Читать книгу Все беды из-за книг! Han, sorginak dauden lekuan - Ив Соколофф - Страница 7

Внезапный ночной дождь монотонно шелестел листвой небольшого ухоженного сада, окружавшего двухэтажный, недавно побеленный дом, робко прячущийся за мрачной громадой собора. В маленькой пропахшей ладаном и книжной пылью комнате наверху, было темно и душно. Старый священник всю ночь не сомкнул глаз, ворочаясь с боку на бок на своей узкой скрипучей кровати. Еще несколько дней назад он вроде бы твердо решил поскорее избавиться от жутковатой книги, даже не читая, и потому не стал заносить ее в дом, а оставил в маленьком сарайчике для хранения садового инструмента, притулившемся возле забора. Но время шло, а книга оставалась на месте; каждый раз, проходя мимо сарайчика, пресвитер Игнасио замирал возле запертой двери, словно прислушиваясь, и, покачав головой, проходил мимо, удивляясь собственной нерешительности.

И теперь, наконец он понял, что же ему мешало уничтожить книгу: надежда. Крохотная иррациональная, невесть кем внушенная мысль, что еще не все потеряно, что унылую одинокую жизнь приходского священника-полуинвалида можно исправить, отмотать назад до того перекрестка, где он свернул не туда, и выбрать другую дорогу, путь полный ярких красок жизни, о которых он, прожив семь десятков лет, знал только понаслышке. И для этого ему были нужны только две вещи: побольше времени впереди и здоровье. Сущая ерунда с точки зрения высших сил.

Пресвитер Игнасио вытер платком вспотевший лоб, словно прогоняя этим жестом крамольные мысли. От сырости ныли суставы, от бесконечно крутящегося в голове сочетания: «Вечная молодость, вечная молодость, вечная молодость» ломило виски. Пытаясь отвлечься, не раз он поднимался с кровати и начинал истово молиться перед небольшой статуей Девы Марии, стоявшей в углу комнаты. Но молитвы не помогали, стоило ему с кряхтением вновь улечься на скрипучую кровать и укрыться теплым одеялом, как круговерть в голове возобновлялась. Наконец старый священник сдался. Он накинул теплый халат на тощие плечи и, охая спустившись по затертым ступеням, вышел в мокрый прохладный сад. Уже почти рассвело. Дождь прекратился, и в ясном высоком небе мерцая догорали последние искорки звезд. Старик отомкнул простой замок сарая и заглянул внутрь, в тайне надеясь, что книги там не окажется, и все разрешится само собой. Но нет, завернутый в бумагу фолиант лежал на верстаке, там, где он его и оставил, прямо под маленьким квадратным оконцем, чуть освещенный разгорающейся зарей. Пресвитер помотал головой, отгоняя последние сомнения, решительно вошел внутрь и схватил тяжелый сверток, чувствуя ладонями неприятную шершавость отсыревших газет.

– Надо прямо сейчас бросить эту штуку в реку! Просто на всякий случай. Ясно же, что это просто подделка, реквизит какой-нибудь гадалки… Кто-то решил подшутить надо мной, а я поверил… – вяло убеждал себя священник, бормоча под нос и поворачиваясь к выходу, – хотя, если это подделка, что такого, если я просто взгляну? Кому от этого будет плохо?

Он настороженно замер на пороге, словно услышав что-то, затем встряхнулся, покачал головой и, оставив дверь сарайчика открытой нараспашку, заковылял на негнущихся ногах в дом. Священник поднялся наверх и, водрузив сверток на стол, распаковал книгу какими-то вдруг чужими непослушными руками, бросив смятые газеты прямо на пол. С тускло-металлического чеканного переплета вновь зловеще оскалился череп. Старик дотронулся до гримуара – книга показалась ему очень холодной, почти ледяной, ему в голову вдруг пришла шальная мысль, что если лизнуть переплет, можно запросто прилипнуть к нему языком. В далеком детстве, когда зимние ночи в горах были гораздо холоднее, не то, что сейчас, он как-то поутру увидел на массивной дверной ручке крошечные ледяные иголочки. Ему так захотелось узнать, каковы они на вкус… В результате он чуть не лишился части языка, в панике пытаясь высвободиться… Как давно это было… Как же он стар…

Повинуясь вдруг внезапному импульсу, преподобный отдернул руку и, схватив со спинки кровати банное полотенце, накинул его на статую Девы Марии, как платок на клетку с попугаем. Затем включил лампу и одним резким движением раскрыл книгу приблизительно на середине. По комнате пробежал ледяной ветерок, шевеля остатки седых волос вокруг вспотевшей лысой макушки священника, электрический свет, казалось, чуть потускнел. Какая-то часть души преподобного Игнасио, еще способная рассуждать здраво, забилась в панике, осознав, что эта книга – никакая не подделка, а самый настоящий гримуар, невесть каким образом дошедший до нашего времени из смутного средневековья. Но было уже поздно: скрюченные артритом пальцы ласкали холодные тяжелые страницы плотной желтоватой бумаги, заполненные крупными, поблекшими от времени готическими буквами, слезящиеся глаза жадно всматривались в непонятные чертежи и схемы, а в голове крутилась, как заводная игрушка, только одна мысль: «Вечная молодость, вечная молодость».