Читать книгу Живи! - Ирина Владимирова - Страница 2

Глава 1

Настоящее время. Калининградская и Московская области

“Да что ж это деется?! Докатилась! Спасите-помогите! Караул!”

Мысли весёленькими воробушками прыгали в моей голове.

А я, Марфа Юрьевна Кириллова, женщина возрастная, москвичка, приехавшая в этот уютный курортный западный городок сменить обстановку, привести нервы в порядок и отдохнуть, валялась возле кованной скамьи, расположенной между изящной беседкой и берегом озера.

Падение было неожиданным. Еще секунду назад я любовалась видами озера Тихого – местной достопримечательности. И тут произошло нечто! И я завалилась!

Озеро Тихое, знаете ли, и в первый раз не поразило меня своими размерами, но зато в нем есть что-то… что-то такое, что заставляет вас почувствовать себя так, словно вы нашли секретный карман в старом отцовском пиджаке, полный леденцов и давно забытых детских воспоминаний.

Ещё на карте мне бросилось в глаза его название. "Тихое". Вроде бы намекает на спокойствие и умиротворение. Оно и правда тихое. Настолько тихое, что если кто-то вдруг решит шлепнуть по воде ладонью, то, наверно, переполошит всех местных уток, пару лебедей да и, чего греха таить, сам немного испугается от собственной дерзости. Но это обманчивое спокойствие. Как тишина перед грозой. Или улыбка сотрудника банка, который только что обчистил вас до нитки.

По берегам озера, словно толстые ленивые коты, расселись сосны, ивы, акации. Чуть далее дубы и буки. Они, полагаю, видели еще те времена, когда прусские короли и рыцари приезжали сюда на охоту и наверняка помнят пару-тройку пикантных историй, которые никогда не расскажут простым смертным.

Ветви ив, словно бороды старых мудрецов, свисают над водой, отражаясь в ней и создавая впечатление, будто под поверхностью скрывается еще один, зеркальный мир, где все немного… наоборот.

И как же без легенд? Говорят, в озере Тихое живет не то русалка, не то средневековая прачка, которая покончила с жизнью, когда местный мельник передумал на ней жениться, не то просто очень крупная рыба. И они любят пугать прохожих. То ли серебристый хвост смачно шлёпает по водной глади, то ли прачка, выйдя на бережок ясной лунной ночью бежит за случайным путником и охаживает его мокрой простыней.

Я ещё не видела ни русалок, ни прачек, хотя специально выходила несколько раз на прогулки поздним вечером.

Но зато видела, как какой-то турист, усердно делающий фото, уронил в воду свою бейсболку. Вот вам и местная легенда!

В общем, озеро Тихое – это просто небольшое, скромное озеро, которое, тем не менее, обладает своим собственным, неповторимым очарованием. И если вы когда-нибудь окажетесь в Светлогорске, не поленитесь прогуляться по его берегам. Может быть, вам даже удастся услышать шепот сосен, камышей, узнать их тайны. Как же без тайн на озере, на берегах которого чудили разнообразные крестоносцы?

Может, вам повезёт увидеть русалку?

Или просто полюбоваться отражением облаков в тихой воде?

Только, прошу вас, не шлепайте по воде ладонью!

И что же окружающие могут увидеть сейчас? А, пожалуйста!

Приличная дама с серенькими короткострижеными волосами, небольшими серыми глазками, пухлыми щеками валяется возле скамеечки. Рот открыт. Глаза выпучены.

По непонятной для меня причине пятка левой ноги оказалась на скамье. И я отчётливо видела левую кроссовку с лопнувшим шнурком и задранные левую штанину и полы удлинённой ветровки.

Я повела глазами.

Со стороны берега озера никого нет, даже рыбаков. Справа вдали детская площадка. На ней тоже пусто. И это понятно. Родители ещё не собрали ребятню из детских садов. Повезло, что нет свидетелей моей маленькой неприятности.

Слева скамья. С ажурной спинкой, по которой вальяжно перебирал лапками Он. То есть черная крупная птица с крепким клювом. Чёрная птица передвигалась как модель на подиуме. Лапа, или нога, выносилась вперёд и ставилась четко перед другой лапой, или ногой. Хвост при этом ритмично двигался вправо-влево. Именно Он стал причиной моего падения.

–Аха-хах-аха-хар-р-р-кар-р-р! Ошар-р-рашились? Пер-р-репугались, судар-р-рыня? Что, гр-р-ражданочка, пр-р-рисели отдохнуть?

“Скорее прилегла! Ой, что это я с птицей разговариваю. Так! Спокойно! Главное это дышать медленно на счёт 5 через нос, а выдыхать на счёт 10 через рот. Спокойно. Дыши. Дыши. Я знала, что мой диагноз далёк от оптимизма. Но не до такой же степени!”

И тут с моим сознанием что-то произошло. Потому как окружающее исчезло.

И реактивным самолётом пронеслись воспоминания о моей болезни.

Безо всякой хронологии.

Болезнь подкралась незаметно. И поспешила я к врачу только по одной причине.

Однажды ночью я проснулась. И увидела высокую фигуру в длинной серой хламиде, которая смотрела на меня с неприкрытой злобой. Фигура располагалась между входной дверью в комнату и ближайшим к двери окном. Лицо я не смогла разглядеть. Может, потому, что на голове фигуры был низко опущенный капюшон?

Фигура молчала и зыркала в мою сторону. Меня парализовало от страха. Мне казалось, что через мгновенье это страшное существо окажется рядом с моей постелью. Сердце билось у как у профессионального бегуна-марафонца, погибающего не добежав до финиша. Кровь прилила к лицу. Я пугалась, что лопну от страха.

Фигура не двигалась. И тут я заметила, что между мной и неизвестной сущностью находится икона. Образ святителя Николая попал ко мне случайно. Стоял он то на комоде, то на книжной полке. А недавно я, занятая генеральной уборкой, переместила её на подоконник, возвратить на полку забыла.

И тут я смогла вздохнуть.

А фигура исчезла.

Что это было? Сон? Явь? Морок или ещё что?

Вот настоящая причина посещения врача. И болезнь обнаружилась, и уже в серьёзной стадии.

К этому воспоминанию я частенько возвращалась.

А другие события навещали меня как-то сами по себе.

И сейчас.

Зима, гололёд, госпиталь за городом. За окнами высоченные, припорошенные снегом ели.

–Ой! Запеканочка!

Это были мои первые слова после наркоза, на которые сестра-хозяйка решительно заявила:

–Раненым запеканка не положена!

Сравнение с раненым немного скрашивало действительность. А в пластиковом судочке под прозрачной крышкой, как в витрине музея провинциальной кулинарии, покоилось нечто, что имело наглость не быть запеканкой. Нет, формально, оно занимало тот же объем, и даже умудрялось испускать легкий, почти призрачный аромат, намекающий на молочные продукты, но на этом сходство заканчивалось. Это было скорее заявление, концептуальное искусство в мире обеденных перерывов.

Цвет заслуживал отдельной оды. Это был оттенок бежевого, с присутствием редких малюсеньких крапинок жёлтого, а сверху полоски светло-коричневого. Но в целом цвет настолько блеклый и унылый, что он мог бы с успехом использоваться для покраски стен в доме престарелых. В текстуре угадывались некие фракции, чье происхождение оставалось загадкой. Ложечка, коварно поблескивающая в свете больничной лампы, манила меня в мир кулинарных приключений. С каждой секундой я все больше убеждалась, что передо мной не просто еда, а философский трактат о бренности бытия, замаскированный под обед.

Ирония судьбы заключалась в том, что желудок, в отличие от разума, требовал простых и понятных решений, а эта… субстанция явно не собиралась упрощать мою жизнь.

–Вам омлет положен! -Заявила сестра-хозяйка и вышла.

Впрочем, я приврала.

Пробуждение после операции и первые слова были иными.

–Марфа Юрьевна! Вы меня узнаёте?

Услышала я и увидела женщину в белом халате и очках, склонившуюся надо мною. Её рыжеватые крупно завитые локоны весело поблескивали. Она слегка дотронулась до моей руки.

Конечно, я помнила всё. Но в этот момент мне захотелось её малость попугать.

– Ой! Да-да. Очки какие-то знакомые.

Женщина в белом вздрогнула. Очки её чуть покосились и она решила их поправить. Попытка вышла не совсем удачной, очки упали прямо на перевязку, там их немедленно подхватила докторица.

Это было похоже на сцену из старого чёрно-белого французского фильма, где кто-то случайно бросает ключи в костёр, и все в ужасе замирают.

Она быстро подняла очки, но выглядела так растерянно, словно только что обнаружила, что забыла дома выключить утюг.

Докторица растеряно молчала. Также молчала и медсестра стоящая рядом с моей кроватью, но с другой стороны. Эта сестричка привезла меня из операционной, быстро перемотала эластичным бинтом, подсоединила “грушу-гармошку” и поставила капельницу. Она же аккуратно замотала меня одеялом, когда заметила, что меня знобит.

Да, слишком много людей в белых халатах, слишком мало поводов для смеха.

Молчание висело в воздухе, густое и тягучее. Я решила его прервать.

–Да узнала я вас, узнала! Вы анестезиолог, вы делали мне наркоз сегодня, – проскрипела я.

Послышался стук каблучков. Хирург вошла стремительно.

–Как вы? Хочу вас порадовать. Сегодня вы можете есть всё!

Она смотрела на меня и улыбалась. Я сделала вывод, что не всё потеряно!

“То-то счастье, – подумала я. – Обрадовала.”

Медики удалились, а я лежала и размышляла о своей жизни.

Как я теперь буду, такая ассиметричная, такая страшная? Как общаться со знакомыми? А зарабатывать?

Пару лет назад на первой консультации онколог порекомендовал купить парик.

– Волосы выпадут сразу. Вы женщина молодая, приобретите парик.

Назвать меня молодой женщиной мог только закоренелый оптимист.

– А я видела объявление на процедурной, что есть специальная шапочка, чтобы волосы не выпадали после процедур. Может, мне эту шапочку во время курса оплачивать?!

– Нет. Это не в вашем случае. Настраивайтесь на то, что лечение будет долгим. Скорее всего, не поможет. То есть, я хочу сказать, что операция неизбежна, и орган придётся удалять целиком, – он вытащил из недр огромного письменного стола несколько листов. – Вот инструкция. Если возникнут какие-либо вопросы, загляните в неё. Хотя, химиотерапия – дело такое, непредсказуемое. Некоторые переносят легко. А некоторые очень тяжело.

Как оказалось, мой организм определил меня в группу последних.

И несмотря ни на что, я выжила. Эти два года химиотерапии! Сколько я претерпела! В период лечения меня больше всего пугала врач-химик, молодая девица с яркой внешностью, темноволосая, коротко постриженная, выпуклые глаза, полные яркие губы. В старых советских фильмах так изображали богатых евреек. Меня пугала не её внешность, конечно, а также ярко выраженная нелюбовь к славянскому облику пациента. Общаясь со мною она все время брезгливо поджимала губы и в течение приёма бросала только одну фразу:

–Ой! Не выдумывайте.

Но мужчин кавказской внешности она одаривала любезными улыбками. Пока часами ждёшь очереди в диспансере, замечаешь многое.

К третьей неделе моей борьбы за жизнь, отпала шевелюра. Проснулась, и – о ужас! Подушка, усеяна остатками былой красоты. Да, годы оставили свой след, но мои волосы – густые, длинные, ухоженные – были моей гордостью, моей визитной карточкой, причиной тихой зависти многих женщин. А теперь… лишь воспоминание о них на наволочке в мелкий цветочек!

Это ранило глубже, чем я могла представить. Это было словно предательство собственного тела. Глядя в зеркало, я видела не только отражение болезни, но и утрату частички себя, частички моей женственности. Потеря, которую ничем не восполнить, рана, шрам от которой останется навсегда. Или не останется?

Я не плакала. Была готова к подобному, меня ведь предупредили.

Боль утраты смешивалась с отчаянием и страхом перед будущим. Как жить дальше, когда болезнь отнимает не только здоровье, но и красоту, уверенность в себе, саму суть того, что делало меня женщиной? Крик души и тихий шепот надежды. Смогу ли я снова увидеть в зеркале отблеск былой красоты, символ моей победы над болезнью?

Позже на моей лысенькой головушке проявились пятна эффектного кофейного цвета. Ну чисто черепаха! Смотреть на себя в зеркало некоторое время не могла. Совсем.

Почти сразу за этим от запаха любой еды пришли тошнота и рвота. В этом я нашла для себя положительный момент, если так можно высказаться. Похудею! Ах, эта диета аристократов! Никаких тебе смузи из сельдерея и медитаций о пользе киноа. Только чистая, незамутненная ненависть к еде, вырывающаяся наружу бурными фонтанами. Завидная легкость бытия! Что может быть изящнее силуэта, достигнутого не в тренажерном зале, а в муках очищения от самой мысли о пище?

Примерно в середине лечения стало скрючивать пальцы и выпадать ногти. Ну, это же просто подарок судьбы! Кто вообще придумал эти утомительные маникюры и педикюры? Теперь природа сама создает неповторимый образ, превращая конечности в авангардную инсталляцию. Этакий сюрреализм от медицины. И потом, как удобно стало печатать! Никаких зацепок за клавиатуру, никакого риска сломать ноготь в самый ответственный момент. Просто идеальное слияние человека и машины. А вы говорите, прогресс! Да он у меня на ногтях, вернее, на том, что от них осталось.

Мои руки! Совсем недавно они были предметом моей гордости. Как красиво они изгибались, почти как у профессиональной балерины, исполняющей танец лебедя.

В детстве, как и многие девочки, я ловко жонглировала тремя мячиками. Повзрослев посещала танцевальную секцию в фитнес-клуба. В результате чего руки подтянулись, приняли изящную форму и сами по себе могли очаровывать!

А теперь? Теперь не только скрюченные пальцы, но и проклятая "гречка" на кистях.

"Маргаритки смерти", как сказали бы эти эстеты из Парижа. Звучит красиво, конечно, но суть от этого не меняется. Теперь я беспомощно наблюдала как мои руки, мои верные союзники, предательски покрывались этими… пятнами. "Маргаритки смерти", значит? Ну, знаете ли, смерть вообще дама коварная, предпочитающая являться в самый неподходящий момент, но чтобы еще и в виде веснушек? Это уже какой-то возрастной боди-позитив в духе мрачного французского юмора.

–В конце концов, все мы стареем, – уговаривала я себя, стряхивая с лица фальшь энтузиазма. – Ну ничего. “Маргаритки смерти", говорите? Мы еще посмотрим, кто кого. С моим возрастом мне ещё жить и жить, а болезни и диагнозы – это мелочи жизни.

Когда-то очень давно, в самом сердце Парижа меня занесло в какое-то старомодное полупустое кафе, в котором среди прочих посетителей я увидела старуху с морщинистым лицом, блестящими, живыми глазами и большим носом с горбинкой. Эта очень старая женщина была, что называется, “с изюминкой”. По цвету кожи и глазам, я не признала её за француженку, скорее, подумалось мне, армянка или арабка, давно здесь проживающая.

Она сидела одна на веранде за столиком по соседству с пушистым розовым кустом и читала потрепанную книгу. Вся из себя такая! В шляпке. В розовато-бежевом костюме хорошего качества, от Шанель. Бежевые туфли-лодочки на каблуке средней высоты. В чулках. Изящные перчатки лежали на столике.

Я обратила внимание на её руки. Они также были в морщинах. А кроме того, покрыты большим количеством пигментных пятен. И они совсем не вязались с костюмом, чулками, туфлями.

Она подняла глаза и, заметив мой взгляд, заговорила неожиданно по-русски:

–Знаете, я думаю, что "маргаритки смерти" – это символ мудрости. Каждое пятнышко – это история, урок, пережитая эмоция. Это карта моей жизни, написанная прямо на коже. Да-да. Я русская. Хотя и родилась здесь во Франции. Родители мои также здесь родились. А их родители эмигрировали сюда из России. Бабушка моя была баронессой, а дед, соответственно, барон.

Подумать только! Баронесса! Барон! На меня повеяло старыми советскими духами “Красная Москва”. Неспроста. Во времена бабушки этой парижской мадам запах назывался “Букет Императрицы”. И была с ним какая-то неприятная история. Некий химик-парфюмер, сбегая из революционной России, формулу-то украл. Поговаривают, что во Франции этот запах прославился под именем другой мадам, некой француженки Шанель, личности одиозной.

Я читала когда-то, что французы мадам не любят, хотя признают это имя в мире моды. Впрочем, тогда были иные времена, времена, в которых предательство не одобряли. Мадам с двойным, а может, и тройным дном, так я сказала бы.

Мадам всегда обладала редким чутьем на перемены. Не то, чтобы она была умна в традиционном смысле слова, но ее инстинкты были остры как бритва, а алчность – как никогда. Она видела, куда дует ветер истории, и умела вовремя подставить свой парус.

В далёких 1930-х годах она сделала ставку на нацистов. Можно ли сказать, что мадам в тот сложный период жила припеваючи? Можно!

Ее салон, расположенный в самом сердце Парижа, стал чем-то вроде негласного штаба для немецких офицеров и французских коллаборационистов. Здесь плелись интриги, заключались сделки, предавались идеалы и рушились судьбы. Мадам принимала всех с одинаковой любезностью, разливая шампанское по бокалам и внимательно слушая откровения своих гостей, передавая всё, что слышала, туда куда надо. Она была великолепной хозяйкой, умеющей создать иллюзию безопасности и комфорта.

Ее роскошные наряды, драгоценности и густо накрашенные брови контрастировали с аскетизмом и лишениями, которые испытывали простые парижане. Голод, страх и отчаяние стучались в каждую дверь, но в салоне мадам царила атмосфера беспечного веселья.

Материально она совершенно не пострадала, а даже наоборот. Пользуясь новыми законами, у неё получалось “отжимать” у богатых французских евреев значительную долю в успешных предприятиях.

Когда война подошла к концу, ее ждала совсем другая игра. Игра, в которой инстинкты и алчность могли уже не помочь. Парижу предстояло очиститься от скверны, и судьба тех, кто сотрудничал с врагом, висела на волоске.

Чужое имущество пришлось возвратить. Но прибыли-то остались.

В 1945 она спряталась в нейтральной по тем временам Швейцарии. Официальная Франция в результате простила её. Полагаю, это была сделка.

Запах под №5. Такое дела! И почему всё время нас, русских людей, пытаются обмануть, обворовать? И обманывают. И обворовывают. А мы прощаем.

Мы с баронессой немного поболтали. Я не поверила в баронов, но всё равно было интересно послушать старушечьи воспоминания. Или фантазии? А потом я ушла, потому что торопилась присоединиться к своей туристической группе. Ночным автобусом мы покидали Париж.

–Возьмите, молодая дама, мою визитку. И следующий раз прошу ко мне заходить безо всяких церемоний, по-родственному.

В моей руке оказался кусочек картона. Готические буквы. Вензеля. И обязательный герб. Визиточку я машинально засунула в карман брюк-капри и благополучно забыла о ней.

Пришла болезнь, и вспомнились её слова о пигментных пятнах.

И, честно говоря, глядя на эту “красоту”, начинаешь верить, что страдания возможно действительно облагораживают, а возможно и нет. Но, по крайней мере, делают тебя более… необычным.

Глядя на свои руки, я увидела книгу своей жизни. И пожалуй я напишу еще не одну главу. Истории, которые не стыдно будет предъявить окружающим.

Истории, особые, с терпким или горьковато-сладким вкусом. Слегка напоминают парфюм Шанель, не правда ли?

Вкусом жизни.

Моя битва за выживание только начинается!

Однако окружающих я не хотела пугать, поэтому надевала перчатки.

Время шло. Болезнь расставляла многое по местам.

Встречи со знакомыми сошли на нет. Многие стали меня сторониться, вдруг заболевание заразно? Кто ж точно может сказать? С немногими остальными я обходилась редкими звонками. Я ссылалась на занятость, но не рассказывала о заболевании, они ссылались на занятость, но не интересовались мною. То, что я так надолго выпала из круга общения, никого не встревожило.

Но совсем отгородиться от окружающего мира невозможно.

Для посещения магазина, когда позволяло состояние здоровья, я надевала парик. На руки – тканевые перчатки. Парик я выбрала средней длины, а цвет совпадал с моим натуральным. Форма стрижки напоминала каре. Незнакомыми людьми мой новый облик воспринимался естественно, но знакомых-то не обмануть! Так что весенне-осенний период я пользовалась искусственной прической, а с чувствительным похолоданием надевала шапку.

Общение с окружающим миром свелось к посещению онкологического диспансера, прохождению медицинских исследований, разговорам на соответствующие темы с такими же как я пациентами. Я привыкла к тому, что кое-кто из медперсонала пугался моего внешнего вида, эти люди натягивали на лица маски и быстро выходили из помещения. А однажды, гардеробщик в диспансере поглядел на меня и упал в обморок, и куртка моя завалилась вместе с ним. И как вам такое?!

В следующий раз другая гардеробщица сделала мне деловое предложение:

– Хотите я вам шляпку свяжу, будете носить?

– Какую шляпку?-Я безмерно удивилась.

– Как в церковь некоторые дамы одевают. У меня неплохо получается.

Я отказалась, а работница гардероба обиделась.

– Как чувствуете себя? – Спросила как-то врач на плановом обследовании и направила на мой организм сложное оборудование.

Прибор слегка заурчал, как сытый домашний кот. Замигал зелёными лампочками. По экрану шустро побежали какие-то непонятные мне картинки.

– Подыхаю! – Проскрипела я.

– А что вы хотите?– Неожиданно она посмотрела на меня с энтузиазмом.-Мы же в вас яд вводим, организм ваш сопротивляется. Перетерпите. Сейчас многое лечится. И ваше заболевание тоже!

Оптимистка, однако. Но именно такие врачи-оптимисты и настраивают пациентов на волну выживания.

Надеюсь, что лечение химией пользу всё-таки принесло, но от операции не спасло. Я могла бы по истерить, но зачем? Всё самое худшее произошло. А зачем швыряться негативом в окружающих? Они-то в произошедшем не виноваты. Так же как и я.

И вот. Свершилось!

Я с трудом повернула голову. Перед глазами поплыло, но я разглядела стандартную палату на двух человек. Две кровати, две тумбочки на колёсиках. Холодильник. На стене следы от кронштейнов, видимо, когда-то здесь висел телевизор. Почти гостиничный номер. Эдак звезды на четыре. Вошла моя соседка, молодая женщина, с такой же проблемой, как и у меня.

Она представилась:

– Лилия.

– Марфа Юрьевна. Но можно просто, без отчества. Вы давно тут?

– Уже четыре дня. Я после операции. В этой части отделения все послеоперационные.

– А мне врач сказала, что выписывают на четвёртый или пятый день. А дальше дома долечиваться. А сюда только на перевязки.

– Это по протоколу. А если осложнения, то держат сколько надо. Вот у меня осложнения, какое-то воспаление началось, поэтому не выписывают.

–Осложнение чем вызвано?

–А кто знает? Мне не говорят. А я думаю, что это здесь внутрибольничная инфекция ходит.

Что-то поскрипывало, приближаясь к нам. Стойка медицинских пузырей с растворами. К соседке прибыла капельница.

Накатила тошнота. Я кое-как смогла подняться и направилась в туалетную комнату. Зеркало, этот беспристрастный судья, встретило меня взглядом, полным нескрываемого ужаса. В отражении плескалось нечто, напоминающее жертву неудачного эксперимента. Освежившись, я посмотрела на мир немного яснее.

И пришла к выводу, что не всё ещё потеряно. Многие считают, жизнь – это не зебра, а скорее американские горки: то вверх, то вниз, то тебя тошнит. Надо взять себя в руки.

“А не пройтись ли мне по коридору, посмотреть что и кто здесь? И развлекусь заодно!”

В казённой сорочке, белой с мелкими синенькими горошками, пошатываясь, опираясь на стены, я двинулась изучать отделение. Остаточное действие наркоза и каких-то ещё лекарств, а также скрюченные стопы мотали меня от стены к стене.

– Женщина, да куда же вы идёте? Вы ж только после операции! Вам отдыхать надо!– По узкому и длинному коридору неторопливо перемещались несколько пациенток.

– Если вам что-то надо, то скажите. Мы принесём к вам в палату. Кефир на полдник принесли. Хотите я вам сейчас принесу?

– Благодарю вас. Я только воды попить. Кефир не надо. Не смогу выпить.

Меня подхватили под локотки.

– А мы вас видели. Вас днём после операции привезли.

– Я скоро на выписку. Анна Петровна, – говорившая ткнула в кого-то пальцем,– тоже.

– Здесь хирурги хорошие. У вас кто? Женщина-хирург? Вам повезло! Она же врач высшей категории. И пациентов себе может выбирать.

Вот так и познакомились. Среди большого числа женщин подобных нынешней мне, стало не так страшно.

В дальнейшем обстоятельства сложились так, что выписка по протоколу оказалась не для меня. Мой организм решил полностью повторить ситуацию моей госпитальной компаньонки, то есть началось непонятно откуда взявшееся воспаление. Потянулись однообразные больничные дни.

Компаньонка Лилия грустила и плакала.

Мне были смешны её переживания, но приходилось держать себя в руках.

– Ну почему мне так не повезло, – причитала она ежедневно, – и так размер первый, а теперь ещё и удалили! Ну как я теперь буду?

– Что вы так переживаете? Ну придумайте что-нибудь, засуньте какую-нибудь старую футболку!– Предлагал врач и быстро убегал.

Или:

– Ой. У меня теперь рука не поднимается. Доктор, скажите, будет рука подниматься?

– У вас же удалены лимфоузлы, соответственно нарушены нервные окончания. Надо подождать. Всё восстановится, но требуется время, – убеждали её по очереди то лечащий врач, то дежурный. Убеждали и так же быстро убегали.

– Ну как же так?! Как я теперь буду обязанности хормейстера исполнять? У меня коллектив! И так без волос осталась! Да ещё и рука не поднимается!

– Лилия, у вас же рука поднимается.

– Ну что вы, Марфа! Да, поднимается. Но не полностью. Только до уровня плеча, а мне надо вот так, вверх.

Лилия демонстрирует как ей надо. Рука неожиданно поднимается. Но Лилия этого не замечает и продолжает:

–А она поднимается только так. Я ведь хором руковожу и им, хористам, будет непонятно. А вы думаете, что всё восстановится?

– Конечно. Всему своё время. И руке вашей тоже.

Переживания не мешали Лилии вести довольно активный образ больничной жизни: постоянно выходить на улицу покурить, сбегать в продуктовый магазин, расположенный напротив больничного комплекса, или пребывать в другом корпусе для пользования вай-фай.

Я же со скрюченными стопами особо передвигаться не могла и большую часть времени проводила в кровати или на диванчике в коридоре в уголке отдыха, просматривая новостные телепрограммы или выслушивая пациенток.

Из разговоров я прекрасно знала, что везёт медперсоналу, который работает по воскресеньям, потому что дежурные врачи в эти дни тусуются в другом отделении и особо работой не загружают. Или то, что повар на больничной кухне живёт в деревне рядом и держит свиней, поэтому и больничная еда такая отвратная. Какая связь? Прямая. Всю несъеденную пищу зам. главврача разрешает забирать работникам кухни, так рассуждали обитатели госпиталя.

Или то, что тот же человек разрешил некому предпринимателю в холле госпиталя организовать буфет с ценами в три раза больше, чем в магазине рядом. Родственники, наверно, опять же прикидывали обитатели госпиталя.

Или то, что в глубине соснового парке некоторое время назад был выстроен спецкорпус. Для элитных клиентов. И личные машины тамошних постояльцев могут подъезжать прямо к главному входу беспрепятственно. И лечение там проходят только очень богатые люди.

–Олигархи. Точно! – Уверяла одна из пациенток. – Когда я здесь впервые лежала, они только-только строили. Машины подъезжают одна богаче другой.

– Так уж и олигархи! Ну, машинами-то в наше время никого не удивишь!

– Татьяна, которая еду развозит по палатам, рассказывала, что в том элитном корпусе и еду другую подают. Готовят в ресторане по персональным меню.

– Татьяна, что? Там тоже еду подаёт?

– Да вы что? Татьяна полы мыла. А эти специально официантов держат. За каждым закреплены только по три палаты. Да! А палаты там двухкомнатные. Одна комната как спальня, а другая как гостиная. Других, значит, гостей принимать. А если приспичит ночью покушать, так вызывают дежурную сестру-хозяйку, она-то и быстро подаст что надо. И не спорьте! Там такие правила. Уж я-то знаю!

Слушательницы немного похихикали. Разговор продолжился.

–А я читала, что это не новая постройка. А восстановили старый помещичий дом. И некоторые предметы исторические из областного музея перевезли в него.

–Да вы что? Неужели так можно?!

–Кому-то можно. Картины старые. И шкафы. Из запасников, как говорят. Так что тамошние обитатели среди барских пожитков прохлаждаются.

–У нас не хуже, – хохотали слушательницы, – принимать гостей и красном уголке принимать можно, а не нравится – в общем холле. Там такой простор! И интернет отлично ловит.

–А у этих можно косметолога или парикмахера вызвать. Там и такие имеются. – Элитный корпус или какой ещё, а работу вон скольким людям предоставил.

–И что это за такие больные удивительные? Косметолога подавай! Симулянты какие-то.

–Да, да. И наша сестрички иногда там подрабатывают. Там как-то, – и она шепотом назвала известную фамилию, – лежал. А Вера, которая утром сменилась, в то время подрабатывала санитаркой там. Так он ей за хороший уход за день тысячу в карман халата положил и глазом не моргнул. Вера ещё переживала, что только одна смена у неё случилась. Уж больно ей такие чаевые понравились.

–Только не распространяются об этом.

–Подписку что ли о неразглашении дают?

Все захохотали.

–А может и дают. Кто ж признается?

–Хотя они сами между собой сплетничают. Я случайно слышала.

Однажды утром в мою палату вошла молодая женщина в сером платье и фартуке простого кроя с красным крестом на груди. Она подошла к моей кровати, сложила ручки на животе и скорбно взглянула на меня. Мне это не понравилось. В ее взгляде было что-то такое… предрешенное. Как будто она уже знала мой диагноз, мое будущее, мою судьбу. Я не люблю, когда на меня так смотрят! Это напоминало мне о мяснике, рассматривающем скотину перед забоем. Такое ощущение появилось у меня.

Я старалась не замечать ее присутствия. Но запах нарочитой чистоты и ее дешевого одеколона преследовал меня.

И что в том, что я лысая с коричневыми пятнами на голове? В конце концов я лежу в онкологическом госпитале, а не на курорте, а эта встала и рассматривает!

– Я не видела вас раньше. Вы новенькая сестра-хозяйка?

Тут в палату вкатилась стойка с капельницами для меня, за ней медсестра.

Наконец, гостья заговорила. Ее голос был тихим и ровным, без малейшего намека на эмоции.

– Я здесь не работаю, я из храма. Как вы себя чувствуете? Может вам чего надо?

Какой смысл отвечать? Что она хотела услышать? Что мне больно? Что я боюсь? Что я не хочу умереть?

– А что вы мне хотите предложить, например?

– Может причаститься хотите?

– Рано вы меня хоронить собрались! – Волна возмущения подкинула меня на кровати.

Медсестра ухмыльнулась, а женщина в фартуке поспешила уйти.

– Кто это? Вы знаете эту девицу?

– Приходят иногда. А мы их не знаем, но завотделением не препятствует. Вдруг кому-то надо.

Да уж. Работница храма давно ушла, а неприятный осадок остался.

В целом, настроение у меня было вполне нормальное. Что на это влияло? Может, оптимизм моего хирурга Зульфии Эльдаровны, навещающей меня ежедневно? Всегда спокойная и в настроении. А, ведь, она делает по несколько операций в день! Или профессионализм процедурной медсестры Надежды Павловны, с готовностью помочь любой пациентке? Могущей провести любую медицинскую манипуляцию быстро и точно. Или медсестры Оксанки, которой удавалось сразу попадать иглой в нужную вену или в нужное место не причиняя никакой боли?

Однажды утром компаньонка Лилия рассказала, что ей приснился удивительный и неприятный, с её точки зрения, сон.

– Представляете, снится мне, что я еду на дачу, к детям. А со мною в электричке оказалась сама Раиса Максимовна!