Читать книгу Почти всемогущие - Ирина Маратовна Габбасова - Страница 17

После очередной шахматной партии июльским утром 2239 года и началась эта невероятная история, которая изменила жизнь на обеих планетах, а для меня самого понятия «хорошо» и «плохо» сделала весьма относительными.

Мы уже закончили школу и с нетерпением ждали начала студенческой жизни. В апреле были сданы последние экзамены, мы уже знали результаты своего поступления, до начала учебного года оставалось три недели, и мы беззаботно бродили по парку, не подозревая о том, что скоро наша жизнь навсегда изменится.

Мы выросли, и в свои семнадцать уже четко обозначили цель в своей карьере. Я поступил наш Университет орнитологии, а Аня вот-вот должна была стать «временщиком» (она собиралась исследовать природу пространства- времени). Многих, и меня в том числе, удивлял ее выбор, потому что Аню никогда не прельщала не только четырехмерная физика4, но и точные науки вообще. (Ни в коем случае не хвастаясь, хочу пояснить, что даже мне, у кого в течение последних трех лет обучения в школе по Суммарному курсу физики стояли твердые 9,4 из 10, четырехмерная физика, которую ввели у нас в качестве очередного эксперимента в конце шестого класса, казалась неимоверно сложной.) Однако в середине 7-го класса она добилась оценки 9,6 по десятибалльной шкале и после собеседования была принята в Элитное отделение «временщиков».

Что касается ее отношения к миру, где-то внутри она оставалась непоседливым ребенком, радующимся лучику солнца и первому осеннему дождю. В этом смысле она не только не изменилась сама, но еще и повлияла на меня – настолько, что за эти пару лет из скрупулезного исследователя луней я превратился в одного из самых активных школьников и даже попал в список «самых разносторонних людей выпуска».

О себе мне тоже рассказать приятно. По результатам итоговых испытаний я прошел в двадцатку лучших учеников, Андрей – в десятку, а Константин и Аня – в тридцатку. Те из читателей, кто знаком с пониманием системы образования первой половины 23-го века на Поверхности, могут удивиться, ведь в выпусках всего было сорок человек из пяти классов. (Ввиду освещения в моей книге сведений и событий, которые являются государственной тайной, до лучших времен она будет храниться в потайном отделении библиотеки моего отца, Ингвара Кристиансена, так что не знаю, кто из читателей будет с этой системой знаком.)

Да, верно, и этим наш выпуск ничем от других не отличался. Но в понимании подготовки людей к профессиональной деятельности и частной жизни нашей юности лучшими были все, и финальный список «десяток» формировался только по результатам выпускных экзаменов. Анна состояла при этом на особом счету, ведь она провела в нашей школе чуть меньше двух лет из семи к моменту Главных испытаний.

Я действовал поступательно, как всегда выражался Роман Владимирович, и продолжил свое обучение в нашем Университете орнитологии. Единственной сложностью, с которой я столкнулся во время подачи материалов в университет, оказалась принципиальность моего принимающего. (Сейчас, поговаривают, хотят возродить приемные комиссии, но в мое время каждый преподаватель самостоятельно принимал решение о приеме студента в Университет, потому что именно он потом и становился его куратором и нес ответственность за его успеваемость в течение всего периода обучения. Однако в последние годы возросло количество жалоб на необоснованные отказы преподавателей.) Профессор Деминг Фэн наотрез отказывался помещать мои данные в общую электронную сеть университета только из-за того, что я задержался с визитом на сутки: я мог бы выслать ему по ОУС5 всё необходимое в срок, но профессор Фэн прислал мне на почту письмо, в котором от имени Кафедры уведомил меня о том, что ознакомлен с моим резюме, но принять мои материалы сможет только лично и никак иначе. Как раз в это время мы всей семьей уехали на отдых в Ла-Рио. Примчавшись через сутки в университет, я два часа убеждал профессора, что действительно хочу продолжать обучение на кафедре Джарха6. Почти на каждый мой аргумент в пользу того, что он всё же должен принять у меня материалы, профессор Фэн парировал мне столь меткой репликой, что я уже начал сомневаться в том, что смогу вернуться сюда когда-нибудь еще. После продолжительной беседы профессор добродушно улыбнулся и сказал, что таким образом проводил со мной устное собеседование в форме в форме атаки на субъект опроса. Что и говорить, атака удалась. Но собеседование я прошел, и мне не пришлось приезжать туда еще раз до начала учебы, так как устное собеседование при приеме в университет тогда было обязательным.

Андрей, в чем не было никаких сомнений, отправился на кафедру исследования новейших вирусов при институте ПиОВ (поиска и обезвреживания вирусов), а Константин отослал своё резюме в отделение межпланетных связей.

В общем, наше будущее было определено, и оно нас вполне устраивало. Иногда я даже думаю, что, возможно, не попроси меня тогда Андрей задать Ане один-единственный вопрос, ничего бы этого и не случилось. Жалею ли я о чем-нибудь сейчас, зная, что все могло закончиться совсем по-другому?

Нет. Хотя бы потому, что это бессмысленно.

А попросил он меня уточнить у Ани, сможет ли она помочь ему с первой университетской научной работой: он собирался писать об особенностях состава атмосферы нашей планеты. Немного отклоняясь от своей непосредственной направленности, он захотел провести полноценное исследование влияние бактерий и вирусов на местные и завезенные организмы. Так как Анна перенесла акклиматизацию не вполне успешно, Андрей захотел включить в свою работу ее комментарии.

К моему удивлению, всегда открытая и увлеченная наукой Аня давать какие-либо комментарии на эту тему отказалась. Я объяснил, что мы пониманием, как тяжело ей вспоминать об этом периоде, однако никто и не просит ее говорить об акклиматизации в красках, достаточно сухого изложения симптомов и особенностей. Но Аня снова отказалась, на этот раз более твердо. Я решил, что ей действительно нелегко говорить об этом и перевел разговор в русло нашей предстоящей университетской жизни.