Читать книгу Живи! - Ирина Владимирова - Страница 1

Пролог

А я всегда знал, что он чистоплюй! Вся их семейка такова была!

Их отец, мой тесть, в юности был дружен с нашим отцом. Их отец, их деды и прадеды состояли на дипломатической службе и приносили пользу государству. Но это было давно. Уж и государство, положа руки на сердце, давно не то.

Он единственный наследник. И что? На самом-то деле он не богат. Ну предок их вписан в какие-то там сословные книги. Сейчас это не модно. И даже опасно. Ну поместье в Восточной Пруссии. Ну замок там же. Да какой в принципе замок. Всё разрушилось от времени. Остался только небольшой дом. А вокруг деревня, да дачи понастроили.

Что моя жёнушка, что её братец! Щепетильные сверх меры. Имение продавать нельзя, его, видите ли, основал предок, рыцарь, который отвоёвывал Гроб Господень. Да уж! Воевал, воевал, а добра в семью и не принёс. Добыл какие-то реликвии, как утверждалось, очень ценные, но за века семейка почти всё прожила. Оставался один перстень с красным то ли стеклом, то ли дешёвеньким камнем плохо огранённым. Да и тот еврею-ювелиру продали почти даром, на лечение отцу деньги понадобились. А я-то перстень случайно, но нашёл. И забрал. Но даже перстень моего принципиального зятя не обрадовал. Нельзя силой отнимать, потому как принесёт несчастье. Вот как заявил, и брать отказался. Может, и прав был?

А ведь сначала зятю везло. На фронт не призвали. Остался в Королевском музее в Кёнигсберге. Присматривал за сокровищами в зале Московитов. Помню заезжал как-то к нему. А он такой деловой, весь занятой. Рассказывает, что к ним понемногу прибывают предметы из советских музеев, а он их переписывает, на учет ставит. С такой гордостью говорил, что спасают они старину мирового уровня от большевиков. Скоро выставки делать будут. И граждане будут посещать и приобщаться к искусству. Эх! Хорошие были деньки! Мы все в ожидании скорой победы, молодые, здоровые, честолюбивые.

Вспоминания о том вечере, когда они зашли в ресторанчик “Blutgericht”, перенесли его в суровые военные дни.

Вот они, молодые, бравые, посиживают на деревянных табуретах, вокруг люди в офицерских формах, официанты в синих рубахах и кожаных фартуках, клубы сигарного дыма. Помещение, превращенное в частичку мистической замковой жизни. Огромные винные бочки, украшенные прекрасной резьбой. Изображения сцен королевской жизни, старинные гербы, рога крупных оленей.

А запахи! Какие!

Ему по вкусу пришёлся фляк, густой, островатый. И клопсы. И большой выбор настоящих вин.

Он ясно видел как спешит к ним, улыбаясь, управляющий винным залом. Как бишь его звали? Файербан. И как по мановению волшебной палочки перед ними возникают бокалы с чем-то привлекательным. Например, “Блютгерихт № 7” – густым красным вином, пожалуй, самым популярным напитком.

Но любезное отношение было не из-за него, бравого военного, прибывшего с восточного фронта. А уважение к зятю Карлу, так как именно Карл является прямым потомком крестоносца. А на него, самого, управляющий смотрел с заметной усмешкой: всего лишь муж сестры Карла Клары. Выскочка, короче!

Поговаривали, что сам Файербан капитулировал вместе со всеми жителями и гарнизоном Кёнигсберга, а позже выехал в Америку. Но он-то знает, что это не так. Управляющий навсегда остался в глубинах погребов королевского замка охранять спрятанные в них сокровища.

Ах, Клара, Клара! Как я был влюблён и счастлив с тобой. Зачем ты вернулась в Дрезден? Или это моя судьба так отомстила за ваш фамильный перстень?

Ах, Клара, Клара! Как я был влюблён и счастлив с тобой. Зачем ты вернулась в Дрезден?

Ты, как и брат была щепетильна. Хотела сохранить коллекцию живопись для будущих поколений. И что? Коллекция сохранена. А тебя и двух сыновей судьба не сохранила!

Как хорошо, что я когда-то не стал слушать ни тебя, Клара, ни твоего брата Карла, ни своих сыновей и купил небольшой дом в глубокой провинции, в окрестностях Бонна.

Зачем, смеялись вы, зачем, если у нас имеется родовое гнездо в Восточной Пруссии? Совсем близко от Королевского холма.

А я пользуясь редкой возможностью перевозил в новый дом самые ценные предметы нашей семьи.

И братец твой хорош! От эвакуации из Кёнигсберга отказался. Заявил, что здесь, видите ли, его корни, здесь предки похоронены, и он никуда не поедет, потому что, видите ли, он остался единственным из их рода. Да ещё женился на не пойми ком!

Хотя кто пошёл бы за художника-инвалида? Кому в то время нужна была бы такая обуза?

Клара, ведь ты не знаешь, что твой брат пострадал при бомбардировках в 1944? Тогда почти все погибли, а Карлу повезло в очередной раз. Он выжил. Обгоревший, без руки. Но живой.

Карл не любил говорить об этом, а я и не спрашивал. В ту последнюю короткую ночь, когда мы делили одну бутылку шнапса на двоих, я видел в его глазах отражение того ада. Ни крики, ни пламя, а эту звенящую пустоту после, когда даже смерть кажется спасением. И он сказал, что запах гари преследует его до сих пор. Не в кошмарах, нет. Он просто чувствует его, когда идет дождь или светит солнце, когда в воздухе влажно или сухо. Говорил, запах стал его неотъемлемая часть. Он не научился с ним жить.

Без руки он стал другим Карлом. Рисовать стало почти невозможно. Его устроили работать сторожем здесь же, в музее.

Ночи напролет он сидит среди картин и русских икон, фарфора, старинного оружия и смотрит на них. Ищет ответы. Ищет Бога, который допустил все это. Или, может быть, надеется увидеть там лица тех, кто остался в руинах той проклятой бомбежки.

Скажу тебе правду, Клара, я не стал доносить на него, потому что уже видел, чем закончится эта война. Карл ранен этой войной. У него шрамы и снаружи, и внутри. И его шрамы честнее. Он не пытается их скрыть.

Что-то подсказывает мне, что и сейчас он жив.

И фамильный перстень, Клара, знай, я нашёл его!

И я уверен. Всё, что я ему передал, он сохранит. До нужного момента.

Я написал письма двум своим сослуживцам. Лихие были коллеги. Помогут мне забрать всё!

Встану, встану на ноги и поеду. Пора забрать всё!

Надеюсь, ты будешь рада мне, Клара, когда мы встретимся?