Читать книгу Растревоженный эфир. Люси Краун - Ирвин Шоу - Страница 11

Элис Уэллер жила в Сентрал-Парк-Уэст, в большом, когда-то роскошном доме. Большим он, конечно, остался, а вот от роскоши осталось совсем ничего. Ковры истрепались и выцвели, стены в вестибюле выкрасили серо-зеленой краской. Лифт стонал и скрипел, лифтер чихал.

– Мне к миссис Уэллер, – сказал Арчер.

– Четвертый этаж, – ответил лифтер. – Она вас ждет?

– Да.

Арчер вдохнул запахи масла и пыли, и они напомнили ему о тех приятных вечерах, что много лет тому назад он проводил в этом доме, когда был жив муж Элис, с которым он долго дружил. После его смерти Арчер бывал здесь все реже и реже, успокаивая свою совесть тем, что, став режиссером, более или менее постоянно находил работу для Элис, порой даже ценой жарких споров с продюсерами.

Элис открыла дверь сама. В платье из веселенькой хлопчатобумажной ткани, которое старило ее на добрых пять лет. Она только что сняла бигуди, кудряшки волос прилипли ко лбу. Элис улыбнулась, когда Арчер поцеловал ее.

– Так приятно вновь видеть тебя здесь. – В голосе ее не слышалось упрека. – Давненько ты к нам не заглядывал.

Когда Элис брала его пальто, Арчер заметил, что руки у нее красные и растрескавшиеся, словно в последнее время она постоянно мыла посуду. Элис провела его в гостиную.

– Сядь, пожалуйста, сюда. – Она указала на одно из кресел. – В том, которое тебе нравилось, сломалась пружина.

Арчер повиновался, почувствовав укол совести. Элис помнила, что у него было любимое кресло. Он – нет.

– Пожалуй, я сама присяду здесь. – Она опустилась на диван, который протестующе скрипнул.

Арчер вспомнил эту привычку Элис. Она всегда говорила «я сама сяду», «я сама должна проснуться», «я сама поеду домой». Должно быть, когда-то давно такое построение фраз очаровало какого-то мужчину, и подсознательно Элис цеплялась за эти далекие воспоминания. А может, произнося в очередной раз слово «сама», Элис чувствовала себя более молодой. Арчеру всегда становилось как-то не по себе, когда она начинала так говорить, и теперь он понял, что чувство это никуда не делось. Элис же застыла на диване с прямой, как доска, спиной.

– Ральф будет так рад вновь повидаться с тобой. Он часто о тебе спрашивает.

– Как он? – вежливо спросил Арчер, гадая, как долго придется болтать о пустяках, прежде чем он сможет сказать Элис о цели своего визита.

– Он стал таким высоким, что ты его не узнаешь. – Как любая мать, Элис гордилась своим сыном. – Он говорит, что хочет стать физиком. Ты знаешь, в газетах очень много пишут о науке, а в школу к ним все время приходят профессора. – Элис рассмеялась. Смех у нее был как у девочки. – И куда только подевались пожарные и жокеи. Когда я училась в школе, мальчишки бредили этими профессиями.

Ральф был единственным ребенком Элис. Ее муж, архитектор, погиб в автокатастрофе в 1942 году, как раз в тот момент, когда пошли заказы. Умирать он не собирался, в страховку не верил, и теперь, глядя на обшарпанную мебель и заштопанные занавески, ясно указывающие на то, что хозяева квартиры едва сводят концы с концами и не выдержат следующего удара судьбы, Арчер подумал, что архитектору, прежде чем садиться за руль, следовало обзавестись одним, а то и двумя страховыми полисами, выписанными на имя жены.

– Столько возникает проблем, – говорила Элис. – Только на прошлой неделе мне предложили роль матери в пьесе «Волнолом». В гастролирующей труппе. Хорошая роль, деньги неплохие, и они хотели подписать со мной годовой контракт. Но это означало, что я должна оставить Ральфа одного, отправить его в школу-интернат. Я поговорила с ним, он на удивление взрослый, с ним можно обсуждать любые проблемы, и он убеждал меня, что надо соглашаться, но в последний момент я отказалась. – Грустный смех. – Не знаю, что я буду делать, когда Ральф решит, что пора уходить от меня и жениться. Наверное, я потеряю голову от горя, напьюсь и оскорблю новобрачную. – Она взмахнула рукой. – Я сама должна замолчать. Сколько же можно болтать о моей семье. А как ты? В последнее время выглядишь ты очень хорошо. Такой импозантный. Я все порывалась сказать тебе об этом. – В голосе Элис слышались нотки кокетства.

– У меня все в порядке, – ответил Арчер. Для объяснения достаточно. – Программа держит меня на плаву.

Элис хохотнула.

– Меня тоже. И Ральфа, – застенчиво добавила она.

«Неудачно я повернул разговор, – подумал Арчер. – Не предполагал, что Элис воспримет последнюю фразу столь серьезно. А зря».

– На этой неделе ты тоже участвуешь в передаче. – Арчера радовало, что он может подсластить пилюлю. Еще сотня долларов на поддержание жизни Ральфа и его матери. – Роль у тебя неплохая. Не очень большая, зато текст удачный.

– Спасибо, Клемент. – Голос Элис переполняла благодарность. – Мистер O’Нил позвонил утром и сказал мне об этом.

Арчер сообщал агентству список актеров, которых он задействовал каждую неделю, а O’Нил обзванивал их по понедельникам. И в недалеком будущем Элис ждали очень печальные понедельники, которые ей предстояло проводить рядом с молчащим телефоном. Если, конечно, Хатт добьется своего. «Что ж, – решил Арчер, – чем дольше я оттягиваю неминуемое, тем труднее мне будет начать».

– Элис! – Он нервно потер лысину. – У меня неприятности.

– Правда? – На лице Элис отразилась тревога. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Поползли странные слухи. Насчет тебя.

– Насчет меня? – Элис сначала удивилась, потом испугалась.

– Ты знаешь, в последний год агентства снимают артистов с программ, потому что они… – Он замялся, пытаясь найти менее пугающие слова. – Потому что их обвиняют в том, что они коммунисты или попутчики.

– Клемент, – Элис всмотрелась в него, – тебя не собираются уволить?

Арчер кисло улыбнулся:

– Нет, в данный момент нет.

Элис с явным облегчением выдохнула.

– В наши дни уже и не знаешь, что может случиться завтра.

– Элис, – Арчер твердо решил довести дело до конца, – меня попросили уволить тебя.

Как это ни странно, слова Арчера вызвали у нее улыбку. Нервную, короткую улыбку, словно мышцы лица непроизвольно, безо всякого радостного повода сократились, потянув уголки рта вверх. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Элис подняла руки и начала поправлять кудряшки над ушами.

– Но ты этого не сделаешь. Ты только что сказал, что в четверг у меня будет хорошая роль. О’Нил позвонил мне в десять утра…

– Да, все так, – кивнул Арчер. – Я выторговал отсрочку. У нас есть две надели на то, чтобы изменить ситуацию.

– Две недели. – Плечи Элис поникли. – Что можно сделать за две недели?

– Не сдавайся заранее. – Арчера рассердило пораженческое настроение Элис. – За две недели можно свернуть горы.

– Я не понимаю. – Элис с трудом поднялась, подошла к окну, отвернулась от Арчера. – Я не знаю, с чего начать. Что они обо мне сказали?

– Хатт получил верстку журнальной статьи. – Арчер говорил медленно и отчетливо, стремясь прорваться сквозь туман, застилавший разум Элис. – В статье тебя и еще нескольких человек обвиняют в принадлежности к организациям, в которых заправляют коммунисты. Ты участвуешь в деятельности организаций, которые могут попасть под подозрение?

Элис повернулась, на ее лице отражалось замешательство.

– Я не знаю. – Чувствовалось, что ей никак не удается сосредоточиться. – Я вхожу в несколько организаций. Американскую федерацию артистов радио. Актерскую ассоциацию за справедливость. Ассоциацию родителей и учителей. Есть еще какая-то лига, которой давал деньги мой муж, она защищает гражданские права негров. Иногда я посылаю им десять долларов… Ты думаешь, в какой-то из них могут заправлять коммунисты?

– Скорее всего нет, – ответил Арчер. – Может, вспомнишь что-нибудь еще?

– Во всяком случае, я точно не коммунистка. – Элис попыталась улыбнуться. – Я, конечно, многое забываю, но в коммунистическую партию я не вступала.

– Я в этом нисколько не сомневался, – заверил ее Арчер.

– Я не делала ничего противозаконного. – Голос Элис зазвучал более решительно, до нее дошло, что ей придется защищаться, а Арчер на ее стороне. – Если бы я нарушила какой-то закон, я бы это знала, не так ли?

– Все не так просто, – вздохнул Арчер. – Сейчас. – Его не радовала перспектива растолковывать Элис особенности новой, сложившейся в последний год ситуации. – Из-за напряженности в отношениях с Россией, напряженности, возникшей и усилившейся после окончания войны, появилась некая сумеречная зона, в которую попадают люди, не совершившие противоправных действий. Это зона… можно сказать, что это зона морального осуждения… за определенные взгляды, за принадлежность к определенным организациям…

– Взгляды? – Элис рассмеялась и упала в кресло, будто от усталости у нее подогнулись ноги. – Кто знает, какие у меня сейчас взгляды? Я сама этого не знаю. Дорогой, ты, наверное, думаешь, что я круглая идиотка. В последние годы я действительно стала плохо соображать.

– Отнюдь, – ответил Арчер, как ему показалось, излишне резко.

– Да, да, – Элис печально покивала. – И тебе незачем отрицать очевидное. Даже Ральф иногда смеется надо мной, а ему всего четырнадцать. – Она сняла с книжной полки фотографию сына, всмотрелась в нее. – В прошлом году, – внезапно вырвалось у нее. – Должно быть, это связано с тем, что произошло в прошлом году.

– Произошло что? – недоуменно спросил Арчер.

– Я получила ужасное письмо. Написанное карандашом. Печатными буквами. С множеством грамматических ошибок.

– Какое письмо? – Арчер постарался изгнать из голоса нетерпение. – Элис, постарайся вспомнить все, что сможешь.

– Анонимное. Я прочитала только половину и выбросила его. Не могла заставить себя дочитать до конца. Меня обзывали последними словами. Ты бы удивился, если б узнал, что можно получить по почте. Мне предлагалось убраться туда, откуда я приехала, если я нахожу, что здесь очень уж плохо. – Элис рассмеялась. – Уж не знаю, что они хотели этим сказать. Моя семья живет в Нью-Йорке больше ста лет. Они мне угрожали. – Элис подняла голову, уставившись в потолок, вспоминая. Дряблая кожа на ее шее натянулась. – «Мы разберемся с тобой и такими, как ты, и скоро. Мы набираем силы, так что ждать осталось недолго. В Европе таким женщинам, как ты, брили головы, но здесь стрижкой дело не закончится».

Арчер закрыл глаза, стыдясь за людей, мимо которых каждый день проходил на улице.

– Почему ты не показала письмо мне?

– Не смогла. Они меня так гадко обзывали, что я никому не могла показать это письмо. Я купила новый замок и поставила на дверь цепочку. – Она нервно рассмеялась. – Может, и зря. Потому что ничего не случилось. Я даже забыла о письме, вспомнила только сейчас.

– Но почему письмо прислали тебе? У тебя есть какие-то соображения? – спросил Арчер. «Новая проблема, – подумал он, – угрозы обедневшим вдовам. Жизнь в большом городе таит массу опасностей».

– Да, – на удивление уверенно ответила Элис. – Письмо принесли после конференции, которая была прошлой зимой. Конференции, посвященной борьбе за мир, в отеле «Уолдорф-Астория». В ней участвовали русские писатели и композиторы…

– Ты там была? – изумленно спросил Арчер.

– Да.

– Каким ветром тебя туда занесло?

– Я должна была выступать, но не справилась с волнением и не смогла подойти к микрофону. Я собиралась говорить о негативном влиянии сцен насилия на детей.

«Безнадега, – думал Арчер, слушая этот мелодичный голос, – полная безнадега».

– Ты и представить себе не можешь, сколько они приносят вреда! – воскликнула Элис. – Людей мучают, убивают, бьют по голове. Из-за них я даже ссорюсь с Ральфом. Он сидит, слушает, становится нервным, перевозбуждается, вместо того чтобы гулять или готовить домашние задания. Я считаю, что их надо убирать из радиопрограмм. – Казалось, она сама удивилась собственной решительности. – Но потом, когда подошло время, я поняла, что не могу выйти к микрофону и выступить перед столькими людьми… – Вновь нервный смех. – Я сказала, что у меня разболелась голова.

– Вокруг отеля стояли сотни пикетов, – напомнил Арчер. – Неужели ты не понимала, что участие в таком митинге чревато неприятностями?

– Пикеты я видела. В них стояли какие-то подонки. Грубые, неотесанные. – Элис поджала губки. – Такие могут послать женщине анонимное письмо с грязными ругательствами.

– Твоя фамилия упоминалась в программке? – устало спросил Арчер.

– Да. – Элис приподнялась. – Думаю, она у меня в столе. Если ты хочешь на нее взгля…

– Не хочу, не хочу. Сядь. – Он не отрывал взгляда от Элис. Теперь он знал, почему журнал включил ее в черный список. «Не много же для этого нужно, – мрачно подумал Арчер. – Хватит одной непроизнесенной речи о влиянии дневных криминальных сериалов на сознание подростков…» Он покачал головой, чувствуя жалость и отчаяние. – Элис, каким ветром тебя туда занесло?

– О конференции я узнала от Френсис Матеруэлл, – ответила Элис. – Она же и предложила мне выступить. Сказала, что мое выступление еще раз укажет миру на необходимость предотвращения третьей мировой войны.

«Френсис Матеруэлл, – с горечью подумал Арчер. – Ей-то ничего не грозит, вот она и подставляет вдов, считающих каждый доллар».

– Пожалуйста, не сердись на меня, Клемент. – Элис чуть не плакала. – Среди моих знакомых многие видели в конференции какой-то подвох, а газеты прямо писали, что ее участники льют воду на мельницу коммунистов. И действительно, особой пользы конференция не принесла. Но я должна была пойти туда, потому что это мероприятие хоть в малой степени, но способствовало тому, чтобы власть имущие в Москве и Вашингтоне не ввязывались в войну… Полагаю, что мать, особенно если у нее один сын, обязана ненавидеть войну. Ральфу четырнадцать. Еще четыре или пять лет, и он достигнет призывного возраста… У моей сестры, она старше меня и живет в Чикаго, сын ушел на последнюю войну. Вернулся, но без половины лица, осколок снес ему подбородок. Его оперировали десять раз, но он все равно… – Элис запнулась. – Он отказывается выходить из дома. Он никого не хочет видеть. Дни напролет сидит в своей комнате. День за днем газеты пишут о необходимости проявить твердость, сообщают о выставленных ультиматумах, о солдатах, которых посылают на край света… Строятся новые подводные лодки, самолеты, ракеты, бомбы. А ты смотришь на своего сына четырнадцати лет от роду, который сидит в гостиной и пиликает на скрипке, и думаешь: «Вот что они ему готовят, эти старики в Вашингтоне, эти генералы, эти газетчики. Они ведут дело к тому, чтобы Ральфа застрелили. Разорвали на части». Вот о чем я думаю, когда читаю в газете очередную генеральскую речь, когда вижу новые самолеты в выпуске новостей, который показывают перед фильмом. И, вернувшись из кинотеатра, я захожу к нему в комнату, смотрю на него спящего и думаю: «Они хотят его убить. Они хотят его убить». Сейчас я тебе кое-что скажу, Клемент. – Элис повысила голос. – Если б на земле нашлось безопасное место и у меня было бы достаточно денег, я бы взяла Ральфа и уехала завтра же. На маленький островок, в Богом забытую страну, чтобы спрятать его там и остаться с ним. Разумеется, такого места нет. Они об этом позаботились. – Такой горечи в голосе Элис Арчеру слышать не доводилось. – Поэтому я сделала все, что смогла. Набралась храбрости и пошла на конференцию в «Уолдорф-Асторию», на Парк-авеню. А потом повесила на дверь цепочку, – добавила она со злой иронией.

– Элис, дорогая, неужели ты не поняла, что тебя использовали? – мягко спросил Арчер.

– И пусть. Я согласна на то, чтобы они меня использовали, если это поможет остановить войну.

– Сегодня коммунисты за мир, – заметил Арчер. – Завтра скорее всего они будут за войну.

– Не важно, – стояла на своем Элис. – Завтра я не позволю им использовать меня. А сегодня ничего не имею против.

Арчер пожал плечами.

– Ладно, я тебя понимаю. – Он достал трубку, начал набивать ее табаком из кисета.

– Ты считаешь, что я не права, Клемент, не так ли? – спросила Элис, в голосе вновь зазвучали нотки неуверенности.

– Нет, я так не считаю. – Арчер решил, что вопрос слишком сложный, чтобы вот так сразу дать на него ответ. Он поднялся с трубкой в руке. – Мне пора.

Встала и Элис.

– Клемент, что я буду делать, если они не позволят мне работать? На что я буду жить? На что будет жить Ральф? – Постаревшая, некрасивая, Элис стояла вплотную к Арчеру, не сводя с него глаз, с глупыми кудряшками, обрамляющими осунувшееся лицо.

– Не волнуйся, – только и смог сказать Арчер, хотя понимал, что проку от такого совета никакого.

– И ты позволишь им уволить меня? – Она схватила его за плечи.

Руки у нее были большие, сильные, Арчер почувствовал, как ногти впиваются в его кожу сквозь материю. Он глубоко вздохнул.

– Я на твоей стороне, Элис. И хочу, чтобы ты это знала.

– Ты позволишь им уволить меня? – повторила Элис, игнорируя его ответ.

Арчер обнял Элис. Ее трясло, он чувствовал, как дрожь волнами пробегает по ее телу. Она не плакала. Под платьем Элис носила корсет, материя скользила по нему.

– Клемент, – голос ее переполняло отчаяние, – ты позволишь им уволить меня?

Арчер поцеловал ее в щеку, прижал к себе:

– Нет. Обещаю тебе.

На мгновение Элис еще сильнее прижалась к нему, потом отпрянула. Она по-прежнему не плакала. Губы дрожали, но глаза оставались сухими.

– Когда-нибудь я скажу, как я тебе благодарна, Клемент. – Она коснулась трубки, которую он держал в руке. – Я рада, что тебе нравится эта трубка.

– Что? – Арчер взглянул на трубку. Утром он взял ее со стола только потому, что в ней не было пепла. И тут Арчер вспомнил, что Элис подарила ему эту трубку, когда он устроил ей роль в своей первой программе, еще во время войны. Эта вересковая трубка стоила больших денег. Однако раскуривалась она плохо и пользовался ею Арчер довольно редко. – Да, она в числе моих фавориток.