Читать книгу 300 дней и вся оставшаяся жизнь - Ирина Волчок - Страница 5

Глава 4

Оглавление

Шумела вода. Инночка сидела на бортике ванны: писем стало слишком много, надо было ка к-то шифроваться.

«…Теперь я смогу писать тебе два или даже три раза в день – попал в больничку, так тут называют военный госпиталь. На самом деле полная фигня, дефицит веса называется. В общем, если тебе нравится смотреть по ящику всякие дефиле (не знаю, как это слово правильно пишется), то я как раз мужчина твоей мечты, во мне осталось пятьдесят восемь килограммов. Из семидесяти девяти. Но обещаю, ты будешь любить меня по-настоящему, а не из жалости, потому что кормят здесь как на убой…»

На убой – это, видимо, чтобы патроны на расстрел этих горе-солдат не тратить. Сегодняшние неприятности – страшнейшие, можно сказать, фатальные неприятности – вдруг вылетели из Инночкиной головы. Она попыталась представить себе Генку, уменьшившегося почти на треть. Во время той их единственной ночи, и даже, в общем, не ночи, а сначала исступления, а потом истерики, ни толстым, ни полным, ни упитанным он ей не показался. Скорее тощим, как ее старый велосипед, догнивающий где-то на чердаке в деревне у бабушки.

На треть, на треть… Ноги по колено отрубить? Тьфу, гадость какая в голову лезет… Пятьдесят восемь килограммов… У нее самой сорок восемь – но он выше ее на полторы головы, а на его ладонь она может вполне комфортно усесться. Ну примерно.

Бедный мальчик… А ведь ее Сашке тоже в армию идти, и совсем скоро, через три с половиной года…

Господи, о чем она думает? Ей надо думать совсем о другом. Ведь она на этот раз действительно крупно вляпалась, и увольняться с довольно рыбного места ей придется не из-за какой-то дурацкой выходки дурацкого мальчишки, а по статье! Ее, возможно, даже посадят! Это вчера вечером они с мамой и Сашкой заливались хохотом, обсуждая происшествие в «Грации». А сегодня утром выяснилась ужасная вещь. И, увы, не дешевые колготки оказались велики, и не ноготь сломался, и не сервер на работе слетел…

Выяснилось следующее: новый начальник Виталий Валентинович Голубев на работу нынче не явится. По причине наличия у вышеозначенного Виталия Валентиновича вполне законного больничного листа. И не грипп, не бубонная чума, не холера скосила красавца-мужчину во цвете лет. Его жестоко и беспричинно до полусмерти отходила какая-то пигалица в магазине дамского белья «Грация», куда он завернул купить дочери презент на совершеннолетие. При большом скоплении возмущенных свидетелей.

– И будет он полный дурак, если не подаст на нее в суд, – резюмировала Полина Георгиевна, которая на добрый десяток лет была старше нового директора и уже заочно взяла над ним шефство. – Виданное ли дело, очки в золотой оправе прямо на лице у человека так помять, что как будто корова их жевала!

При этом завершающем аккорде молодежь заржала, как застоявшиеся казацкие кони, а вжавшаяся в колючий аспарагус Инночка пискнула:

– Так он в больнице?

– В какой, к черту, больнице, дома бодягу небось к синякам прикладывает!

– Новые очки покупает! Платиновые. Но с темными стеклами! – резвилась молодежь.

– Нет, ну почему у меня завсегда сердце радуется, когда простой человек какому-нибудь богатенькому Буратино в рыло двинет, а? – балагурили коллеги.

– А с чего ты решил, Женька, что пигалица эта самая – простой человек, а не кто-нибудь из наших, из так называемой интеллигенции? – Поставила вопрос ребром Полина.

– Полина Георгиевна, ну вы даете! Конечно, какая-нибудь работница обувной фабрики, ошалевшая от тамошних цен, или нянечка из детского садика. Ну не Инночка же наша рыло этому, как его, Виталию Валентиновичу расквасила!

Тут Инночка была вынуждена раскашляться и бежать в туалет, и жадно, затяжка за затяжкой, хватать сигаретный дым.

Рабочий день завершился нервозно, но Армагеддон местного масштаба предстоял дома: не сказать маме, что объект вчерашних насмешек, голливудского вида любитель абсолютно посторонних попок, и есть будущий Инночкин начальник, преступница не смогла.

– Господи, Нуся, ну почему ты без конца вляпываешься в дерьмо?

– Мама…

– Да, именно дерьмо! Чем тебе был не хорош Никита, с которым вы дружили в школе? Чем?

– Он постоянно поправлял штаны…

– Ну и что?

– На этом самом месте, мама! Это отвратительно!

– Зато теперь он профессор!

– Педагогики, – брякнула Инночка и тут же пожалела о сказанном: Капитолина Ивановна была педагогом с сорокалетним стажем, и намеки на халявность педагогического труда не терпела.

После трех литров слез, посвященных дочерней неблагодарности в частности и бестолковости вообще, а также шести таблеток валерьянки и двух (в качестве тяжелой артиллерии) – валидола воспитательный процесс был продолжен:

– А Славик? Твой бывший? Зачем нужно было выслеживать его с этой его блондинкой? Тем более что он все равно ее сразу же бросил!

– Но мама, я не выслеживала! Я застала их в нашей со Славиком постели, а на ней, к слову, был мой пеньюар…

– Который привез тебе из Франции Славик!

– Ты же сама моешь им плиту, я к этой дряни и не прикоснусь больше!

– А письма, Нуся? – вдруг совершенно спокойным голосом сказала мама. – Письма, которые ты получаешь пачками и перечитываешь в ванной? Письма, которые лежат в столе рядом с порнографией и этой гадостью? Ты связалась с зеком?

Ответить было нечего.

«…Здесь есть библиотека. Я решил: раз я влюблен – буду читать стихи. Попался Бродский, собственно, не Маяковского же мне читать? У него есть потрясающая вещь, „Зимняя почта“ называется. Ну, в смысле медленная, наверное, ямщики по дороге замерзают, как в Полининой песне, помнишь? Так вот начинается это стихотворение словами: „Я, кажется, пишу одной тебе“. А мне хочется добавить: „Простыми вилами по глянцевой воде“. Ведь и то и другое правда: я пишу только тебе одной, а ты не отвечаешь, значит, мои письма и есть письмена на воде. Хотя, конечно, стоит придумать что-нибудь поромантичнее, чем вилы, правда? Боюсь написать в конце „целую“ – вдруг ты обидишься, как в ту ночь, и уедешь на такси неизвестно куда…»

300 дней и вся оставшаяся жизнь

Подняться наверх