Читать книгу Светлые истории. Классика самиздата - Иван А. Алексеев - Страница 5

В пять минут восьмого Марина вскочила в автобус с детьми, который ждал ее на спуске около Кремля. Стоило ей запрыгнуть на подножку, как машина сразу поехала, так что знакомиться получилось на ходу и не очень удобно.

В автобусе был сопровождающий от комитета по делам молодежи, которого Марина видела несколько раз в студенческом совете. В креслах полулежали не выспавшиеся чеченские ребятишки, почти одни мальчишки, а на задних сидениях широко устроились два здоровых заросших мужика в затянутом ремнями камуфляже, обутые в высокие армейские «берцы» на шнурках. Новенькие ремни на них поскрипывали от движений, одежда таинственно надувалась, точно они были вооружены с головы до пят, как с перепугу подумала Марина, которую старший чеченец почти насильно усадил рядом с собой.

Недовольно пробурчав, что она на пять минут опоздала, чеченец представился Баширом, своего помощника назвал Керимом и сказал, что с ребятами она будет знакомиться в их присутствии, когда они приедут на место, и что всю свою работу она будет делать на их глазах и с их согласия.

Башир хорошо говорил по-русски. Сказав все, что хотел сказать, он потерял к Марине интерес и стал смотреть в окно.

Керим был помоложе и пошустрее. Он посматривал на Марину и даже как будто ей подмигнул. Потом засмеялся и что-то весело спросил у Башира на своем гортанном языке. Башир ответил, не поворачиваясь и как-то нехотя, сквозь зубы. После его слов Керим осекся, сник и тоже уставился в окно.

Трое мальчишек всю дорогу залезали коленками на свои кресла, высовывая головы, и, посмотрев на Марину, с шумом плюхались задами на сидения, оживленно пересказывая друзьям свои впечатления о девушке. Один из них, самый маленький, как показалось Марине, и с самыми озорными черными глазками, выглядывал чаще других и, не выдержав, спросил, как ее зовут и сколько ей лет. И ответил, в свою очередь, не обращая внимания на смех соседей, что его зовут Иса, что ему десять, и что с ним в автобусе его сестра Зухра. И что у него есть еще одна сестра, которая осталась в Чечне.

У Марины были с собой фотооткрытки с видами местного заповедника. Она дала их посмотреть Исе, а Иса отдал их сестре, которой они очень понравились. Марина попросила Зухру принять открытки в подарок. Зухра засмущалась, но подарок взяла и поблагодарила.

Короткое общение с Исой и его сестрой успокоило Марину, не придумавшую пока, как себя вести с молчавшими бородачами; она устроилась поудобнее и стала смотреть, где они едут.

Автобус бодро гудел в сторону Камызяка. Этой трассой в детстве девушку возили в летние лагеря.

Район детских лагерей, куда она ездила, располагался вдоль реки Кизань за селом Яксатово, в нескольких километрах вниз по реке. В том районе было не меньше пяти лагерей. Первый раз в лагерь она ездила в последний год советской власти, и запомнила, что они носили имена героев-пионеров, а самый дальний и новый из них, с собственным большим открытым бассейном, – космонавта Юрия Гагарина. Как она слышала, теперь на Кизани один этот лагерь и функционировал. Еще два лагеря стояли законсервированными, а самые ближние к городу поломали, и на их месте построили базу отдыха, куда направлялся автобус. И получалось, что Марина едет в старые знакомые места, где старый лагерь преобразился в современное место отдыха, словно отвечая ее преображению из ребенка в современную молодую женщину.

Марина сосчитала, сколько лет здесь не была, – у нее получилось семь лет. За это время вдоль пригородной трассы выросли новые незнакомые строения, а села, раньше четко разделявшиеся между собой, соединились в пригороды. Несмотря на изменения, все-таки она узнала Карагали, Яксатово и поворот дороги вслед повороту реки. За поворотом начинались степи с мелиоративными канавами – слева от дороги – и прибрежные рощицы из редких ив, тутовника и тополей, полузатапливаемых в паводок, – справа.

Почти сразу за поворотом, переехав канаву и небольшое поле, автобус свернул к реке и подъехал к огороженной забором территории базы.

Рощицы вдоль реки, которые запомнила Марина, начинались теперь отсюда. По первой из них, облагороженной посаженными вдоль подъездной дороги туей и молодыми тополями, минуя круглый «пятачок», который в памяти Марины связался с клумбой на въезде в бывший когда-то здесь лагерь, автобус подъехал к трехэтажному кирпичному зданию, выкрашенному в насыщенный синий цвет, и остановился в его тени.

Автобус встречали женщина-администратор, мужчина в сером костюме и три милиционера с короткими автоматами, служебная машина которых стояла у подъезда. Башир и Керим по очереди обнялись с мужчиной и стали о чем-то договариваться с милиционерами. Их разговор затянулся. Башир недовольно взмахивал рукой и качал головой.

Дети в автобусе зашумели, прильнули к окнам, забегали по салону. Дожидавшаяся вместе с Мариной администратор сказала, что для них накрыт завтрак. Марина покраснела, почувствовав себя старшей, и подошла к мужчинам.

– Башир, можно кормить детей? – спросила девушка, превозмогая несвойственную ей робость.

Бородач повернул к ней голову, посмотрел прямо в глаза, осторожно кивнул и приказал Кериму идти с ними.

Марина пошла к автобусу. Сердце у нее колотилось, она мысленно заклинала ребят послушаться и пойти за ней.

Ребята ее послушались и пошли.

Пока дети кушали, Марина их еще раз сосчитала. Тринадцать мальчиков и шесть девочек. Мальчишки обычные, озорные, в брюках, шортах, футболках. У двоих – Аки и Тагира – усы, но лица нежные, им не больше четырнадцати. Два мальчика были младше Исы, лет восьми.

Маленьких девочек не было. Все девочки в платьях и, кроме одной – Нафисы – в платках, а у трех, вроде бы старших, платья чуть не до пят. Нафиса назвала Марине, как девочек зовут и сколько кому лет. Нафиса оказалась самой старшей. Ей уже исполнилось четырнадцать, а Зухре и двум другим девочкам в длинных платьях, на которых подумала Марина, что они старшие, еще нет. У двух девочек были косы, у остальных волосы были пострижены, короче всех – у Нафисы.

Мальчики и девочки расселись за разными столами. Марине с мужчинами, как она уже поняла со слов Керима, тоже придется сидеть порознь.

Помещение, где им предстояло питаться в течение трех недель, называлось здесь рестораном и – тяжеловесной полированной мебелью, дорогой посудой, приглушенным светом, фотопейзажами на стенах и ценами – отвечало своему названию. Просмотрев меню, Марина порадовалась, что вычет за питание из ее зарплаты не предусмотрен, а то получать денег за работу ей бы не пришлось.

Наскоро перекусив, Марина успела пообщаться с любопытствующими женщинами – официанткой и администратором. Она рассказала им про себя и то немногое, что ей рассказали самой и о чем по возможности просили не распространяться: приехали дети погибших чеченских милиционеров, которых пригласила отдохнуть и опекает местная власть. Женщины, в свою очередь, рассказали, что на первом этаже у них ресторан, служебные помещения, бассейн и тренажерный зал, на втором и третьем – гостиничные номера. Что Марина и чеченцы будут жить на втором этаже, что на их этаже других постояльцев не будет, что двери с лестницы на их этаж будут закрываться на замок, и что вежливый мужчина в костюме тоже предупредил женщин не говорить посторонним ничего лишнего.

Поевшие дети начали хулиганить: залазить под столы, двигать тяжелые стулья. Марина скомандовала им забрать в автобусе свои вещи и размещаться по комнатам, которые она им укажет. Но поруководить не получилось. В дверях нарисовался Башир.

– Не ты здесь командир, Марина, – сказал он укоризненно. – Мы с тобой договаривались – все через меня.

– Но мальчишки балуются. Их надо устроить по комнатам. И администратор ждет… Башир, можно я займусь детьми?

– Хорошо. Устраивай ребят. Ты спросила, – я разрешил. Всегда спрашивай, Марина, я тебя очень прошу.

«Да знаю я свое место, не переживайте. Спасибо, хоть имя запомнил», – подумала в сердцах девушка.

Когда все устроились, Марина решила осмотреть, что интересного есть на территории базы.

Дверь на их этаж уже закрыли, и на развернутом стуле перед выходом, облокотившись на спинку, сидел Керим. Встретившись с ним взглядом, девушка поняла, что ей надо стучать к Баширу.

– Кто?

– Это Марина. Я хочу выйти на улицу. Мне надо отпрашиваться, если я хочу выйти?

– Надо отпрашиваться. Зачем тебе выходить?

– Хочу посмотреть, что там есть, где играть детям. К речке хочу выйти. Не будем же мы целыми днями сидеть в четырех стенах!

– Хорошо. За забор не ходи. Туда нам нельзя.

Марина начала жалеть, что согласилась на эту работу. Теперь и чеченцам надо кланяться. Мало ей Руслана.

Осмотр территории базы радости не прибавил. За корпусом до самой речки простиралась открытая ровная площадка с выжженной солнцем травой, без деревьев. Сухая потрескавшаяся глина под ногами казалась каменной. Выложенные тротуарной плиткой тропинки косыми лучами вели от здания к теннисному корту с искусственным зеленым покрытием, песчаной волейбольной площадке и к реке. Вдоль тропинок были разбиты цветочные клумбы. Садовник-казах с морщинистым лицом, затененным старой широкополой фетровой шляпой, заканчивал поливать цветы, заливая до краев последнюю канавку.

Было около одиннадцати утра, а солнце пекло так, что ноги сами искали тень, которая была только у корпуса, под редкими деревьями вдоль кирпичного забора и железной ограды, отделяющей базу от реки, и под крышей одинокой беседки, на песке около которой лежал опрокинутый мангал, и стояла открытая печь, выложенная из кирпича.

В жару на этой площадке делать нечего. Утром надо попробовать организовать ребят на зарядку. Вечером на корте мальчишки могли бы поиграть в мяч. После ужина можно посидеть с ребятами в беседке, если другие отдыхающие не придумают жарить здесь шашлыки.

Калитка в береговой ограде была закрыта на замок. Посмотрев сквозь прутья, Марина убедилась, что искупаться в речке не получится, хотя ей очень хотелось. Берег был каменистый, пляжа поблизости не было, дно, скорее всего, илистое, в воде у берега торчали ржавые остатки железных канатов, валялись пустые бутылки и разный мусор.

Она медленно прошла вдоль ограды в тени тополей, думая, что место, куда их привезли, совсем не походит на живое пространство ее лагерей. Там было много деревьев, кустарники, камыш и лебеда, были полузакрытые веранды в летних домиках, деревянные беседки, увитые плющом и диким виноградником, качели, скамейки. Хоть не так прилизанно и аккуратно, что-то поломано, но всюду интересно. В голове мельтешили воспоминания о тенистых закутках, которые были на каждом шагу, о цеплявших шорты кустах на берегу, куда им тоже не разрешали выходить, но куда они пробирались подсмотреть, как мальчишки плавили пустые целлофановые кульки, собирая капающую массу в железные ложки. Из кульков у них получались красивые овальные черно-зеленые кулоны, на которых ножичком и зубной пастой можно было нарисовать имя или цветочек. У Марины было два таких кулона, один из которых ей подарили, а другой она выменяла на значок.

В тех лагерях только в самое пекло, в обед и «мертвый» час, прятались от солнца в домиках, в другое время всегда можно было найти, где поиграть. Куда все делось? Неужели вырубили и поломали?

Марина вернулась к зданию и обошла его кругом. Кроме дорожной аллеи, с этой стороны были клумба с цветами и ряды привязанных к палкам саженцев, которым еще расти и расти. За саженцами – забор из сетки-раубицы и, через поле, трасса с ползущими мимо машинками.

Марина попросила администратора показать бассейн и тренажерный зал.

Зал с железом им с детьми вряд ли пригодится, зато бассейн ей понравился. Внутри не жарко. Дневного света из высоких узких окон вдоль длинной стены достаточно. Прозрачная голубая вода, притягивающая взгляд. Длинная ванна, дно с уклоном. Есть мелкое место, где можно учить детей плавать.

Пока Марина ходила, дети уснули. Впустивший ее Керим закрыл дверь на ключ и тоже пошел спать.

Марина закрылась в своем номере и под монотонный гул кондиционера стала думать, что ей делать.

Она попыталась написать на листочке план занятий с детьми. План получился куцый, неинтересный.

Все детские игры, в которые она играла в летних лагерях, разные догонялки, которые ей особенно нравились, тут не организуешь. Чем еще увлекали детей в ее время? Чтением интересных книжек, которых было не достать, и рассказом необычных историй. Но теперь доступны любые книжки, а дети не очень любят читать. И что читать чеченцам? Что им рассказывать? К тому же мальчишкам? Откуда она знает, что им интересно?

Что же еще можно придумать?

Однажды воспитательница водила их в недалекий поход на соседнюю речку Царев, на Осыпной бугор, рассказывала про маленькие яблони-китайки, которые там раньше росли, и показывала оставшиеся от обширных садов деревья с жесткими красными плодами, которые можно было спрятать в кулак.

Одно лето они играли в «зарницу» ниже Осыпного бугра, в районе Кирпичного завода. До сих пор ей обидно вспоминать, что их отряд проиграл из-за мальчишки, который устал лежать на земле и встал, выдав хитрую засаду.

На такую игру ее черноглазые подопечные могли клюнуть, но ведь за территорию выходить нельзя, а на территории не поиграешь.

В общем, ничего толкового не придумывалось, и Марина уже хотела опустить руки, но тут в ней проявились упрямство и воля, которые она узнала в себе, борясь с чувством к Руслану. Воля не хотела отступать, спрашивая, зачем тогда она собиралась с силами, зачем переламывала себя, зачем давала слово людям? Набежавшие вопросы в полуденной тишине так усилились и придавили голову, что Марине еле хватило мочи сделать шаг до кровати и упасть на нее. В солнечных отблесках под потолком она разглядела пылинки, которые дрожали на месте, точно танцевали. Воздух над ней был густ и недвижен, но из-за пылинок ей показалось, что он задрожал. В его дрожании постепенно вырисовалась альтернатива: либо склонить голову, забыть страдания, подчиниться Руслану и всем обстоятельствам, образуемым вокруг нее другими людьми, либо слушать себя и бороться изо всех сил, какие у нее есть.

Сначала ей опять показалось, что проще сдаться и плыть по течению, а потом сердце сжала тоска, и она подумала, что умрет, если сдастся.

Дрожавший воздух прислушался к ней и остановился, образовав в себе нечто прозрачное, похожее чертами на лицо матери. Мамино лицо гримасничало, пытаясь подсказать, что делать, потом передернулось от резкого движения, спуталось и обратилось в другое и уже мужское, столь же прозрачное и полузнакомое. Марина подумала было на Руслана, но тот, кто был в ней, возмутился и с его помощью внутри сложилось «па-па». А когда она поняла, какое слово сложилось, то передернулось и спуталось и это лицо. И так вдруг жалко ей стало, что все у нее путается, что она плюнула на себя и стала думать про осиротевших ребятишек, которых привезли в чужие им степи, чтобы отвлечь от тоски по родителям. И она загадала думать об этих детях столько, сколько будет нужно, чтобы войти к ним в доверие и попробовать отвлечь от сиротских чувств. И поняла, что если у нее получится то, что загадала, то она и беду с Русланом переживет и дальше сможет жить по своему, а не чужому велению.

С этими мыслями ей сразу стало легко. Она вскочила с кровати и побежала поднимать сонную компанию на обед.