Читать книгу Из секретных ящиков. Клуб любителей изящной словесности - I SU - Страница 2

Посвящается Лефу Иосифовичу

и Анастасии Трофимовне Кулага

Людочка выросла в Нерчинске и знала только одну красоту – лесную, даурскую. Она начала рисовать хорошо и рано. Уже в первом классе ей доверили изобразить в школьной газете дом Ленина в Ульяновске. Она старательно, хотя и кривовато, перерисовала его с мутной фотографии и раскрасила карандашами, жёлтеньким и зелёным.

Жёлтый цвет был у Людочки любимым, у неё и фамилия была Жолтовская. В классе ее дразнили «желтухой», а дома ласковую девочку звали Людомилочкой. Не только родители так её звали, но и знакомые по фамилии Шишковские, которые приходили в гости вместе со своим сыном Петреком.

Петя учился в одной с Людочкой школе, но на два класса старше. Он и жил на два дома выше по улице. Иногда Людочка ходила к нему после школы, приносила учебники и просила помочь с математикой. Он молча писал чернильным карандашом ответы в её тетради и не знал, что она приходила просто посмотреть на него украдкой.

Петя с детства интересовался геологией, камни собирал где-то у дороги и вдоль железнодорожной насыпи, верил рассказам о том, что кто-то в гранитной щебёнке отыскал изумруд. Ходил гулять к Савватеевскому карьеру и дома раскладывал свои разноцветные находки по ящичкам и коробочкам.

Когда школа закончилась, он уехал в Ленинград к своим дальним родственникам. С собой взял банку варенья, немного денег и письмо к тёте Малгожате, проживавшей на задворках Трубочного завода. У неё было две комнаты и кухня в деревянном доме, она держала козу и продавала молоко. При этом была грамотной, носила очки в железной оправе и читала по вечерам газеты мужу. Соседи называли её Машей.

Петя поступил учиться в горный институт, а когда закончил, то вернулся в Нерчинск. По примеру своей тёти Маши он стал носить очки и говорить «prosze». Работать устроился на железнодорожную станцию, его отец был болен и Петрек не решился уехать, чтобы не оставлять мать один на один с надвигающимся горем.

Людочка сразу после школы устроилась работать в библиотеку. Они стали встречаться каждый день: то по пути на работу, то по пути с работы, то просто ходили в кино или гуляли в городском саду по воскресеньям. Петя приходил к ней в гости и пил чай с зелёными яблоками, которые резал ножом и бросал в кружку. Людочка смотрела на него, улыбалась и разглаживала руками скатерть на столе.

Они поженились в ноябре, снег уже завалил город по самые окна. По вечерам в жарко натопленном зале библиотеки стали собираться друзья Пети и Люды. Они приходили со своими пожилыми и не очень родителями, читали вслух газету или слушали репродуктор, говорили много, иногда по-польски. Так и получилось, что в библиотеке завёлся «польский клуб».

Мало кто знает, откуда в провинциальных сибирских городках взялись все эти Легчинские, Яновские, Сваровские и Лясковские. Кто помнит тех шляхтичей, что были сосланы в тайгу на каторгу и поселение… Но вот они, пани и паны, называют друг друга «товарищами», работают в советских учреждениях, говорят и думают по-русски. Издавна дружат семьями и тайком крестят детей у ксенза. Никто бы не мог и подумать, что кто-то из них, из своих, написал донос, отправил его по почте и сидит здесь на стуле и слушает rozmowa «польских шпионов». Шел 1937-й год.

Многих тогда арестовали, но Петя и Людочка успели уехать в Ленинград, к тёте Маше, словно шапкой-невидимкой накрылись они и выскользнули из НКВДшных рук. Петя устроился на работу на Трубочный завод имени товарища Калинина, а Люда пристроилась там же, на скромную должность уборщицы в цехе. Куда же ей было деваться, если образование только школьное, а потом она только книги в библиотеке выдавала.

Жили они хорошо, но небогато, коз у тёти Маши теперь стало две. Ели козы траву во дворе и то, что в мусорном ведре находили. Молоко всегда было в доме, Петя приносил продукты, хлеб и чай.

Потом опять был ноябрь, опять выпал снег по самые окна, а на Карельском перешейке началась война. Стало ясно, что стране скоро будет нужно больше металла и горного инженера Петю отыскали на заводе и отправили работать по специальности – на обогатительных комбинат недалеко от Ленинграда. Ему удавалось иногда приезжать, встречаться с Людочкой. Весной 1941 года она узнала, что у них будет ребенок. Возвращаясь с работы, Люда проходила во двор под цветущими сиренями и улыбалась своему внутреннему миру.

В это время Петя уже получил новое назначение, нужно было снова садиться в поезд и ехать в Сибирь. Там, в Кузбассе, тоже было железо, и его нужно было всё больше, страна доживала последние мирные дни.

Людочка должна была приехать следом, она уже паковала вещи к переезду. Но прибыв в Новокузнецк, Петя узнал, что там его уже ждет другое назначение, на угольную шахту с ироничным называнием «им. Кагановича» в Прокопьевске. Знает ли читатель всех братьев Кагановичей, управлявших в разное время советским государством? Лазарь Моисеевич, Михаил Моисеевич, Юлий Моисеевич, Израиль Моисеевич и Арон Моисеевич…

Прокопьевск лежит на пути в Новокузнецк, а это значит, что Людочка гарантированно проедет мимо, поскольку предупредить её о смене пункта назначения не было никакой возможности! Из-за начавшейся войны вся информация, связанная с добычей полезных ископаемых, была полностью засекречена… Петя не спал всю ночь в холодной необжитой комнате с окнами без занавесок. Но придумать ничего не смог.

Он пришёл в первый свой рабочий день в шахтоуправление и узнал, что на вверенном ему объекте работают заключённые, которых охраняют вооруженные люди с собаками. Его задачей было сделать так, чтобы угля они добывали больше, а хлеба ели меньше. При виде ромбов на петлицах, у Пети сердце сжалось от воспоминаний о «польском клубе», не мог он смотреть в глаза охранникам и их собакам. Зэкам в глаза смотреть он постепенно научился и тогда увидел в них обычных мужичков – разных, конечно, и опасных, но и работящих, хозяйственных. Многие из них жили «на посёлке», по-крестьянски пили брагу и обеденную ложку носили в сапоге.

Задолго до войны заключённых уже использовали на шахтах на самых тяжёлых работах. Теперь, когда городские мужчины и мальчики уехали на фронт, рассчитывать горному начальству приходилось только на них, на зэков.

Здесь в Сибири сохранилось дореволюционное мироустройство образца благородного разбойника Ваньки-Каина. В тюрьмах традиции чтились: все заключенные делились на «масти» во главе с «ворами в законе», знатоками правил, «коронованными» авторитетами. Они были бескомпромиссны и упорно строили своё квазигосударство из уголовников и «политических». Их упорное сопротивление советской власти с началом войны дало трещину, многих их патриотические настроения заставили пойти на сотрудничество, или даже на работу.

Знал и Петя про правила разные, про то, что есть среди его подчинённых такие, что работать, вроде бы не должны. Но и у них совесть вдруг так повернулась, что стали они «ломом подпоясанными» и пошли в забой уголь лопатить. Был среди них один такой из блатных – Юра Богомол. Из забоя он уже сам и выбраться не мог – болел сильно. Но тюремное начальство больничных не выдавало, считался он здоровым, хотя кашлял сильно с кровью. Нельзя ему было в холоде и темноте оставаться. Петя с ним несколько раз встречался, когда смена заканчивалась и шахтёры, чёрные, как черти из дантова ада, поднимались в расшатанной клети на поверхность. Поговорил как-то Петя с ним душевно, пообещал найти работу в управлении. Хотя самому страшно было разговаривать на глазах у охранника с собакой. Но всё получилось, должность каптёрщика как раз была вакантная. Юра согласился, хоть и было это не по «понятиям», но мужики ему сказали, что война все спишет. И стал он на поверхности работать. Лечение тоже какое-то назначили, но свет дневной и тепло летнее Юре больше помогли. Теперь, когда он встречал Петю, здоровался с ним, с уважением. Потом пришёл к Пете от зэков посыльный, как бы по угледобытческому делу. Сказал: очень общество тебя благодарит и ежели есть у тебя нужда какая – все сделаем, что попросишь, только если это просьба не идеологическая, а личная.

А у Пети к этому времени уже не нужда была, а беда настоящая. По их договоренности Людочка ехала на поезде – с вещами, беременная, по летней жаре. Уже и это плохо. Но хуже того было, что не знала она, что не нужно ей до Новокузнецка ехать, а нужно ей раньше, в Прокопьевске на станции сойти.

И ходил он, когда мог, ко всем проходившим мимо поездам, в окна заглядывал, людей спрашивал, не видел ли кто Людочку. Но и к вокзалу ходить часто не получалось: дневал и ночевал он на работе – по закону военного времени. На столе его рабочем стояла карточка фотографическая. Вот её Петя и отдал зэку, историю свою рассказал и попросил помочь, а уж как помочь – он и сам не знал…

Людочка ехала через долгую равнину, через степь, через Волгу, сначала через светлые берёзовые леса, а потом и через тёмную тайгу. Чем-то по пути они питалась, и воду из чайника пила. Ходить могла с большим трудом, ноги отекали. Она стала лицом худа и некрасива. Ухаживал за ней сосед, пожилой учитель математики, который ехал в Забайкалье к своим взрослым детям. Они ещё в начале 30-х уехали строить на станции Тихонькой свою национальную мечту, землю обетованную, город Биробиджан. Он был деликатен и услужлив, ходил на коротких вокзальных остановках за кипятком – для себя и для Людочки, а на лесных станциях уже продавали черемшу и землянику, как-то и их он умудрялся покупать, говорил, что Людочке нужны витамины.

Мужики с «посёлка» ходили теперь на станцию по очереди – встречали все до единого поезда, идущие дальше на восток. Фотографию завернули в бумагу, чтобы не испачкать и краёв не обломать. Передавали её из руки в руки. В этот самый день Людочкин сосед с утра не вставал с постели, заболел. Тогда пришлось ей самой с чайником ковылять к выходу из вагона, где и здоровый человек мог ноги переломать, спускаясь на перрон. Пятиминутная стоянка в Прокопьевске для неё могла обернуться катастрофой, отстать от поезда она боялась больше всего на свете. Вышла, озираясь, подошла к крану, встала в очередь. Тут к ней подбежали два уголовника, за руки схватили, что-то говорят, а она не понимает, визжит, чайником отбивается. Они ей фотографию к самым глазам подносят, а она чувствует только, что куда-то падает и всё вокруг кружится. За это время мужики всё нашли, и вагон её и место, чемодан, сумку её с документами и тюк с бельём забрали, через окно всё на перрон выбросили и сами из дверей выскочили, а тут и паровоз задымил, загудел, дёрнулся и отчалил.

Людочка только в себя приходить начала, как уходящий поезд увидала, опять на щебёнку повалилась. Мужики нашли лошадь с телегой, свалили туда все пожитки вместе с Людочкой, подпёрли её своими спинами, чтобы на ухабах не свалилась и поехали потихоньку на шахту имени Кагановича.

Так эта история и закончилась. Дочка у Людочки скоро родилась и жизнь наладилась, хорошо им было в Прокопьевске. По-польски не говорили совсем, разве только когда ездили в тёте Маше в гости. Война к тому времени, dzięki Bogu, закончилась.