Читать книгу Только свети, свети - Ирина Ракша - Страница 11

Иногда меня спрашивают, как я даю названия своим книгам, своим рассказам… Да всегда по-разному. Как порой родители заранее ищут имя своему ещё не родившемуся ребёнку. Гадают, кто появится: девочка или мальчик? И вообще, имя зависит от многого. Где это произойдёт, когда? В какой стране, в каком краю? И даже в каком окружении – каком сословии, семье?.. Вот так и у меня – по-разному с каждой книгой. Порой сложно… Конечно, это удача, когда текст ещё не окончен, а ты уже обрадованно произносишь название. «Вот оно… Удачное вроде». И только оно, и не иначе.

А бывает и по-другому. Порой уже надо рукопись в типографию отправлять, в печать, а ты всё перебираешь варианты названия – это? Не это? Ведь говорится же в пословице, как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Помню, название одной книги – «Разговор о будущем» – родилось очень поздно, от иллюстрации, которую я поставила на обложку. Это картина моего мужа-художника Юрия Ракши. (Полотно давно принадлежит Третьяковке и висит в её зале.) А вот другое название – «Далеко ли до Чукотки?» – родилось в самолёте, когда я летела в командировку от журнала в Анадырь на попутном местном грузовом самолёте (по следам одного письма из зоны от возмущённого зэка). И хотя сюжет будущей повести был совсем не об этом, название «Далеко ли до Чукотки?» родилось по ходу и прямо прилипло. (Мне пришлось в полёте принимать у случайной попутчицы роды. Помню, родилась девочка. Так что в будущем в её паспорте «Место рождения ребёнка» можно определить как «В небе» или «В полёте»…)

Кстати, ещё пару слов о рождении названия, это для авторов. Мой маленький мастер-класс. Можно, конечно, дать просто имя: «Галя», «Валя», даже «Евгений Онегин», но только в том случае, если за этим именем, как, например, «Евгений Онегин», широко раскрывается образ и героя, и даже целой огромной эпохи. А если просто имя, то это убого, неинтересно. В крайнем случае можно добавить профессию. К примеру, «Чабанка Дуся». Какая Дуся? А та, которая, оказывается, занимается овцами, то есть чабан, чабанка. Или чеховский «Хамелеон», то есть показывает качественное многообразие характера героя-оборотня. Но, на мой взгляд, для читателя гораздо интересней почувствовать в названии какую-то тайну, интригу. Например, «Окно с видом на океан», то есть предполагается окно, в которое кто-то смотрит и что-то видит за этим окном. Как будто проходит незримая черта, линия, и по обе её стороны есть вопрошающий и отвечающий, есть посыл и приём. И всё это плотно – лишь в трёх словах. Или вот название «А какой сегодня день?». По одну сторону вопрос, по другую – ответ. А между ними четыре слова. Или «Далеко ли до Чукотки?» – то же самое. Так что в названии желателен намёк и на сюжет, и на героя, и на главную мысль. И нельзя забывать Читателя. А главное – его руку, которая должна потянуться к твоей книге на прилавке магазина или библиотеки. Воистину, повторюсь, как корабль назовёшь, так он и поплывёт.

А названия моих книг уже XXI века я тоже именовала по-разному. Что ни имя – новелла. «Прощай, молодость», «Золотые опилки», «Звёздный бульвар», «Монолог без конца», «Путь к горизонту». А недавно двум ранним рассказам, которые мне захотелось «перетащить» из старых десятилетий в новые (конечно, улучшив их), пришлось давать и новые имена… Ну, а сегодня? А сегодня… Книга только ещё на подступах, а я ей уже нашла имя. И с радостью мысленно обкатываю его, повторяю, поскольку нравится. Вот оно. «ТОЛЬКО СВЕТИ, СВЕТИ». (Это тоже будет моя короткая «Дневниковая проза» – мемуары, эссе, очерки, порой герои, ещё живущие.)

Я даже мысленно вижу, как эти три слова будут стоять на обложке в три ступеньки. И, как всегда, будут на фоне очередной Юриной картины… А родилось это название дома, в ночной темноте, когда автору не спалось. Последний год я вообще плохо сплю. Глотаю таблетки – не помогает. Оно и понятно, конечно. За окном в городе, в стране, в мире – идёт война. На днях над нашим чудо-Кремлём взорвался беспилотник, посланный бандеровцами-диверсантами. Прямо над Сенатским дворцом. Над его круглым куполом, возле трехцветного стяга моей Родины. А ведь сколько раз я под этим куполом в Георгиевском зале дворца сидела когда-то как делегат Съезда писателей. И вот дожила до такого ужаса. А где-то на юге России, у берегов Азовского моря, несмотря на весну и пение птиц, ревут танки, гремят пушки, рвутся снаряды. И льётся кровь в полях, блиндажах и окопах. И наши бойцы, герои-защитники, наши мальчики, хрипя, истекая кровью, умирают и умирают. Прямо сейчас. Буквально сию минуту…

И я почему-то вдруг вспомнила армейскую прозу Юрия Визбора. (Скорее писателя, чем актёра.) Хорошая у него получилась эта «военная» повесть мирных лет. Об армии, о службе нашего воинства. Глубокая, ёмкая. Словно присяга на верность Отечеству…

Вообще Юра Визбор удивительный был человек, особенный. Как не от мира сего. Мы с ним были просто приятели. Одновременно трудились в моём родном Останкине на телевидении. Я – в сценарном отделе «Экрана», он – в музыкальной редакции. Но на одном этаже. И даже двери по коридору были соседние. Поневоле друг с другом столкнёшься. Порой в перерывах вместе обедали в нашем полуподвальном просторном кафе телецентра. Он был полноватый и лысоватый. Круглая голова, круглые щеки, круглые плечи. Уже знаменитый и опытный. Переживший массу историй, много Любовей и прочих страстей. Имел дочь. Побывал мужем актрисы Жени Ураловой – умной красавицы. И у режиссёра Ларисы Шепитько снялся в кинофильме «Ты и я». И позднее даже сыграл роль фашиста Бормана. Великая роль. Но при всём этом всегда оставался самим собой, узнаваемым. Словно большим ребёнком, но в теле мужика. Крайне простым и естественным. И будто из другой жизни. Даже обедая на ТВ в модерновом нашем гулком кафе, он ел как-то по-детски жадно. Со смаком прихлёбывал ложкой горячий суп или, фыркая, отпивал из чашечки кофе. Громко, с присвистом, без стеснения, не оглядываясь ни на кого. Словно усталый турист-альпинист что-то ест у костра из горячего котелка. Сбросил рюкзак, воткнул рядом лыжи в сугроб и всласть что-то хлебает себе. А уж потом, не спеша взяв в руки гитару, дарит песни свои друзьям-соседям-соратникам. И отсветы живого огня пляшут по круглым его щекам. Интересно, какие бы песни он, искренний патриот России, писал в наше тяжкое судьбоносное время?..

Он часто опаздывал на работу. От лифта, по-ребячьи пыхтя, без оглядки бежал по коридору в свой музыкальный отдел. Порой подводил деловых людей. Но всегда умел каяться, извиняться. И в редакции ему всё прощали, особенно женщины. Они любили его уважительно и отстранённо – всё-таки сам Визбор. И бессмертная музыка песен его (порой случайных, походных, но всё же глубоко чувственных) всегда, как нимб, витала над круглой его головой. «Ты у меня одна, ⁄ Словно в ночи луна, ⁄ Словно в году весна, ⁄ Словно в степи сосна. ⁄ Нету другой такой ⁄ Ни за какой рекой, ⁄ Ни за туманами, ⁄ Дальними странами…»

Мелодия так и звучит, так и звучит у меня в душе, навечно слившись со словами. Подумала, как же должны были быть счастливы его избранницы. И благодарны без исключения…

И вот никого из них на земле уже нет. Ни сослуживцев по армии, ни женщин, ни друзей – киношных или литературных. Ни левых завистников, ни правых соратников. Никого. Все уже Там. В лучшем мире. И нет уже никаких страстей и разборок. А вот костровая песнь о его случайной походной любви осталась. (Воистину, «Нам не дано предугадать, ⁄ Как слово наше отзовётся…») А всё потому, что песни его ведь о Любви. О великом бессмертном чувстве, на котором в мире всё только и держится. Именно Любовь оставила от него ясный луч света и даже жертвенное, бескорыстное сияние, свечение. «Можешь отдать долги, ⁄ Можешь любить других, ⁄ Можешь совсем уйти, ⁄ Только свети, свети!»

Я замерла в ночи. А мелодия всё звучала во мне. Слова всё повторялись и повторялись под звуки его гитары: «Только свети, свети!» Стоп, решила я. Ура. И даже села на кровати. Вот оно. Кажется, название новой книги есть, поймано!.. Нежданно-негаданно. (А может, не случайно? Может, это по промыслу?) И я в темноте встала, босиком прошлёпала в кабинет и, ликуя, с трепетом записала: «Только свети, свети». Как подарок…