Читать книгу Краски. Логово дракона. Часть 3 - Ирина Свисткова, Ирина Черенкова - Страница 9

После того, как поздно вечером Мелани получила на почту последнюю партию своих эскизов, она смогла, наконец, расслабиться. Открытие выставки, которое состоялось вчера, было настолько эмоционально накладным событием, что она почти забыла о ссоре с Алексой. Бесконечная беготня по организационным вопросам выжала бы владелицу «Ювелирного Дома», как лимон, если бы не Молли. Разливаясь благодарностью к мягкой восприимчивой блондинке, Мелани все же скучала по собранной и исполнительной Джулии, которая бы сейчас в два счета решила все необходимые вопросы. Ровно до того момента, пока женщине не понадобились ее рисунки из офиса. Вот тут-то она и вспомнила, что там, в Сан-Франциско, никто не справится с заданием лучше ее бравого солдата.

А еще у нее перед отлетом провинился муж. И неплохо было бы его тоже втянуть в помощники. Поэтому, собрав губки дудочкой, она позвонила супругу и печальным голосочком расплакалась, что она растяпа, и ей срочно нужна его помощь, именно его и никого другого. Тот усмехнулся, оседлал коня, и поскакал спасать прекрасную принцессу.

К слову, о принцессах. Счастье женщины было бы неполным, если бы она не знала точно, что теперь бетонный дворец пустует, а особа королевских кровей занята, наконец, делом. Злорадно потирая руки, она ликовала, что Оливер так вовремя отправил своего водителя-переростка на отдых, и Алекса осталась без влияния этого кошмарного типа. Тот вернется лишь через две недели, как и сама Мелани, а значит, противостояние продолжится на равных в честных условиях.

С воспоминаниями о дочери ее снова охватил гнев и тоска, причем одновременно. Кроме того, вспоминая разговор с мужем в тот воскресный день, она выделила еще и страх, и отчаяние, и жалость к себе, но эти чувства казались менее важными, как солнечные зайчики со знаком минус. Они прыгали по стенам ее разума, заставляя иногда жмуриться, не более. А вот гнев слепил.

То обилие психологической литературы, которое женщина поглотила за последние несколько месяцев, не только помогло ей понять названия своих эмоций, но и указало путь к решению вопроса. Книги, все же, иногда бывают полезны, тут Алекса права.

Она знала, что сейчас ей может помочь. Дверь ее номера закрылась на ключ – она дважды потрогала ручку, чтобы убедиться в этом. Мелани смыла косметику, сняла белоснежную рубашку и надела синюю шелковистую пижаму, а волосы завязала мягкой бархатной резинкой. Украшения с рук и ушей отправились в микроскопическую шкатулку с мягким дном и стенками, которую она всегда возила с собой в командировки. Затем она взяла из своего номера класса люкс на две комнаты и гигантских размеров ванную белоснежное идеально отутюженное полотенце, скрутила его в жгут, села на край кровати и замерла, закрыв глаза.

Спустя несколько секунд она разъяренной фурией носилась по номеру отеля и била мебель тем, что было когда-то полотенцем из натурального бамбукового волокна. С ревом дикой кошки, агрессивно оголяя зубы и рыча, эта изящная красивейшая женщина в течение последующих десяти минут молотила жгутом по полу и стенам, косякам, столу и шкафам, осознанно стараясь избегать стеклянных предметов и кровати, на которой ей предстояло еще спать в течение двух недель. Она рычала одно лишь слово, которое заняло все пространство ее двухкомнатного жилья. Оно едва различалось в фоновом вопле амазонки с банным оружием – «Мотоцикл!».

После того, как она с грохотом приземлила свернутую махровую тряпку на восхитительное кресло эпохи ренессанса, обитое золоченной полосатой парчой, в ее номер настойчиво постучали.

Мелани замерла на секунду, судорожно соображая, что делать дальше. Она бросила полотенце на только что сраженное в честной битве кресло, рывком сорвала покрывало с кровати, в которую можно было уместить до десяти человек ее комплекции, откинула и смяла одеяло, включила ночник и аккуратно погасила верхний свет. Она сняла резинку с волос, и, мельком взглянув в зеркало, вытянула губы дудочкой, чтобы мышцы лица отвыкли оголять клыки.

За годы материнства, имея в дочерях девочку с особенностями, Мелани научилась таким восхитительным актерским приемам, что Оливер, горько усмехаясь, иногда говорил, что Голливуд лишился талантливейшей актрисы. К слову, она не собиралась гордиться своим актерским мастерством, воспитанным в трагических условиях. Более того, ей совсем не нравилось, что с дочерью искренне она могла только ругаться, а все остальные эмоции приходилось контролировать, иначе правда могла прорваться из ее переполненного сожалением и чувством вины сердца.

Но, тем не менее, сейчас Мелани собиралась «минуту назад спать».

Она на цыпочках двинулась в сторону двери, и, когда, достигнув ее, приложила к ней ухо, в дверь постучали еще раз более настойчиво. Женщина отпрыгнула от поверхности красного дерева, зажав рот рукой, едва не вскрикнув от неожиданности, и, встрепав себе волосы пальцами, щелкнула замком.

За дверью стоял швейцар и немолодая пара в одежде для сна под отельными халатами. Лица у троицы являли собой смесь смущения, напряжения и возмущения, но ни один из них еще не выбрал, чем сегодня вечером будут оперировать.

– Простите, мадам, – начал швейцар, увидев растрепанные волосы и заспанное лицо Мелани в щелку двери, – у Вас все в порядке?

Мелани открыла дверь шире, чтобы всем незваным гостям «случайно» стало видно, что она только что очнулась от глубокого сна.

– Что-то случилось? – Спросила она, зевая.

Пожилая пара встревожено переглянулась, а швейцар, заметив их растерянность, ответил ей собранно:

– Ничего, мадам, простите за беспокойство. Добрых снов!

Он, выбрав напряжение, развернулся на каблуках и пошел чеканным шагом по направлению к лифту, оставив пару отдуваться. Мелани взглянула на них вяло и сонно.

– Простите, мэм, нам показалось, что кого-то убивают, – сообщил, извиняясь, пожилой мужчина с сильным английским акцентом.

«Этот, похоже, выбрал смущение» – внутренне усмехнулась аферистка, но внешне даже мускулом не дрогнула.

– Как видите, я жива, – приподняла она бровь и вновь наигранно зевнула. – Может, шум был из соседнего номера?

– Я могу поклясться, что в вашем номере стало тихо только после стука в дверь! – Разгневалась его спутница, стрельнув злобным взглядом в Мелани.

Бедной женщине ничего не осталось, кроме как принять на себя возмущение, потому что все остальные эмоции расхватали галантные кавалеры.

– Миранда… – Осек ее мужчина смущенно и снова обратился к женщине в номере: – Простите нас, вероятно, мы ошиблись. Добрых снов!

Пара отправилась следом за портье. Мужчина смущенно теребил пояс темно-зеленого халата, догоняя свою разозлившуюся спутницу.

– Что ты начинаешь, ты ведь не знаешь… – Блеял мужчина, растерянно оглядываясь на странную во всех смыслах ответчицу.

Мелани закрыла дверь, села на кровать и рассмеялась. Боже, ну и театр!

Ее радостный взгляд скользнул по зеркалу, из которого на нее снова смотрела чужая женщина. Мистер Гудвин явно сотворил чудо своими последними манипуляциями с ее лицом. Гладкое и свежее, наполненное жизнью и влагой, оно выдавало жуткий месяц подготовок только слегка синеватыми пятнами под глазами, но это легко убиралось косметическим средством. Женщина, которая и так скрупулезно следила за своим внешним видом, теперь явно не выглядела на свои неполные тридцать девять лет. Но платой за молодость стало лицо, в котором Мелани не узнавала себя.

Хотя, присмотревшись, она поняла, что тут дело не в возрасте. Изменилась мимика, общий вид лица, его выражение чувств и эмоций. Мелани наклонила голову и попыталась улыбнуться. Вышел безрадостный шакалий оскал вместо ее теплой душевной улыбки, которой она вытягивала на Балах деньги из бессовестно богатых людей. Что с ней случилось? Более того, как дальше с этим быть?

Однако сегодня она не готова была решать настолько глобальные вопросы. Ее отвлекли от локальной проблемы. С одной эмоцией было покончено – гнева она больше не ощущала, даже румянца на щеках не осталось. Мелани прикрыла глаза и расслабилась, заглядывая внутрь себя.

Пару минут спустя, из под век ее закрытых глаз хлынули нескончаемым потоком раскаленные слезы отчаяния. Ей было безумно жаль, что все так вышло с Алексой. С ее маленькой милой доброй Алексой, за которую она порвет любого.

«Дорогая наша, красивая доченька, как же мне жаль» – причитала в слезах Мелани, глядя в черные окна номера на двадцать первом этаже, за которыми на Париж темными крыльями уже опустилась глубокая ночь.