Читать книгу Альковные секреты шеф-поваров - Ирвин Уэлш, Irvine Welsh - Страница 14

Этот старый алкаш в свое время был крутым мужиком. Всю округу в страхе держал. Я раз десять видел, как он учил хорошим манерам пьянчуг, слишком нагло разевавших рот. Да, он был весьма опасен, любил показать силу – особенно напоследок, так сказать, накануне менопаузы, когда уже гремели первые звонки возрастного износа. Кончилось тем, что он сцепился с крепким молодым парнишкой, который его сломал, и с тех пор у старика в глазах стоит прокисший желтый огонь – то ли отсвет наступившего в душе мира, то ли признак сгоревшей печени. Кажется, его зовут Сэмми.

Теперь Сэмми выродился в ничто, в источник слюнявого бормотания над ухом вечного собутыльника Басби. Эта старая неразлучная парочка все время ошивается здесь, в темном пивном подвальчике на Дюк-стрит. Но сегодня Басби не пришел – наверное, развлекает мою старушку по самые помидоры… Так что Сэмми сидит один-одинешенек: рабочая спецовка, руки-лопаты, дешевая шоколадка в кармане, разум, замутненный алкоголем. Однако задевать его не стоит, ибо последнее, что теряет старый боксер, – это нокаутирующий удар. Даже нет, удар – это предпоследнее, а последним уходит звук гонга, что раздается в пьяной голове в самые неожиданные минуты.

Я почему-то думаю об отце, каким я его всегда представлял: поджарый загорелый здоровяк с квадратной челюстью и благородной сединой, рядом с безукоризненно ухоженной, отменно сохранившейся супругой, во дворе собственного дома где-нибудь в Новом Южном Уэльсе или в пригородах южной Калифорнии… Глупости, конечно. Он, скорее всего, горький хроник – может, даже один из сидящих в этом баре. Поэтому, наверное, моя старушка так его ненавидит: постоянно, куда ни пойдет, натыкается на его испитую харю. Он, должно быть, еще и деньги у нее канючит. А она всего лишь хочет уберечь меня от жестокого разочарования, потому что мой отец – если убрать пиво и сигареты – просто ничто, пустое место.

Говорят, скоро в барах нельзя будет курить. Тогда уж лучше сразу их поджечь, не дожидаясь, пока хозяева сами это сделают, чтобы получить страховку, потому что в некурящий бар ни один клиент носа не покажет. Сигаретный дым определяет самую сущность питейного заведения – от никотиновой копоти на стенах до хриплого, натужного кашля завсегдатаев. Сейчас, правда, завсегдатаев не так много: два беззубых алкаша, забивающие козла за столом, да старый боксер у стойки.

– Н-ну, – рычит он, – как жизнь?

Да, точно, его зовут Сэмми.

– Порядок, командир. Как сам?

Старик пожимает плечами – типа «разве не видно?». Я думаю в ответ: неужели так плохо? Ставлю ему пиво – старшим надо помогать. Даже если на кредитной карте долги. Раз имеешь работу, значит можешь позволить себе угостить человека. Он принимает подарок как должное, едва кивнув. Затем щурится, пытаясь сфокусировать мутный взгляд:

– Бев Скиннер, парикмахерша… Ты ее сын?

– Угу.

– Да уж, Скиннеры… Улица Теннант, старые добрые… Джимми Скиннер – это твой дед. По матери… А отец у тебя повар…

Я внутренне содрогаюсь. Заглядываю ему в глаза:

– Что?

Старик теперь настороже, думает, не сболтнул ли лишнего. Я уже слышал эти басни. Наша соседка миссис Брайсон, перед тем как окончательно выжить из ума, тоже говорила, что мой отец повар. Я списывал это на старческий маразм. А Трина и Вэл молчали, как партизаны, мать их здорово подковала. Зато старый алкаш Сэмми – он, похоже, что-то знает.

– Твой батя, – повторяет он неуверенно. – Поваром работал, нет?

– Ты его знаешь?

Его зрачки бегают, как символы в окошках игрового автомата, в унисон с туманными воспоминаниями. Но джекпот мне не светит, потому что стреляный воробей Сэмми затаился, ушел в глухую защиту.

– Не-а. Спутал с другим.

– С кем же, интересно? – спрашиваю я вызывающе.

Старый хрен поднимает брови. В его глазах, уже давно, казалось бы, подернувшихся пеплом, медленно разгораются боевые угли.

– А ни с кем!

Я вижу, куда идет дело, и поспешно приканчиваю пиво. Не хватало еще махаться с пьяным стариком в засранном баре. Такая драка независимо от исхода сулит лишь одно: позор молодому, у которого не хватило ума ее избежать.

– Ну ладно, будь здоров. – Я встаю, направляюсь к выходу.

И чувствую, пересекая зал, что его взгляд неотрывно сверлит мне затылок… Хлопает дверь – я оказываюсь в дождливой ночи, на пешеходной улице у подножия Лит-уок.

Я заглядываю в пару заведений, добавив к общему счету еще шесть кружек «Гиннесса» и три двойных «джек-дэниэлса» – залпом, без передышки. Алкоголь оглушает, как кувалда. Дома меня ждет Кей, вся в слезах. Заводит песню про свою карьеру, про танцы, про то, как мне плевать на ее будущее и вообще на все, – и в конце концов уходит. Мир скомкан, как после автомобильной аварии. Я пытаюсь возражать, но она смотрит сквозь меня. А я смотрю сквозь выпитое. Мы бесконечно далеки друг от друга, хотя и бредем бок о бок по руинам наших жизней.

Она пришла танцевать.

Я не замечаю ее присутствия – и страдаю, когда ее нет. В пустой квартире невыносимо сидеть одному. Выбегаю под дождь, снова прохожу мимо бара на Дюк-стрит – и вижу, заглянув в окно, как болтается на метафизическом ветру опьянения старый боксер, а рядом осуждающе качает головой успевший присоединиться к нему кореш Басби.

Мне хочется зайти и…

Мимо, мимо!

Не помню, как добираюсь до дома матери. Не помню, как она отпирает дверь. Помню только свой крик:

– Значит, повар, да?! Мой отец был поваром? Кулинарил папаша!

Мы начинаем друг на друга орать, и я повторяю как попугай:

– Повар, повар, повар, повар…

И вдруг в ее глазах появляется странное выражение – не злоба, а скорее насмешка, и она спрашивает:

– Ну и много он тебе обедов приготовил, сынок?

Я выбегаю, хлопнув дверью, решив, что не буду разговаривать с этой упрямой старой шлюхой, пока она не скажет правду…

Вернувшись к себе, устало поднимаюсь по лестнице, отпираю дверь… Вот оно. Лежит на каминной полке. Мое сердце останавливается.

Кольцо. Обручальное кольцо, которое я подарил Кей.

К этому я просто не готов. Да и можно ли приготовиться?

Мой отец, мой бедный папа! Такой хороший человек, никогда мухи не обидел. За что ему такое? Почему? Да еще и мамина скорбь – непрерывная, мучительная… Даже хуже, чем смерть отца. Все навалилось так внезапно, я просто не готов. Сломался. Не знаю, что делать. И Кэр со мной не разговаривает, молчит как немая.

Мы ждем у входа в церковь. Моросит дождь. Я оглядываюсь: почти никто не пришел. Отца всегда интересовала только семья – а семья-то небольшая, из старших родственников в живых уже никого. Кроме нас, явились только несколько человек из депо да пара соседей.

Так грустно, прямо зло берет: уходит по-настоящему хороший человек – и никто даже не удосужился проводить. А умри какой-нибудь публичный краснобай вроде де Фретэ, так целая толпа соберется, будут рыдать, говорить: ах, какой был замечательный! Крокодиловы слезы рекой… Но это будет фальшивая скорбь, не то что сейчас: ужасная, тихая, парализующая боль, прямо сердце на куски разрывается.

Папины друзья с работы твердят одно и то же. Он был честным человеком, не пил. Близко ни с кем не сходился, держался замкнуто. Сигнальщики со старого переезда в Торнтоне раскрыли маленькую тайну: в свободное время он вел дневник. Целые тетради заполнял густыми каракулями. Похоже, это была его главная страсть, на втором месте после семьи. А потом он стал машинистом и обрел наконец свое призвание. В одиночку водил большие поезда в Западный Хайленд.

К нам подходит большой начальник из депо, мистер Гэрриок, и говорит с неподдельной печалью:

– Таких, как Кит, больше не делают. Вы должны гордиться.

Панихида проходит очень красиво. Я полагал, что не буду плакать, но слезы сами текут, когда священник Годфри начинает рассказывать об отце – каким он был хорошим, как посещал церковь, помогал старым и больным.

Я стою снаружи, у дверей церкви, пожимаю руки всем выходящим. Иэн встряхивает мою руку и удаляется – даже на поминки не остался. Выражение лица у него очень странное. Наверное, так некоторые люди воспринимают чужую скорбь: не знают, как реагировать. Злой кусачий ветер студит мне голову. Переносицу начинает ломить, как от мороженого, если проглотить большой кусок. Я с облегчением забираюсь в машину и еду в отель на Ферри-роуд, на поминки.

Людей в зале немного. Мамины расчеты по поводу виски, шерри, пирожков с мясом, чая и сэндвичей с кресс-салатом оказались слишком оптимистичными. Она решила, что отошлет все лишнее в церковь и в пенсионный клуб.

Наш сосед Фил Стюарт поднимает бокал виски:

– За тех, кого с нами нет.

Мужчины из депо дружно присоединяются. Мама ставит чайную чашку и со скупой улыбкой салютует бокалом виски, к которому, конечно, не притронется. Папа не осудил бы: он и сам не любил пить.

Я поднимаю стакан апельсинового сока. В другой обстановке на меня посмотрели бы косо, а сейчас, наверное, думают: яблочко от яблони… Зато Кэролайн лихо опрокидывает бокал виски и тут же тянется за другим.

Какого черта она…

В желудке у меня и так неспокойно, а тут еще это зрелище! Я иду в туалет, запираюсь в кабинке и пыжусь, сражаясь с запором. Надо во что бы то ни стало очистить кишечник! Кен Рэдден из клуба «Заводные походники» постоянно твердит, что кишечник должен работать как часы.

Я думаю о двух цыплятах из «Харвест Мун», что вылупились вчера ночью. Люблю игры, где приходится строить, а не только взрывать да стрелять. Ребята из «Рокстара», которые пишут хиты типа «Grand Theft Auto», конечно, очень талантливы, но зачем столько насилия? А «Гейм информер» присудил им десять баллов. Почему люди транжирят свой дар на создание всяких мерзостей? Как они живут после этого? Будь у меня такой талант, я писал бы игры вроде «Харвест Мун». Неудивительно, что ее написали японцы. У них там все по-другому, не как у нас. Хорошо бы туда съездить! Японские девушки такие красивые… и добрые, наверное. И чистоплотные. И жены из них хорошие выходят. Считается, что они любят западных мужчин. Вот проблема так проблема: выбрать жену! Цилия уже отпала, остаются Энн, Маффи, Карен и Элли.

Маффи…

Снаружи доносятся голоса: двое мужчин подошли к писсуарам. По нержавеющей стали звенят струи.

– Западло, такой здоровый мужик.

– Да, семье сейчас нелегко.

– Блондиночка-то – дочь?

– Угу. Получше остальных.

– Видал, как рюмки опрокидывает?

– Я бы ее саму опрокинул.

– Ну, не забывайся! Ты где находишься?

– А чё? Я просто…

– Знаю тебя, «просто»! Ромео… По диаметру себе выбирай!

От их гнусного хихиканья у меня мурашки по спине. Я корчусь на холодном унитазе в приступе бессильного гнева. Такие подонки не могут быть друзьями моего отца! Почему их так много на земле? Куда ни плюнь! Грубые животные вроде Энди Макгриллена, который мне в школе жизнь отравлял. Пошлые свиньи вроде Дэнни Скиннера… Поверить не могу, что его любит такая красавица! Да и Шеннон к нему, кажется, неравнодушна. Я даже слышал, они целовались на рождественской вечеринке, но это, конечно, враки… Почему девушки такие глупые? Если бы они знали, каков я на самом деле! В очередь бы выстроились, можно не сомневаться.