Читать книгу Бестолковая любовь - Ирина Лобановская - Страница 3

Сева рос странным мальчиком.

Когда ему исполнилось два года, мать стала твердить: если у тебя появится младший брат или сестра – надо с ним всем делиться. Все лучшее отдавать ему. Быть щедрым, а не эгоистом.

Сева хорошо усвоил материнское наставление и искренне решил его выполнить. Когда у него родился братец Коленька, Сева стал ему, грудному, отдавать свою еду: пирожки, картошку, кашу… Усердно кормил из ложки и удивлялся, почему братик усиленно крутит головенкой, морщится и ничего не берет в рот. Капризный такой… Еще и орет…

Бабушка вовремя увидела эти кормежки и пресекла их раз и навсегда, но Сева сильно удивился: ведь он делал все в точности так, как его учила мать.

Учительница младших классов, в своей неизменной манере бури-урагана, сказала как-то детям:

– Надо думать о товарищах! На лбу у себя написать – «думай о товарищах»!

Родители думали, что Сева сделал это в качестве стеба, но он понял все буквально, несмышленыш еще… И послушался в прямом смысле. И написал – перед зеркалом… И продемонстрировал училке. Она почему-то громко ахнула и посмотрела на него странным долгим взглядом. Потом Севу отправили мыть лоб и даже зачем-то вызвали в школу родителей.

В общении со взрослыми Сева тоже себя не зарекомендовал с лучшей стороны. Взяла его как-то мать к себе в НИИ, мечтала похвалиться смышленым ребенком, а там мальчугана спросили, кого он больше любит: маму или папу. Как часто взрослые умы не способны ни на что оригинальное! И Сева честно ответил:

– Сосиски!

Мать дома ругала его целый вечер и даже называла хулиганом. Обыкновенная честность часто удостаивается брани.

Так что отношения с родителями у Севы натянулись до предела с самого детства. Особенно с отцом, который часто злоупотреблял своей властью – «Домой – не позже десяти!» – чересчур ратовал за порядок и аккуратность во всем, диктуя и навязывая окружающим собственные вкусы. Тихий Виталик постепенно превращался в деспота.

– Маньяк, – злобно называл его позже Колька.

Дома Сева чувствовал себя одиноким, хотя это слово тогда еще было ему почти незнакомо. А одиночество детства не столько подталкивает к раздумьям, сколько тянет прочь от этого мира, к мечтаниям о любви – тоже слово неясное – и смутным грезам. И Всеволод осторожно начал складывать свои мысли в строчки.

Отца раздражали и длинные волосы Севы – а ему, юному поэту, начавшему писать стихи в двенадцать лет, нравилось ходить именно так. Бесила Виталия и манера Севы общаться с друзьями – а они всегда встречались бурно и громко. И долгие разговоры сына по телефону… Хотя Севиными успехами в школе можно и нужно было только гордиться – мальчик учился на одни пятерки.

Отец всю жизнь искал какие-то отвлеченные, далекие от действительности совершенства и не замечал совершенств возле себя. Почему всем постоянно хочется недостижимого?..

Затем он объявил, что телевизор мешает сыновьям заниматься, мать с ним согласилась – вот где вылезли родительские уроки и наставления по поводу одного-единственного мужчины, которому прекословить не моги! И телевизор братьям смотреть запретили. А чтобы они все– таки самовольно не включали его, вернувшись из школы, в то время, когда находились дома одни, Виталий что-то там выкрутил из «ящика». Сам он и Жанна к телевизору оставались совершенно равнодушными.

Тогда отлученные от голубого экрана братья дружно обиделись, возмутились и стали ездить смотреть телевизор к бабушке и деду, родителям Жанны, в Бибирево.

В то время старые и молодые уже разъехались и жили отдельно, чему все были очень рады – совместной идиллии не получилось. Зато теперь братики могли распоряжаться жизнью по-своему.

– Как тебе не стыдно! – позвонила Жанна матери. – Ты зачем приманиваешь мальчишек?

– Да ты что говоришь?! – вполне справедливо оскорбилась мать. – Это мои внуки! Я что, по-твоему, не должна их принимать?! Закрывать дверь перед их носом? Да я Севочку вырастила, вынянчила! Что бы ты делала без моей помощи, негодяйка?! – И мать всхлипнула.

– А-а, начались упреки и слезы! – закричала в ответ Жанна. – На совесть бьешь? На жалость? Хорошие приемчики! Излюбленные старшими! Вы прямо без них никуда!

Между родителями и бабушкой с дедом развернулось длительное сражение за братьев. Ни проигравших, ни победивших в нем не оказалось – все остались при своих.

Мать была человеком очень здоровым – один раз в жизни переболела трахеитом, зато потом долго его вспоминала.

– Помнишь мой жуткий трахеит? – часто печально говорила она отцу. – Как я тогда долго кашляла… Наверное, полгода, не меньше.

– Как же, как же… – покладисто отзывался он.

Его терзали по очереди или коллективно язва, тяжелый парадонтоз, аллергия и радикулит, обостряющийся при каждой смене погоды. А поскольку она менялась постоянно…

Сева понимал, что отца надо бы жалеть, но никак не получалось.

И дом, родной и единственный, казался ему в высшей степени странным. Бакейкины-старшие сильно недолюбливали новшества, не жаловали никакую технику и относились к ней с большим подозрением, что непонятно для инженеров. Но родители считали прогресс очень вредным, он почему-то не сумел коснуться их равнодушных, сонных и боязливых душ и ничем не привлек. Сколько бед, например, приносят машины и лифты, часто повторяла мать. От них несчастья, болезни и ложные амбиции: у кого есть «жигули», у кого – нет. А телефон? Это вообще страшное для человечества открытие – только отвлекает от дел. И не стоит забывать о нервной системе, которая рвется в лоскуты, если начинают барахлить те же самые холодильник, стиралка, телик… Попробуйте их починить да подискутировать с мастерами! Особенно в гарантийной мастерской.

Так что если телевизора в доме нет – это отлично, и стиральная машина – тоже изобретение опасное. Мать наотрез отказывалась покупать даже самую примитивную стиралку. Белье кипятила в баке с помощью мужа и сыновей. Хотя, кроме всех прочих неудобств, это кипячение в баке было тоже не слишком безопасным. Но переубедить мать не сумел бы никто.

И так все себе шло и ехало, пока Коленька, уже девятиклассник, любимец матери, неожиданно четко и вслух, прямо-таки во всеуслышание, не сформулировал свое жизненное кредо – он никогда и ни в чем не будет походить на отца! То есть не будет курить, носить бороду и жить от получки до получки.

Если два первых условия могли показаться смешными и детскими, то последнее…

– Материалист, – усмехнулся отец.

Но как это ни странно, все три обещания молодости оказались выполненными – Николай шел к победе твердо и жестко.

Решив зарабатывать деньги, он стал продавать газеты и книги, заработав за одно лето столько, сколько мама-инженер не зарабатывала за год. В сентябре, когда начались занятия в школе, Коля нашел другое дело: стал разрисовывать матрешек и получал определенный процент от продажи этого популярнейшего, хотя и несколько поднадоевшего русского сувенира. Продажей занимались другие ребята, постарше, то есть Коля уже вступил в некую негласную и незарегистрированную фирму, где строго и неукоснительно делились обязанности и соответственно доходы.

А доходы румяные щекастые матрешки приносили немалые: у Коли появились собственные свободные деньги, которые он мог тратить по своему усмотрению. Позже он начал понемногу откладывать на будущее и стыдиться своих родителей. Да, его унижали лоснящиеся брюки отца и штопаная единственная кофта матери. И он не скрывал этого.

В десятом классе Коля уехал на зимние каникулы с девушкой-одноклассницей в Прибалтику, где у него появились близкие знакомые по матрешкиному бизнесу.

Поездка с девушкой повергла в ужас отца и немного шокировала мать, которая, впрочем, в отличие от мужа, сумела отнестись к происходящим событиям с юмором и пониманием.

Но после зимних каникул скандал в доме разгорелся не на шутку, и Коля переехал сначала к бабушке, а потом к своей девушке.

Теперь Коля занимался бизнесом покрупнее, хотя любимых матрешек не бросил. Ни отец, ни мать давно уже не были в курсе личных дел младшего сына. Им сложно стало его понять, и они махнули на него рукой. Пусть живет как хочет… А он и жил. Бросил институт – а зачем он ему? Преуспевал, ездил на иномарке… И время от времени навещал родителей и приносил в родной дом деньги. Довольно приличные суммы. Николай вырос с мыслью, что всегда должен быть первым. Семейная черта, реализовавшаяся лишь у него одного.

Совсем недавно такого просто не могло быть: сын почти содержал родителей! А теперь запросто. Богатый и успешный сын, кстати, некурящий и безбородый.

– Яблочко, которое упало слишком далеко, – горько повторял отец. – Да и Севка тоже. Этот вообще не поймешь, чего хочет. Чем живет, о чем думает… Филфак, стихи… У Николая хотя бы все ясно.

– Ну да, ясно! – иронизировала мать. – Жизнь ради денег! Это ужасно! Ты и сам так считаешь.

– Считаю, – соглашался отец. – А Колька считает ужасным другое – нашу латаную одежду.

Пути детей казались родителям слишком извилистыми и непростыми, цели – низкими, а характеры сыновей – изломанными. Хотя судить стоит по результату и всегда делать поправочный коэффициент на время, которое каждый раз – другое… Как бы люди ни сопротивлялись порой этой несложной мысли.