Читать книгу Ведьмин корень - Ирина Владимировна Скидневская - Страница 3

Глава 2.Сюжеты Виктории

Оглавление

1

У Виктории опять не получился простой сметанный соус – мысли крутились вокруг Дня всех кошек. До соусов ли, когда на глазах у сотен людей украли пятерых ребятишек? Хорошо, что из окон Спящей крепости фейерверк прекрасно было видно и господин Лунг не разрешил Хейго свозить Гонзарика на площадь…

Накормив всех завтраком, Виктория решила выяснить у Барри, отвлекается ли он когда-нибудь за готовкой блюд. Потому что со стороны кажется, что о соусе он думает в последнюю очередь, но продукт выдаёт такой вкусный, что Мартон с Гартом не стесняются вылизывать тарелку языком.

Старик рассвирепел.

– О чём ещё я могу думать, когда готовлю соус?! Соус! Ты соображаешь?! Вот вы все так! О чём угодно думаете, только не о деле! А потом в соусе мучные комки, под кроватями пыль, и гвозди украли!

Так разошёлся старичок, что Летка, которая то ходила на работу, то не ходила, моментально вызвалась почистить ледник, а мада Лорна убежала по какому-то срочному делу. Барри пыхтел, злился, потом принял валерьянового настоя и с красным лицом, взъерошенный ушёл проверить, хорошо ли горничные пропылесосили ковры. Виктория выдохнула, тоже выпила валерьянки и посидела в тишине.

В газетах писали, что госпожу Монца подставили. Сначала всем хозяевам мурров разослали поддельные письма, будто бы из Спящей крепости, с требованием явиться на праздник в чёрно-белой одежде. И якобы от лица Хозяйки пригласили на площадь Мурров хозяйку Тьмы Рьяну, а её там камнями забросали. Госпожа Монца ездила извиняться, и они крупно повздорили. Рьяна швырнула в стену подарок от Хозяйки – рамку с тайными письменами – и тут же окривела на один глаз. И ещё, как выяснилось, не было запланировано и никем не одобрено представление с каретой и телегами. Лошадей анонимно арендовали на частной конюшне, а после выпустили в луга, и самое ужасное, концы в воду: ни ребятишек, которых увезли в сундуках, ни следа похитителей… Хозяйка из-за всех этих чёрных дел сама не своя. А Виктории так нужно с ней поговорить…

…На входе в личные апартаменты хозяйки была целая система доступа, с секретными кодами, распознаванием лица и отпечатком ладони. Не успела Виктория поднести руку к блестящему квадратику на двери, как раздался усталый голос:

– Что-то случилось, Виктория?

– Дело у меня важное, госпожа Айлин, иначе я бы ни за что не стала вас беспокоить… Господин Лунг сказал, что вы у себя, вот я и…

– Входи.

Дверь открылась.

Она никогда здесь не бывала и, повернув из холла направо, попала в красивую ванную, выложенную белым мрамором. Виктория рысью промчалась дальше по коридору, сопровождаемая вспыхивающими на потолке яркими светильниками, которые реагировали на её продвижение, и, постучав в дверь в самом конце, оказалась в гардеробной с высокими шкафами вдоль стен. По такой гардеробной можно было ездить на велосипеде.

– Ой, ой… – Виктория испытывала ужас, знакомый любому человеку, внезапно потерявшему ориентацию в пространстве. Хозяйка ждёт, а она тут мечется среди дверей и огней, заблудилась, как ребёнок…

Виктория бросилась назад и, миновав холл, попала наконец в спальню. Хозяйка лежала одетая на большой кровати с балдахином. Под боком у неё спала Сантэ.

– Я не вовремя? Простите, госпожа Айлин… – Виктория задыхалась.

– Хватит извиняться, Виктория. Просто сядь и рассказывай. Ничего, если я полежу во время нашего разговора?

– Конечно, лежите… – Виктория села в кресло у окна. Айлин вытянулась на спине, и от её ободряющей улыбки Виктории стало легче. – Ну, вот, значит, – отдышавшись, сказала она смущённо. – Хочу поблагодарить, госпожа Айлин, за то, что вы приняли меня на работу. Я нашла здесь свой дом, занимаюсь любимым делом. Конечно, у меня не всё получается, я недосаливаю, это серьёзный недостаток… Барри прав, когда меня костерит. И некоторые блюда не становятся лучше, хотя я стараюсь изо всех сил…

– Ну, что ты. Фаршированные грибы были сегодня превосходны.

Виктория покраснела.

– Это Барри приготовил. Он любит иногда постоять у плиты. Давайте, госпожа Айлин, я начну с самого начала, не о кулинарии по второму кругу, а о своей жизни, о братишке? А если моя история покажется вам утомительной, отправьте меня обратно на кухню.

– Договорились.

– Брат мой родился зимой, когда морозы стояли лютые, – начала Виктория своим красивым грудным голосом. – Повитуха сказала, что в такую погоду рождаются герои и он станет героем. Я была единственным ребёнком, мне исполнилось двенадцать, и вдруг такая радость… братик! Не было на свете никого счастливее меня. И до сих пор, когда мне тяжело, я вспоминаю тот день и крошечного мальчика, родившегося в самом сердце зимы, чтобы нас прославить. Отец хотел назвать его Орликом, а мать не соглашалась, боялась, что задразнят ребёнка из-за лошадиной клички. Я не спорила, а просто дала ему имя получше – Брав, и все смирились, потому что я его нянчила. Жили мы на севере, в деревеньке лесорубов, что валили железные деревья в урочище Ваам. Родители месяцами не бывали дома: отец рубил, а мать работала поварихой в его артели.

Ваам, подумала Айлин, владения Югаев… Второе семейство разбогатело на железных деревьях, сотрудничая с корпорациями, строившими космические корабли.

– Отец мечтал стать учителем, но жизнь диктует своё, и мечты часто остаются мечтами. Он любил читать, у нас от него остался целый шкаф книг, которые я тоже прочла. Потом пошла работа, и читать я стала меньше, зато помню все прочитанные книги – сюжеты, и авторов, и героев. И казалось мне, что вся наша жизнь человеческая умещается в отцовский книжный шкаф – что ни услышу, о чём бы мне ни рассказали – я уже читала о таком и наперёд знаю, как всё будет складываться и чем закончится. А уж сюжеты о героях я знала наизусть – о битвах с врагами всех мастей: драконами, захватчиками, демонами… о странствиях героев, об их возвращении в родной дом через много-много лет. Только не случилось в жизни возвращения моего любимого героя. Пропал – как в воду канул. Это плохой сюжет, нечестный, его и быть не должно, по всем законам…

Во время своего рассказа Виктория часто останавливалась, чтобы справиться с волнением, и всё же, больше не в силах сдерживаться, залилась слезами. Айлин хотела встать, чтобы её утешить, но Виктория замахала на неё платочком, которым утирала слёзы.

– До того момента, как он исчез, ещё многое нужно рассказать. Железные деревья уж слишком большие, до неба, в них жить можно, если середину выбрать и окошки с дверями прорубить. Чем дальше к северу, тем они мощнее и крепче, и рубить их можно только до того предела, пока не начнут они забирать у людей жизни. А как такое случится, возвращаются к началу и затевают порубку в новом месте. Говорят, ходы под Дубъюком – это сопревшие корни железных деревьев, что росли здесь при зачинании мира. Так и есть, думаю, а иначе откуда они взялись, ходы эти. И вот однажды такое дерево забрало жизнь моего дорогого отца. Бравушке только третий годик пошёл. Мать ушла из артели, стала дома постоянно жить, меня кулинарничать учила, а до того бабуля мне помогала, пока силы были. А работы в деревне никакой, все от железных деревьев зависят, счастье, у кого на лесоповале муж или сын. Мать начала ходить по свадьбам и похоронам – пела очень красиво, да и плакальщица из неё вышла отменная. Как-то перебивались, не голодали и всё на Бравушку насмотреться не могли. Жили мы так четыре года. А потом кое-что случилось. Прибрела к нам в деревню со стороны гадалка, подарила матери горсть камушков, и мать как с ума сошла: кидала эти камушки днём и ночью, кинет и плачет, и снова, и снова… Я эту гадость выбросила, но матери легче не стало, а потом она мне вдруг говорит: нельзя, чтобы у брата твоего ушки заболели. Никогда она его раньше так не называла, всегда сыночек да родненький, а тут – брат твой. Вроде как она к нему отношения не имеет. Ну, ладно. Уж я тряслась над ним, кутала, следила, но не уберегла, в шесть лет заболели у него ушки. Свозили к врачу в соседнюю деревню, капли парнишке нашему прописали, а мать совсем к нему остыла. Ещё один неудачный сюжет, про преступных матерей… – Голос у Виктории прерывался. – Она ведь что сделала? Капли водой разбавила, только запах остался. А я пока догадалась, ему всё хуже и хуже… Так я дралась с ней, госпожа Айлин. «Мамка, надо везти в город, надо везти!» А она всё потом да потом! А потом уж поздно стало, оглох мой Бравушка на оба ушка! Вот какие женщины бывают. Их и матерями-то не назовёшь. Однажды увидела я, как она на него смотрит из-за занавески… – Виктория стиснула зубы.

– Как? – холодея, спросила Айлин.

– Смотрит и – слёзы льёт, вот как. Плачет, дрянь такая! Плакальщица…

– Да подожди ты, Виктория. Как это понять?

– Нечего там понимать. Дрянь она и есть дрянь. Мне уже восемнадцать стукнуло, я нашла работу в пекарне в соседнем селе, забрала Бравушку, и больше ноги моей не было в нашей деревне. И с матерью больше не виделись. Деревня совсем захирела – железные леса вокруг повырубали, из жильцов одни старики.

– И ты не знаешь, что с ней стало?

– Да ей уж за восемьдесят, прибралась, наверное, – вытирая слёзы, неприязненно сказала Виктория.

– Нечего хоронить, когда точно не знаешь. Возьми Кристофера и съезди в свою деревню, хотя бы разведай, что и как.

– Зачем? Она мигом наш дом продала и усвистела куда-то. Да не хочу я про неё ничего знать, госпожа Айлин! – с надрывом сказала Виктория. – Я двадцать два года за братика переживаю – где он, почему пропал?! Тут ведь страшные дела замешаны.

– Страшные?

– Непонятные. Рос Бравушка послушным и любознательным, и сердце у него было доброе, как и положено герою. На селе ещё несколько семей с глухонемыми, мы с ними подружились.

– Значит, этот язык тебе знаком? – жестами показала Айлин, а Виктория так же ответила:

– И по губам читаю, а как же.

– Хорошо.

– Вырос мой братишка, – продолжила Виктория вслух, – красивее парня не было в округе. Жил охотой, пушного зверя бил, в двадцать лет собрался жениться… И исчез. Он лес знал как свои пять пальцев. Если медведь его заломал или волки напали, следы всё равно остались бы, а у нас опытных охотников много было, они следы в лесу как книгу читают. И – ничего! Как сквозь землю провалился. Но и злые люди не перевелись ещё на земле. Как раз перед этим, один за другим, пропали двое совсем маленьких ребятишек, искали их всей деревней. И пополз откуда-то слух, что в этом был повинен Брав, мой герой, мой чудный, любимый мальчик.

– Что?! – Айлин села, спустив ноги с кровати.

– Мол, гнилой человек он оказался и смерть свою нашёл заслуженно – намекали, что родители ребятишек отомстили, ведь после этого похищения прекратились. Никто меня открыто не обвинял, но не могла я выносить гадкие шепотки, уехала. И всю жизнь терзаюсь – как же так? Что произошло? Ни на секунду не поверила в клевету, но ведь душа горит…

– Боже мой… И как ты жила эти годы?

– Ну, как… Выучилась на повара, переехала в Дубъюк. Дважды была замужем. Дочка обижается, что я внуков не нянчу… А! – Виктория махнула рукой. – Пусть сама. У меня работа, переживания, я брата ищу… Браки мои не удались. Мужчины наносят удар в самый трудный момент. Они предают, когда тебе плохо, когда не можешь забеременеть, когда беременна, когда родила, растолстела, подурнела… когда больна, когда страдаешь… Не хочу. Больше никаких мужчин. И вот я подхожу к главному, госпожа Айлин, к тому, за чем пришла… к новому сюжету в моей жизни.

– Я слушаю тебя очень внимательно, дорогая, – тихо сказала Айлин.

– Когда нам уже никто в целом мире не может помочь, мы хватаемся за любую соломинку.

– Да.

– Меня знает каждая гадалка в городе, но ни одна не дала мне точный ответ, что же случилось с моим Бравушкой. Чего я только не наслушалась… Живой, мёртвый, утонул, повесился, уехал, скрывается, сменил пол, живёт в казённом доме… Когда не осталось ничего, кроме чёрной тоски, я пошла к одной гадалке, которую все боятся, к Додоне. А она с порога: что ты готова для меня сделать? Могу пирогов испечь, отвечаю. Нет, усмехнулась, пироги не помогут найти брата. Тогда, говорю, может, почистим твой медный таз? А то зарос больно. А вот это ты хорошо придумала, отвечает. Она в него, госпожа Айлин, клюкой стучит, когда гадает.

– Я слышала о Додоне.

– Ну, вот. Залезла я на табуретку, сняла таз и драила его до седьмого пота. Вижу, довольна, вертит таз в руках, гладит, а он блестит-переливается. На стол поставила, стукнула по нему, послушала – и ка-ак погнала меня клюкой! «Уходи, – кричит. – Вон!» А я села на пол и говорю: «Ты меня такую толстую не поднимешь, а сама я не уйду, пока не погадаешь. Убивай, если хочешь, больше мне идти не к кому». Она ещё раз протянула меня по спине, со всей силы, от души… А я реву, но терплю. Видит, намерения мои серьёзные, кликнула внучку, поставила перед ней банку с сухим горохом. А девчушка, кроха такая, пристально на меня посмотрела, достала из банки горсть и бросила в таз, а потом взяла и полбанки сыпанула. Додона одну горошинку из таза в банку переложила. Это, мол, за сегодняшний день, ты отработала. А что будет, спрашиваю, когда я весь долг тебе отдам? А откуда я, говорит, знаю? До того дня ещё дожить надо. Горох в мешочек пересыпала и на гвоздик на стене повесила. Вот и хожу к ней почти три года, стираю, прибираюсь в доме, готовлю, один раз на неделе после работы и обязательно – в выходной. Иногда даже горошину не отрабатываю, а иногда целых три положит в банку.

– Почему ты раньше не рассказывала? – спросила Айлин с участием.

– А чего жалиться? Это испытание, а я же сестра героя. На прошлой неделе Додона последнюю горошину вынула, потом долго таз слушала, хмурая-прехмурая, и наконец говорит: много голосов в далёком туманном лесу, кричат они на нас с тобой, гонят… но не проклинают, что уже хорошо. Ветер воет, птицы крыльями бьют. Опасный тот лес, из-за тебя я сильно рискую. Если случится помереть во время гадания, хочу быть уверена, что Тая одна не останется, она же и так сирота, растёт без отца, без матери. Согласна ты её удочерить, любить и воспитывать как родную? Согласна, говорю, конечно, согласна! К девочке я привыкла, она мне не будет в тягость. Значит, увидим, говорит, что случилось с твоим братом, прознаем его судьбу, которая скрыта сейчас за деревьями. С этого дня начинай терпеть. А когда припечёт тебя так, что почувствуешь – край настаёт, помираешь, тогда начинай ходить по дому кругами. И только потом ко мне выдвигайся. На автомобиле не смей приезжать, только пешком. Нарушишь условие – не расступится лес. Вот, госпожа Айлин, теперь вы знаете мою историю, мои страхи и мои мучения. И как вы думаете, получится у меня?!

– Надейся, – ответила Айлин. – Надейся!

Виктория вскочила на ноги.

– Я знала, что вы так скажете! Спасибо! Сердце заходится, как подумаю, что скоро кончатся мои терзания. Теперь, если вы заметите, что я веду себя немного странно, не удивляйтесь, это значит, что приближается час истины. Кажется, этот день уже совсем близко, терпение моё на исходе… Зная, как вы добры и великодушны, госпожа Айлин, хочу обратиться к вам с просьбой. Не разрешите ли вы, чтобы Тая моя жила со мной? Здесь, в Спящей крепости? Я прослежу, чтобы она никому не была помехой, обещаю. Она такая умненькая, смышлёная… Я заберу её у Додоны в тот самый день. Разрешите?

– А сама как думаешь? – улыбнулась Айлин. – Конечно, разрешаю! – Она с трудом прервала поток благодарностей, который обрушила на неё повариха. – Дорогая, пожалуйста… это лишнее… Если хочешь мне помочь, то лучше взгляни на карту, что лежит на колоде сверху, на столике у входа…

Айлин снова вернулась к карточным гаданиям. Брат не одобрил бы, да никто бы не одобрил, но, коря себя, она ничего не могла с этим поделать. Утром смалодушничала: вытащила карту, а потом побоялась, что испортит себе день, и оставила всё как есть.

Виктория бросилась исполнять просьбу.

– Вот, нашла, госпожа Айлин! – крикнула она из холла. – Что мне с ней сделать?

– Просто переверни и скажи, что на ней изображено…

– Здесь, по-моему, кузнец, у него молот в руках! – крикнула Виктория. – Кузнец и лиса! На лисе зелёная шапочка!

– Неужели? Виктория, ты приносишь мне удачу.

Повариха заглянула в спальню.

– Вы меня звали?

– Будь добра, принеси мне эту карту.

– Ой… Простите… – Виктория расстроилась. – Они такие интересные, я стала рассматривать и все перепутала… Но я сейчас найду!

– Не нужно, дорогая, всё хорошо! – с воодушевлением сказала Айлин. – Спасибо.

2

Ухаживали за Джио две молчаливые темноволосые девушки-сиделки, которых наняла Хозяйка. Ходили они в платьях простого покроя, из невыбеленного льна, у одной фартук и накрахмаленная шапочка были розовато-серого цвета, у другой – кипенно-белые. Их величавая медлительность успокаивала.

– Сестра… – звал Джио, и над ним склонялось участливое лицо.

Если бы не жуки, разъедающие его изнутри, он бы, наверное, в первую очередь поинтересовался их именами и благодарил чаще – как они того заслуживали.

Ковыляя с ходунками в туалетную комнату, Джио не смотрел по сторонам, его больше не восхищало великолепие Спящей крепости. По ночам становилось легче, словно натрудившиеся за день жуки давали себе и ему отдых. В эти минуты Джио хотелось с кем-нибудь поговорить по душам – спокойно, а не корчась от боли. Но дежурившая у его постели сестра, в розовом или белом, дремала в кресле, и ему было жаль её тревожить.

При свете ночника он передумал тысячу горьких дум.

Мальчишка сказал, Джио останется здесь навсегда. Мысль об этом была так страшна, что в конце концов Джио научился её избегать. У него ещё будет время, когда жуки выползут из-под кожи и дадут ему вздохнуть свободнее – тогда он подумает, как отсюда выбраться. А если придётся пожить в Дубъюке некоторое время, он поживёт, приспособится.

Мимо комнаты в анфиладе, где он лежал, ходили разные люди, но из-за ширмы его мало кто видел. Правда, бывали и постоянные посетители.

Каждый день его навещал Шаркающий дед в бархатной куртке, молча стоял над ним, и если Джио в эту минуту имел неосторожность застонать, с одобрением тряс головой: вот! то, что надо! И удалялся с чувством глубокого удовлетворения.

Побывала красивая девушка, внучка Хозяйки, смотрела с ужасом на расползшееся по его груди красное пятно.

Однажды пришёл бритый наголо светлоглазый атлет, попросил сиделку оставить их наедине, сел на стул и уставился на Джио.

– Вернулся, значит?

– Что надо? – морщась, сказал Джио.

– Зови меня Котасом. Пришёл развеять некоторые твои иллюзии. Лежишь тут и мечтаешь: оклемаюсь – что-нибудь придумаю, рвану отсюда. Не-а. Не получится. Вещи можно очистить от жуков, человека – нет. Я по роду занятий изучаю архивы. Так вот, никому ещё не удавалось. Это видел? – Котас кивнул на старый табурет под стеклянным колпаком. – Примерно двести лет назад поселился здесь такой же чужак, соблазнившийся камнем. Бегал как заяц и с тупым упорством. Покупал с рук заклинания, будто бы нейтрализующие жуков. Подлечится – и сразу в дорогу. Сначала мог передвигаться по Дубъюку, потом в пределах Спящей, потом только по этой комнате. А последние шестнадцать лет провёл на этом самом табурете. Напоминает домашний арест, но вместо браслета жуки, и они всегда начеку. Не бегай, понял? Скучновато тебе будет сидеть здесь, поджав ноги, до конца жизни.

– Да иди ты, – со слезами на глазах сказал Джио.

– Но есть проверенный способ облегчить твои страдания. Жуки поодиночке злее и выходят неохотно. А когда на коже впервые появляется чужая слюна, это их беспокоит, они выползают и объединяются, чтобы противостоять агрессору. А тут камень, и они ползут к нему. Слышал, местные за тобой охотятся. Будут рады тебя заплевать. Хочешь, проверим? Плюну в тебя сейчас. Не думай, что это какая-то циничная шутка. Так делали. Вынесут штрафника к дверям Спящей, а там уже очередь выстроилась. Чем больше плевков от разных людей прилетит, тем лучше… быстрее поправишься.

Скрежеща зубами от боли, Джио ответил на предложение ругательством. Котас с одобрением кивнул и ушёл.

Кто обожал Джио, так это мальчишка с лупой. История Джио вызывала у него восторг и ужас. Его не подпускали к больному, но, когда сиделка уходила обедать, Гонзарик, к этому времени уже вернувшийся из школы, был тут как тут, и у них было целых полчаса на разговоры. Джио быстро привязался к забавному и неглупому мальчику, который скрашивал его одиночество, и даже поделился с ним некоторыми сокровенными мыслями – о ловушке, в которую попал, о Клотильде, которую больше никогда не увидит… Гонзарик слушал его с серьёзностью, которую трудно было ждать от восьмилетнего ребёнка.

– Сколько я здесь, не скажешь?

– Сейчас посчитаю. Шесть дней.

Они пробовали в лупу разглядеть жуков.

– Осторожнее, парень, вдруг перепрыгнут на тебя?

– Госпожа Айлин сказала, это невозможно.

Было неприятно узнать, какую антипатию испытывает к нему дама с сапфирами – Хозяйка мурров. Она приходила несколько раз, высокая, худая, неизменно элегантная, с глазами печальной лани, и никогда с ним не заговаривала, только интересовалась у сиделки, не нужно ли чего. Как-то раз он услышал сквозь дрёму их с ловиссой негромкий разговор: вид мучающегося Джио напугал Фанни, и ей окончательно расхотелось быть Хозяйкой. Теперь наследница целыми днями сидит в библиотеке и учит древние диалекты, чтоб найти в старинных книгах способ избежать этой ужасной участи.

– Его ждёт трудная жизнь, – сказала Хозяйка. – Предместья не забудут, что из-за него погибла мурча. Вчера ко мне приходила делегация. Требуют выдать нашего больного, то есть фактически разрешить им самосуд, или – отправить его в тюрьму в Лапнике. Покинуть город он не сможет, а значит, я буду постоянно подвергаться давлению со стороны местных. И ещё неясно, как к нему отнесутся мурры.

– По-моему, Сантэ и Господин Миш вполне к нему лояльны. Даже не особо интересуются, – сказала ловисса.

– А остальные? Приходили на него посмотреть? В общем, неизвестно, Длит, позволительно ли ему тут находиться и сколько ещё неудобств он нам доставит.

– Между прочим, Айлин, он приехал сюда из-за вас… выполняя волю отца.

– Из-за денег, чего уж там.

– И тем не менее. И он сын Хаммонда, единокровный брат Эдама.

– Потому и терплю. А ты как будто рада его возвращению, Длит? Имеешь на него виды?

– Для нас его возвращение благо, потому что его знания не рассеются в чужих городах.

Джио открыл глаза.

– Почему ты не предупредила меня про камень?!

Хозяйка вздрогнула, а ловисса хмыкнула.

– Хорошо, что мы уже на ты. Я дала тебе кучу денег, Джио Риц. Как же я запамятовала, что некоторые всегда хотят больше? Вини не меня и не Хейго, который недосмотрел, а свою жадность.

– Ненавижу тебя, – прохрипел Джио. – Чёрта лысого ты получишь, а не мои знания!

Она усмехнулась.

– Ну, там видно будет. Надеюсь, договоримся.

– Я хочу увидеть мать, – твёрдо сказал Джио, который понял, что владеет чем-то ценным, и оно может служить предметом торга. – Мать из долины!

– Начинается, – сказала Хозяйка.

…Следующим утром в Спящей крепости появилась Амика – в красиво расшитом, но не пёстром, платье, с наброшенной на плечи дорогой шалью. Она была всё ещё очень бледна, но на ногах стояла твёрдо. Сопровождала её та самая Шани, которая терпеть не могла Джио и обзывала дурнем. У неё и сейчас был крайне злобный вид. Будь её воля, она бы, наверное, выцарапала ему глаза. Сегодня на ней было меньше золотых украшений, а на шее у Амики висел на шнурке похожий на глаз сверкающий зеленоватый камень с голубыми прожилками.

На встрече присутствовала Хозяйка и её белолицый секретарь. Хозяйка неплохо изъяснялась на трудновоспроизводимом языке нижних, была хорошо знакома с невыносимой Шани и даже симпатизировала ей. Зато между ней и Амикой возник небольшой спор.

Наконец Амика подошла к Джио. Он измучился, представляя их встречу, ему было тяжело, стыдно, он не знал, о чём будет говорить и зачем её позвал.

Без лишних слов Амика присела на низкую скамеечку, которую принесла для неё сиделка, и они принялись шептаться под шалью, которой Амика с головой накрыла себя и Джио.

– Бедный ты мой… Я забрала бы тебя в долину, но нельзя.

– Я опять всё испортил… Прости… Ты сильно на меня злишься?

– Злюсь? Нет. Мне тебя жаль.

– Ты что, поссорилась с Хозяйкой? Меня и так все ненавидят…

– Не ссорилась, конечно. Я просила, а она не разрешила взглянуть на Прекрасных. Жалко… я никогда не видела ни саму, ни самого… А ты?

– Видел мурра. Кот как кот.

– Хозяйка просила не задерживаться, так что не будем терять время. Слушай, Джио, не говори никому, какую силу ты получил от мурчи.

– Ловисса давала мне понюхать чью-то рубашку, сказала, я – нос. Это правда?

– Да. Ты Нос! Ты очень силён.

– Но я ничего не почувствовал, матушка…

Матушка… Амика была тронута.

– Ты ещё болен. Чудо, что вообще жив. Это благодаря жукам. Они не любят, когда у них отбирают добычу. Но когда-нибудь почти все жуки переберутся в камень, и ты останешься без защиты.

Она сняла свой красивый оберег и надела на Джио, подтянув шнурок и устроив зеленоватый камень в яремную ямку – на шее не было язв.

– Теперь поплатится любой, кто причинит тебе зло.

– Благодарю тебя за всё, матушка… Что мне делать? Ловисса заинтересована во мне… в моей силе, сказала: договоримся…

– Соглашайся только в крайнем случае. И не торопись уходить отсюда.

– А куда мне идти? Буду сидеть в Спящей, пока не выгонят. Я слышал, Хозяйка отказалась выдать меня людям из предместий. Но что будет потом?

– У Хозяюшки доброе сердце, – обрадовалась Амика. – Постарайся ей понравиться. Ты брат её сына, а в этом доме нет уз сильнее кровных. Пользуйся этим. А уж я её отблагодарю.

Когда Амика стянула с них шаль и, поцеловав Джио в лоб, поднялась, Шани в изумлении уставилась на оберег.

– О небо! Ты даришь этому гром? Почему бы тебе, матушка, не отдать ему всё наше золото? И камни! Можно послать за ними в долину!

Повисло глубокое молчание. Хозяйка онемела, даже у секретаря поползли вверх чёрные брови. Амика холодно взглянула Шани в лицо, не желая выказывать гнев, – негоже затевать скандал в чужом доме, и, опомнившись, Шани униженно склонилась перед ней.

Пауза продлилась, кажется, целую вечность. Ни на кого не глядя, Амика неторопливо двинулась к выходу. Шани понуро поплелась следом. Хозяйка с секретарём отправились за ними.

У самых дверей Айлин вдруг попросила их задержаться, и все прошли в библиотеку.

– Шани, я должна спросить, – сказала Айлин. – За что ты так ненавидишь Джио? Я тоже от него не в восторге, но в твоей неприязни есть что-то личное.

Шани посмотрела на Амику, та, хотя и была сердита, кивком разрешила говорить.

– Его мать Махила – моя двоюродная сестра, – сказала Шани. – Он мой племянник.

– Девушка из долины! – вспомнила Айлин. – С детства дружим да ещё и породнились?

– Сестра моя всегда была малость неадекватная. Помню, ходит мышкой, тихая-тихая, а потом как отчебучит… Когда спихнули замуж за твоего Рица, Мать наложила на неё заклятие смирения.

– Смирением там и не пахнет… Она в один день проиграла наследство Джио. Всё, что копили долгие годы.

Шани кивнула.

– Поняла, да? Молитесь, чтобы сюда не приехала. Но как его пропустили в город, не известив тебя? У него же на пятке клеймо! А потом из-за него мурча погибла.

– Длит выяснила, как всё вышло, – с горечью сказала Айлин. – Ребёнком он был левшой. Мать… как её?

– Махила.

– Махила, хотя его и пометила, но переучила. А навыки всё равно остались. Господин Лунг, например, заметил, что Джио многое делает левой рукой. На въезде в город у него не проверили левую ступню – удовлетворились тем, что он подписал документы правой рукой.

– Ты видишь, какая? – со злостью сказала Шани. – Зачем она его переучивала, если он левша и она уже поставила клеймо на левую ногу?! Демоны её водят! А этот весь в неё. Дурная кровь, меченый, – с отвращением произнесла Шани.

– Нарушение инструкции… Постовые облегчили себе жизнь… – виновато бормотала Айлин.

– Мы думали, он уедет и его сила исчезнет, но он вернулся, и он опасен.

– Чем?

– Шани, – предупреждающе повысила голос Амика.

– Хозяйка должна знать, – упрямо произнесла Шани. – Он Нос! И если он перейдёт на службу к нашим врагам, они станут сильнее!

– Улавливает запахи? – в волнении спросила Айлин.

– Ищет людей по личным вещам, – скороговоркой выдала Шани.

Амика со всего маху шлёпнула Шани ладонью по губам. Когда они ушли, Лунг уселся в кресло и молча наблюдал, как Айлин в волнении ходит по читальному залу. Потом она остановилась.

– Но это значит…

Лунг кивнул.

– Джио может найти вашего сына.

3

На следующий день в Спящей крепости обсуждали ночное происшествие. Все хотели услышать из первых уст эту невероятную историю и выдвигали свои версии.

– Какая-то мокрая… голая тварь… кинулась на меня с потолка, – шёпотом жаловалась кастелянша Бомбаст, ночью сорвавшая голос. – Страшная, как мумия…

– Может, летучая мышь? – предположила Тавала.

– Ростом с человека?

– У страха глаза велики…

– Это демон страсти, Анаболия, – сказал весельчак Гарт. – Он обычно прилетает по ночам.

– Мокрый?!

– Попал под дождь.

– Вот с такими волосами! – Бомбаст подняла руки и сомкнула в кольцо над головой.

– Турбулентность, – вздохнул Гарт.

– И ка-ак жахнет в пол! И в пол ушёл!

– А ты чего сплоховала? Надо было хватать его за волосы! Когда ещё он к тебе соберётся?

– Не расстраивай женщину, Гарт. Может, сегодня опять прилетит, – подмигнув, сказал дворник Лаврион и, играя чёрными кустистыми бровями, просившими стрижки, добавил: – Да-а… Если б такой волосатик на Куафюра свалился, он бы уже через пять минут был пострижен. Не сумел бы улизнуть.

– И хорошие были волосы у вашего демона? – настойчиво интересовался мастер Куафюр у несчастной Бомбаст, неожиданно возникая за спиной.

– Отстаньте от меня с вашими глупостями! – отпрыгивая, рыдающим голосом говорила кастелянша. – Я и так чуть рассудка не лишилась!

– Трудно сказать, что ли? – обижался Куафюр.

Осмотр пола и потолка не выявил следов проникновения, и случившееся было отнесено в разряд эротических фантазий Бомбаст. То здесь, то там слышались шепотки, перемежаемые взрывами смеха. Айлин была вынуждена сделать обитателям дома внушение, напомнив, что есть болезненные для женщин темы, на которые шутить не стоит, и что проявляемого нами сочувствия никогда не бывает много.

– Что происходит? – удивилась Длит. – Меня день не было, и уже все наэлектризованы.

Айлин выглядела озабоченной.

– У Бомбаст видения. Будто бы кто-то напал на неё ночью. В голом виде.

– На Бомбаст?! – Длит невольно рассмеялась. – В темноте перепутали комнаты, её и Гриватты?

– И ты туда же! – Айлин поделилась подробностями, и у самой от подавляемого смеха выступили слёзы. – Мокрый, голый и – с потолка… Запутанная история. Может, правда демон? Беда в том, что теперь Анаболия боится спать в своей комнате. Просит хотя бы поставить ей двухъярусную кровать. Между прочим, интересовалась у Хейго, как получить разрешение на оружие.

– Да она сразу кого-нибудь пристрелит за испачканную простыню.

– Нет, оружие бесполезно, пуля демона не возьмёт, – задумчиво сказала Айлин. – Длит… Ты знала, что Джио – Нос?

– Я выяснила это во время его первого посещения Спящей.

– И не сказала мне?

– Не было нужды, он же уехал. На днях хотела проверить его способности, предложила понюхать кое-какие вещи, но он ничего не почувствовал. Ещё слишком слаб и измучен. Не знаю, сколько времени займёт восстановление, но хотелось бы поскорее.

– А что за вещи ты ему… предлагала?

Помолчав, Длит сказала:

– Рубашку доктора Эдама Рица.

Айлин промокнула салфеткой повлажневшие глаза.

– Прости… что подумала о тебе плохо…

Ведьмин корень

Подняться наверх