктор оделся, вышел из мастерской, сел в автомобиль и поехал по своим излюбленным местам Москвы, полюбоваться ими и выбрать места для будущих этюдов. Виктор помимо портретов любил рисовать пейзажи, это был его отдых, его отдушина. Если рисуя портреты, он трудился над раскрытием образа и характера человека, то рисуя пейзажи, он отдыхал, природа сама шла навстречу и открывала ему все самое лучшее в себе.

Виктор и сам не понял, как подъехал к ГИТИСу. Он сидел в машине, глядя на этот старинный особняк, в самом центре Москвы, в надежде хоть издали увидеть Зою и не дождавшись, поехал в свою квартиру в одном из переулков Арбата, исторического места Москвы, которую полюбил всем сердцем. В последнее время, много работавший Виктор, редко бывал в своей огромной и опустевшей после смерти жены, квартире. Здесь все напоминало о их жизни с Марией, все осталось на своих местах, все хранило память о ней, женщине, которую он ценил, уважал и любил. Конечно, Виктор не был монахом-затворником, после смерти жены у него было несколько кратковременных связей с женщинами. Верный и моногамный по своей сути, Виктор не любил менять партнерш, но как-то ему не удавалось найти ту, в которой соединялись бы необходимые для него качества: любовь, уважение, общность интересов и творческих поисков. Развязанных эстеток с налетом декаданса, много и долго рассуждавших о искусстве под коньяк и сигареты, сам много куривший и боровшийся с этой пагубной привычкой, Виктор не любил, а только терпел общение с подобными дамами, но и «клуши», готовые раствориться в своем кумире и сидеть часами напролет с незакрытым ртом, глядя на него, раздражали его не меньше. Но особенно он остерегался охотниц за престижными, богатыми и знаменитыми мужьями. Как правило, это были молодые, прибывшие из отдаленных регионов девушки и женщины, готовые любой ценой выгодно выйти замуж за престарелого, но известного, а главное, богатого мужчину, чтобы потом прибрать к рукам все, что необходимо для ведения роскошного и беззаботного образа жизни. И, как ни странно, некоторым это удавалось. Виктор сам не раз видел подобные пары в которых, как правило, престарелые мужья, бросившись в бурные отношения с молоденькими женами, очень быстро заканчивали свой жизненный путь на знаменитом погосте для элиты страны – Новодевичьем кладбище. А на опубликованных в СМИ фото, иногда можно было увидеть «безутешную» молодую вдову в окружении детей умершей знаменитости, которые были явно старше по возрасту своей новоиспеченной мачехи. Поэтому Виктор старался не заводить долгих связей и жениться не торопился. А в последнее время ушел с головой в работу, но увидев Зою потерял покой. Вот и сейчас слонялся по квартире, как влюбленный мальчишка и решительно не знал, что делать.

Виктор подошел к написанному им когда-то портрету жены и вглядываясь в знакомые черты, спросил:

– Что мне делать, Мария? Такой, как ты, так и не встретил… Прости, Маша, но мне кажется я влюбился в эту девочку. Голова седая, а сердце бьется, как у подростка. Маша, помоги мне… – И Виктор прижался лицом к портрету. – В этой квартире он явственно ощущал контакт со своей умершей женой, которую, как он всегда считал, любил и, конечно, уважал, но страсть, вспыхнувшая к Зое сожгла все вокруг себя. И сейчас он просто мужчина, а не обласканный званиями и почестями известный художник, он все бы это не раздумывая бросил ради любви этой прекрасной юной девушки. Нигде нет ему покоя и в этой квартире тоже.

Подойдя к телефону, Виктор набрал номер своего друга, известного ученого с которым ему остро захотелось встретиться прямо сейчас, если это возможно.

Академик Берсенев, знаменитый хирург, портрет которого Виктор писал и дружбу с которым очень ценил, жил в знаменитом Доме на набережной, на Берсеневской набережной. Этот факт часто становился поводом для шуток, что набережная названа в честь академика Берсенева и некоторые неискушенные гости верили этому, особенно иностранцы.

Подъехав к дому и припарковав машину, Виктор поднялся не лифте на 7 этаж печально знаменитого дома, построенного для советской элиты и являвшимся символом достигнутого успеха и высокого статуса. Теперь трудно сказать, что чувствовали люди, получавшие ордера на заселение в квартиры подвергнувшихся репрессиям и получивших сроки в лагерях, а некоторые и высшую меру. И хоть те времена давно прошли, но и после смерти Сталина за домом тянется печальный, траурный шлейф тех событий.

Евгений Сергеевич Берсенев был намного старше Виктора, но не потерял ни веселого нрава, ни оптимизма и вкуса к жизни, несмотря на многие жизненные испытания, выпавшие на его долю. Они встречались с Виктором на заседаниях в высоких инстанциях, академик Берсенев – Герой Соц. Труда, занимал большие общественные посты, но еще продолжал присутствовать на операциях и консультировать в ЦКБ или в Кремлевке.

Виктор был за рулем, поэтому на столе были только безобидные напитки и клюквенный морс, приготовленный хозяйкой дома Аллой Сергеевной, с которой Берсенев Евгений Сергеевич прожил всю жизнь в любви и согласии. От этой пары исходило удивительное человеческое тепло и заряд оптимизма.

– Что с тобой, друг мой? – внимательно вглядываясь в лицо Виктора, произнес Евгений Сергеевич.

– Вот за этим я к вам и пришел… – загадочно, произнес Виктор.

– На что жалуетесь, молодой человек? – продолжал в своей шутливой манере знаменитый на всю страну врач.

– Не ем, не сплю, не хочу ничего делать, места себе не нахожу. – ответил Виктор, стараясь улыбаться.

– Так, на лицо все признаки влюбленности, молодой человек! А влюбленность, хоть некоторые и склонны считать чем-то сродни болезни, но я лично придерживаюсь обратного мнения и вполне согласен с Пушкиным, что ее порывы бывают и плодотворными, тем более для людей творческих. – добавил академик.

– Она слишком молода для меня… двадцать лет разницы… – Виктор обхватил голову руками.

– Эх, мне бы Ваши годы, молодой человек! Тридцать восемь всего! Да Вы мальчишка! Слушай, Виктор, а мне что тогда остается делать? На Новодевичье завтра, прямо с утра? Нет, друг мой, жить надо до последнего вздоха! – и слегка понизив голос, – я вот тоже иногда на молоденьких заглядываюсь. Признаюсь, брат грешен! Но только заглядываюсь и ничего более… А ты в старики себя записал, чтобы больше подобного не слышал от тебя! Красавец, талантище, не пьешь… А как с курением? —

– Держусь, Евгений Сергеевич! —

– Вот и держись! А то приехал на ночь глядя… расстроил меня! Старик нашелся! – и Евгений Сергеевич грозно посмотрел на Виктора. Посидев около часа, они распрощались, а Виктору и вправду стало легче после их разговора. С легким сердцем и даже в приподнятом настроении он поехал на Масловку в свою студию, где большей частью проживал постоянно после смерти жены. Ему было здесь привычно и удобно, да и работа всегда под рукой, а главное, не было горького чувства утраты близкого человека. Неприхотливый Виктор сам себе готовил, а так как он ел немного, то проблем с этим не было. А когда хотелось чего-нибудь особенного, ходил обедать или ужинать в ресторан гостиницы «Советская», известном до революции как «Яр», находившийся неподалеку.

Как только Виктор зашел в свою студию, раздался телефонный звонок. Виктор быстрым рывком оказался у телефона, схватил трубку. Это была Зоя. Они договорились, что она придет позировать завтра, в воскресенье к двенадцати часам дня. Виктор не сразу положил трубку, а сидел какое-то время с ней в руке, в трубке уже были короткие гудки, которые он не слышал и лишь просидев так медленно приходя в себя, положил трубку на телефонный аппарат. Всю ночь Виктор не спал, проворочавшись с боку на бок, часто выходил на балкон и курил. Уснул он только под утро.

Проснувшись рано и как всегда приняв душ и побрившись, Виктор съездил на находящийся неподалеку Бутырский рынок, где купил цветы и фрукты. В студии стоял столик, на который Виктор поставил большую вазу полную фруктов, в ней были: мандарины и апельсины, красивые крупные яблоки, гроздья узбекского винограда, ярко-оранжевая хурма – все, что можно было купить на московском рынке зимой, в далеком 1970 году. Импортных фруктов тогда было немного, а бананы, вообще, были страшным дефицитом и за ними всегда стояли большие очереди. Но Виктор был на спецобслуживании, ему полагались особые продовольственные пайки и дефицитные товары, так что толкаться по очередям в полупустых магазинах ему не доводилось.

Виктор ждал, ждал ее, свою Музу Зою Бурмину, как ждут появления солнца после долгой полярной ночи. На больших старинных часах было 11.45 утра. Ровно в полдень, раздался звонок в студии. Виктор поспешил открыть дверь, на пороге стояла Она, его Фея, Муза, Мечта. Сердце предательски сжалось, в висках застучало, но он, конечно, сделает все, чтобы ничем не выдать себя, свои истинные чувства. Он художник и профессионал, и он будет работать, как и положено художнику и профессионалу со своей моделью.

Виктор широким жестом пригласил Зою войти в студию, затем помог ей снять пальто и провел в огромную светлую мастерскую, где было много развешанных по стенам полотен, некоторые незаконченные работы стояли прямо на полу, прислоненные к стене.

Виктор предложил выпить вместе кофе и пошел на небольшую кухню, отгороженную перегородкой, откуда доносился ни с чем несравнимый аромат настоящей советской Арабики. Кто жил в те времена поймет, что имеется ввиду. Сейчас трудно купить настоящую Арабику и цена на нее не сравнима с той ценой, по которой покупали кофе граждане СССР в период 70-х годов.

Пока Виктор хлопотал в кухонном отсеке за перегородкой, отделявшей его от мастерской, Зоя рассматривала картины на стенах студии. Одета она была просто, но с большим вкусом, на ней было зеленое шерстяное платье, отделанное кантом из шотландки, которое ей когда-то сшила бабушка, Зоя лишь слегка расставила его и опустила подпушку. Платье подчеркивало ее тонкую талию и стройную фигуру. Густые каштановые волосы были собраны в «хвост», доходящий до пояса.

Виктор вернулся с подносом, на котором стояли тарелочки с бутербродами и свежей выпечкой, купленной в кулинарии Бутырского рынка и чашки с черным кофе, а также сахарница и сливочник со сливками. Виктор, поставив поднос на столик, предложил Зое присесть и сел рядом. Взглядом художника он всматривался в Зою, сидящую совсем близко. Безупречные пропорции лица, четкий контур высоких скул, нежный рот с красивыми белоснежными зубами, высокие длинные брови с приподнятыми к вискам уголками, как на старинных японских гравюрах. Но главным потрясением были глаза Зои, изумрудно-зеленые, под тенью густых, пушистых ресниц. Виктор был сражен ее потрясающей красотой и как художник, и как мужчина. Он вдруг ясно осознал, что с того дня, когда он впервые увидел Зою Бурмину, его жизнь четко разделилась на «до» и «после». Он еще плохо представлял кем станет для него эта немногословная девушка из далекого сибирского края, но для себя решил, что должен стать для нее другом, опорой. Ну, а уж как дальше сложатся отношения, там будет видно.

Ему было больно видеть, как в середине ветреного и еще снежного февраля, Зоя была одета в легкое демисезонное пальто. О, с каким удовольствием он прямо сейчас повез бы ее в секцию №200 ГУМа, где ему, как депутату и заслуженному деятелю искусств, положено было приобретать дефицитные товары недоступные для простых смертных. Вспомнил о теплой норковой шубе Марии и других ее вещах, привезенных из заграницы и запертых в шкафу их арбатской квартиры, о драгоценностях, лежащих на сохранении в сейфе ломбарда. С каким бы наслаждением он бы бросил все это к ее ногам, даже не рассчитывая на благодарность, а тем более взаимность, о которой он и мечтать не мог.

– Я должен все сделать для этой девушки, ведь я по сути одинок и кроме стареющих родителей у меня на свете никого нет. – Лишь от одной мысли, что вдруг он когда-нибудь дождется от нее проявления к нему пусть не любви, а просто симпатии и добрых слов, в душе Виктора зарождалась надежда. Но все же он прежде всего мастер, художник и должен держать себя в руках, ничем не выдавая собственных чувств, чтобы не спугнуть девушку.

Виктор показал Зое свою мастерскую, свои работы. Немногословная и сдержанная, она искренне интересовалась искусством. Виктор исподволь любовался на нее, на свежесть красок ее молодости.

Сеанс длился минут тридцать-сорок, чтобы не утомлять девушку. Когда он закончился, Виктор протянул Зое конверт с двадцатью пятью рублями. Стоит сказать, что по тем временам деньги немалые и очень, вся Зоина стипендия умещалась в сорок рублей в месяц. Зоя приняла конверт и даже не посмотрев в его содержимое, собралась уходить. Виктор не смел ее задерживать, но решил подвести ее к общежитию, сославшись на то, что им по дороге. Он не хотел, чтобы отогревшаяся Зоя опять мерзла под февральским ветром. Он подвез ее к общежитию и они договорились встретиться в следующее воскресенье в то же время. Как показалось Виктору, при прощании Зоя слегка улыбнулась ему в ответ. Его счастью не было дна, он сидел в машине пока Зоя не скрылась в здании общежития и только потом поехал в мастерскую, чтобы по еще неостывшей памяти писать, писать и писать ее, свою Музу.

Всю неделю Виктор ожидал воскресенья и встречи с Зоей, портрет был почти готов, осталось нанести последние штрихи и начать другой, затем третий… Он видел ее в разных образах, кроме «Ню», к этому Виктор готов не был, вернее, он и мечтать об этом не мог, боясь спугнуть свою Музу. Они еще слишком мало знали друг друга, Зоя не была профессиональной моделью и неизвестно как бы она отнеслась к такому предложению. Виктор не загадывал так далеко. Еще будучи студентом, он много писал обнаженной натуры, но как мастер еще ни разу.

И вот наступило долгожданное утро воскресенья. Погода за окном солнечная и так похожа на весну. Ну, а в душе у Виктора весна уже бушевала вовсю. Никогда он не чувствовал себя таким счастливым, в юности много работал, учился, рисовал днями напролет. Времени всегда не хватало, может поэтому и закурил, сейчас уже трудно вспомнить. Боролся со сном при помощи кофе и сигарет, вот и подсадил сердце. Своим первым учителем Виктор считал отца, преподавателя рисования и черчения в Вологжанской школе, скромного учителя, но прекрасно разбиравшегося в искусстве, истинно культурного человека. Когда Виктор обрел свой статус и даже славу выдающегося земляка, ему удалось помочь открыть художественную школу для талантливых детей родного города, директором которой стал его отец Василий Петрович. В свои приезды Виктор обязательно посещал школу, проводил уроки с обучающимися, дарил свои работы, привозил хорошие краски, кисти и раздаривал их ребятам, рассказывал в каких странах побывал, какова там природа и особенности пейзажа, показывал слайды, сделанные им в поездках. Из вологжанской художественной школы вышли талантливые выпускники, продолжившие обучение в Москве и Ленинграде, некоторые их них получали награды на конкурсах. Виктор всегда переживал, что у него нет ребенка, при жизни Марии он уже почти смирился с этим, но после ее безвременного ухода надежда на продолжение рода вспыхнула с новой силой. Проблема была только в том, что жениться ради появления на свет потомства Виктору не хотелось, а встретить и полюбить, не получалось. А теперь, когда он встретил Зою… В своих мечтах он видел ее, их сына или дочь, их поездки к морю, путешествия по разным странам… Он даже сам от себя не ожидал, что имея почти полностью седую голову способен мечтать.

И вот, на часах 12.00, он уже стоит у двери и ждет. Вот и он, долгожданный звонок! Быстрым движением Виктор открыл дверь студии. На пороге она, каштановые волосы по плечам и глаза полные лучезарного света! Он приглашает войти, помогает снять пальто, а сам думает:

– Боже, до чего хороша! – Ему казалось, что с приходом Зои в окна мастерской заглядывало солнце.

Со временем у них выработался ритуал пить перед сеансом вкуснейший кофе, аромат которого заполнял огромную мастерскую и привносил в их встречи ощущение покоя и безмятежности. Зоя стала заметно более раскована и чаще одаривала маэстро своей нежной, чуть грустной улыбкой. Ей нравилось бывать у Виктора, слушать его, разговаривать с ним и вовсе не хотелось уходить сразу после сеансов. Впервые за много лет после смерти бабушки она почувствовала тепло домашнего очага. А он стал приглашать ее на выставки, в музеи, открывал ей Москву, давно ставшую ему родным городом. Виктор очень хотел, чтобы и Зоя узнала и полюбила этот город с его неповторимым русским характером, в отличии от Ленинграда – Петербурга, бывшей столицы Российской империи, где во всем угадывался европейский стиль и было так мало от русских городов.

Виктор нарисовал уже несколько портретов Зои и на каждом из них она была великолепна и обворожительна. Конечно, она совсем не соответствовала общепринятому типажу того времени, она не была похожа на героинь труда и знатных колхозниц, которых он много писал, но на его полотнах Зоя всегда будет молода и прекрасна, он увековечил ее, свою Музу и позднюю Любовь свою.

Видя расположение Зои к себе, в душе Виктора продолжала жить надежда, что может когда-нибудь и у него будет счастье с Зоей, но он старался ничем не выдавать своих истинных чувств по отношению к ней. Он боялся спугнуть ее, боялся, что без его материальной поддержки в виде оплаты сеансов позирования, Зоя опять будет испытывать нужду, а этого допустить Виктор никак не мог.