Читать книгу Русская душа - Ирина Коробейникова - Страница 8

Шедогубова Елена Петровна – член Союза писателей Российской Федерации.

Родилась в Сибири в 1961 году. Волею судьбы ребенком оказалась в Грузии, где прожила тридцать три года. В 1994 году вернулась на свою историческую родину. Здесь обрела дом, семью, новую работу. Последние двадцать четыре года работает учителем в школе-интернате. Свою работу очень любит. Считает, что быть учителем – это ее призвание, хобби и образ жизни одновременно.

Является финалистом конкурса «Писатель года – 2017» в номинации «Дебют», финалистом конкурса имени С. Есенина «Русь моя» за 2018 год, финалистом конкурса «Георгиевская лента» за 2018 год, номинантом премии «Наследие», финалистом конкурса «Писатель года – 2018» в номинации «Дебют».

О друзьях-товарищах

Он сидит на старой резной лавочке и тягуче тянет одну и ту же строчку «Ооох, бродяга я, прокатал я все свои часы и минуточки…». Клочковатые волосы у него седо-пегие, многодневная щетина покрывает дряблые морщинистые щеки. И зимой и летом дед Егор носит старый порыжелый ватник и выцветшие солдатские штаны. Сидит, сгорбившись, полузакрыв глаза, и тянет-тянет свои «часы и минуточки»… Из-за забора раздается робкий голос жены:

– Слышь, Ягор, а Ягор. Ты бы шел в хату, а то от людей стыдно…

Договорить она не успевает – на нее обрушивается «ниагара» отборной брани. «Ягор» во весь голос поминает ее родню, корит жену в непутевости, лени и еще в сотне грехов, используя очень сложные обсценные конструкции. Ругается он долго и совсем по-булгаковски, то есть помолчит – грянет, помолчит – грянет. Редкие прохожие, попавшие под обстрел в период «грянет», ускоряют шаг.

Из калитки напротив выходит мальчишка лет пяти-шести и решительно направляется к «солисту».

– Деда! Мама сказала, что, если ты не перестанешь ругаться, она сейчас палку возьмет и огреет тебя по башке.

Странно, но Егор замолкает, хватается за забор и, перебирая штакетник, старается попасть в калитку. Попытка удается лишь частично: в калитку он попал, но с ног валится и дальнейший путь продолжает уже на четвереньках.

На другой вечер эта странная парочка опять сидит на той же лавке. Ромка держит в руках огромный сочный помидор, самозабвенно кусает его, обливаясь соком, а дед Егор заботливо подсаливает его крупной солью из бумажного кулечка, неловко захватывая щепотью. Пальцы у него изуродованные, кривые, с опухшими, утолщенными суставами. Соль просыпается мимо. Ромка хохочет:

– Деда, я уже совсем соленый.

– А ты ешь, ешь, дружочек. Кусна?

– Вкусно.

– То-то! Лучше моих помидоров по поселку и нету!

– Ага. Моя бабуля говорит, что ты старый черт и колдун огородный. Слово знаешь. А какое ты слово знаешь?

Егор самодовольно хихикает и сворачивает очередную самокрутку. Курит он только свой табак-самосад, к выращиванию которого не подпускает никого из домашних.

– Это твоя бабка Шурка мне завидует: я ж тут первый огородник. Она и Машке моей завидует, что я такой работящий да додельный ей достался. На-ка, вот я тебе еще гостинца припас. Обидчика твоего ножка. Ешь его, гада.

Он достает из кармана рубахи нечто, завернутое в обрывок газеты, и это оказывается вареной куриной ножкой с отпечатавшимися на ней газетными строчками.

– Петуха-то, который тебя клевал-обижал, я зарубил. Манька голосила-голосила, да хрен бы ей!

Ромка сморщился, собираясь заплакать.

– Зачем ты… Жалко его, деда! Такой красивый был!

– Ты его не жалей. Он, вохра проклятая, аж через забор перелетал и за кошками с собаками гонялся, в глаз целил, язва. Все – отгонялся. Ешь!

– Деда, а ты враг народа? – задает Ромка очередной вопрос.

Егор от неожиданности подавился самосадным дымом и натужно закашлял. Прокашлялся, вытер слезящиеся глаза.

– Да нет… Враги народа, они по 58-ой шли, были у нас в лагере. Много… А я так, «за колоски» сел, расхититель социялистической собственности. Пять лет всего и дали по малолетству, это потом уже в лагере пятерик накинули за буйство. А так-то я не враг народа. Понятно?

Ромка обглодал вражью петушиную ножку, поделился косточкой с дворняжкой Кузькой и понимающе кивает:

– Понятно. А мама говорит, кто пьет свекольный самогон, тот враг народу и самому себе.

Дед озадаченно крутит в руках цигарку, потом решительно вдавливает ее в землю.

– Тьфу, черт! Умная у тебя мамка, уважаю. Но ду-ура!

– А вот она про тебя говорит, что у тебя сердце золотое, душа светлая, а голова дурная.

– Вот прям так и сказала – душа светлая?

– Так и сказала.

– Ты, слышь, дружочек, ты ей не говори, что я так-то про нее сказанул. Это я сдуру. А мамка у тебя хорошая, даром что шумит на вас иной раз.

– Без тебя знаю, что хорошая. Это работа у нее нервная. Ей на работе кричать нельзя, она с детями работает.

– Вот и договорились, милок. А мы вот с тобой завтра вечерком, как я управлюсь по дому, картох, да сала, да лучку зеленого возьмем, да в посадки пойдем. Картохи печь будем.

– Пойдем. Только я у мамы спрошу.

– Спроси обязательно. Мамку спрашивать да любить надо.

– А ты, дед, еще будешь самогонку пить и песню глупую орать? – Дед тяжело и виновато вздыхает. – Ты на меня не серчай. Ну, выпью, ну спою… Я тихо петь буду.

– Ну, если тихо, тогда ладно…

Из ворот появляется дородная и вальяжная баба Маша.

– Связался черт с младенцем! Хватит лясы точить. Поди помидоры полей, – велит она. До следующего Егоркиного «концерта» в доме хозяйка – она.

– А сама-то, квашня рыхлая, не можешь полить, что ли? – осторожно огрызается Егор.

– Ноне праздник, а тебе, нехристю, все равно. Ступай давай!

– Тебе все дни – праздники. Лишь бы язык с бабами точить.

Ромка вытирает о штанишки перепачканную в помидоре и курином жире ручонку и солидно прощается с дедом.

– Смотри, деда. Завтра не забудь, обещал…

Маша важно вплывает в ворота, опираясь на толстую палку-посох, а за ней мелко семенит Егор, едва доставая жене до подмышек.

– Лучше б я тебя, квашня, там на поселении и оставил бы. Притащил вот на свою голову. Раскомандовалась, вохра толстомясая, – тихо бурчит он себе под нос. Потом стремительно разворачивается и бежит вслед за своим малолетним приятелем. – Стой, Ромка, стой. Забыл я. Вот тебе подарочек от меня. Держи!

Из бездонного кармана он достает два игрушечных железных танка и грузовичок – совсем как настоящие! – и торопливо сует их Ромке. Тот расплывается в счастливой улыбке.

– Ой, деда. Какие они… Ни у кого таких нет, а у меня есть!

***

Егоровы танки и грузовик блестяще выдержали конкуренцию с жалкими китайскими подделками и продолжили через много лет свой боевой путь в песочнице у соседского малыша. От счастья тот и «спасибо» забыл сказать.

А в детской душе странный дед оставил добрую зарубку…

– Ты помнишь деда Егора?

– Тот, что меня гостинчиками угощал и танки подарил? – нехотя отрывается от компьютера бородатый вьюнош. И неожиданно широко улыбается. – Конечно, помню. Эх, зря я тому мелкому танки отдал. Классные танки были. И дед был классный. Своего-то не помню…