Читать книгу Токсичный компонент - Иван Панкратов - Страница 9

Добровольский смотрел на коробку конфет и чувствовал, как где-то внутри него дымятся предохранители.

Обычная коробка. Самое банальное для приморца «Птичье молоко», незаметно заклеенное по бокам тонким скотчем, чтобы крышка случайно не раскрылась. Внутри – ряды сладких кирпичиков в шоколаде. Максим представлял себе жёлтую, белую и коричневую начинки в каждом из рядов, вспоминал, как обычно ел эти конфеты в детстве – потихоньку объедая шоколадные стенки «кирпичиков» и оставляя зефирку напоследок – это уже потом он узнал, что начинка называется суфле, но для него она на всю жизнь осталась зефиркой.

Коробка лежала на столе. Добровольский не прикасался к конфетам – Марченко сама положила их туда, куда он показал взглядом.

– Мне кажется, она должна догадаться, почему уже в… В четвёртый раз я именно так принимаю её презенты, – сказал Максим, не отрывая взгляда от «Птичьего молока». – Ничего не могу с собой поделать.

Началось это около двадцати дней назад, когда к ним в отделение по «скорой» днём поступила молодая и относительно нетрезвая женщина – Люба Марченко. Добровольский вышел из кабинета и встал напротив, надеясь сразу понять, по какому поводу она здесь.

Синяк под левым глазом, забинтованная левая кисть. Всё. Хотя нет, к этому можно было добавить злой безадресный взгляд, непонятного цвета многократно линявшую кофту, мятую юбку, дамскую сумку с оборванным ремешком и кроссовки без шнурков.

– Подпишите, – фельдшер протянула сопроводительный лист. – У нас ещё два вызова в очереди, а мы тут всякую пьянь возим.

– Чой-та всякую пьянь? – возмутилась пациентка. Хирург сразу обратил внимание на дефект речи – ему казалось, что у неё не до конца раскрывается рот, причём только с одной стороны, из-за чего говорила она, как в мультиках. – Что за отношение?

Она попыталась встать, но вдруг тоненько взвыла и аккуратно опустилась обратно.

– Да заткнись ты, – коротко кинул фельдшер, дождавшись подписи. – Обезболили. Перевязывать не стали. Вам всё равно смотреть. Ладно, мы поехали.

Максим кивнул, дождался, когда хлопнет дверь, посмотрел в лист и спросил:

– Что случилось и когда, Любовь Николаевна?

– Вчера, – коротко кивнула она. – Вчера случилось. В гостях. Кипятком облили меня.

– Вчера? – уточнил Добровольский. – А «скорую» вызвали – сегодня. Почему?

– Потому что не могла. – Максим видел, что она хочет закинуть ногу на ногу, но под юбкой что-то сильно мешает. Похоже, все ожоги были на бёдрах – сидела она, отнюдь не интеллигентно расставив ноги и постоянно об этом забывая.

– Что же вам мешало, Любовь Николаевна? – Добровольский сунул руки в карманы халата. – Алкогольное опьянение?

– Можно просто Люба, – подмигнула ему пациентка. – Любо, братцы, любо… – попыталась она спеть, но смогла только прошептать эти известные слова, после чего вздохнула и шмыгнула носом.

– Хорошо, – согласился Максим. – Пусть Люба. Давайте поподробнее. Когда был ожог, как вы его получили, что делали сразу после и потом в течение суток?

– Очень много, – сказала Марченко. – Очень.

– Что много?

– Вопросов, сука, много. Как ты их все запоминаешь?

Она откинулась на стуле, не заметив, что ударилась головой о стену.

– «Тыкать» мне не стоит, уважаемая, – слегка скрипнув зубами, уточнил Добровольский. – Идём в перевязочную, смотрим. А вы пока вспоминайте всю историю, что с вами вчера приключилась.

– Да он ко мне как к дочери всегда относился! – сказала Марченко в потолок. – Реально тебе говорю… Вам, – поправилась она и посмотрела на Максима.

– Берём или как? – услышал Добровольский голос Марины из двери перевязочной. – Я через двадцать минут с чистой совестью на автобус пойду, будете сами разгребать.

Максим Петрович указал рукой на перевязочную:

– Проходим, садимся на кушетку, показываем.

– Что показываем?

– Фокусы, что же ещё! – развёл руками Добровольский. – Ожоги свои оказываем. Где вы их прячете?

Через несколько минут картина прояснилась. Живот, обе ноги, левая рука. Марина вздохнула, взяла мокрую салфетку, пинцет и аккуратно начала убирать отслоённый эпидермис, висящий лохмотьями.

Добровольский, сложив руки на груди, смотрел на этот процесс. На животе он увидел татуировку в виде какой-то змейки, присмотревшись, понял, что набита она была поверх послеоперационного рубца.

– Аппендицит?

– В детстве, – кивнула Марченко. – А можно поосторожнее? – переключилась она на Марину, но, встретив молчаливый суровый взгляд, замолчала.

– Так что с какой-то дочерью? – спросил Добровольский, вспомнив слова в коридоре. – И кто кого облил?

– Я в гостях была. – Люба перестала замечать, как медсестра снимает с неё пласты отслоившегося эпидермиса, и начала рассказывать. – Гости чисто символические – в другом подъезде.

– А живете где?

– В гостинке на Луговой, – в очередной раз скривив рот, ответила Марченко, слегка вдруг начав шепелявить. – Я в двадцать пятой квартире, а друганы мои в шестьдесят восьмой. Ну как друганы? – в очередной раз решила она уточнить у самой себя. – Дядька мой и жена его, Людка. Она, сучка, меня и приревновала, прикиньте? На ровном месте, тварь!

Люба стукнула по кушетке.

– Ещё одно движение… – начала Марина, но Марченко развела руки, извиняясь и всем видом показывая, что больше так не будет.

– Сорян, сорян, – пожала она плечами. – Возмущению просто нет предела. Я дядьку с самого моего детства помню. У меня отец сел рано. За убийство. Не для себя рано, ему за тридцать тогда уже стукнуло. Для меня рано, мне четырёх ещё не было. И дядя Юра мамке помогал плотно очень. Деньги давал, со мной уроки делал. Правда, ей те деньги не особо на пользу шли, она всё больше водку покупала, так что я когда с мамашей пьяной, когда с дядей Юрой… Ну и там всякое было… В смысле не с дядей Юрой. – Она подняла на него глаза и покачала головой, отрицая всё, что могло сейчас прийти в голову хирургу.

Добровольский хотел было ускорить процесс наводящими вопросами, но понял, что лучше дослушать полную версию. Люба, видя, что её слова поняты правильно, успокоилась и продолжила:

– Отец вышел через двенадцать лет, когда мамки и не было уже. Я школу заканчивала, мне какая-то дальняя тётка опеку оформила, но реально со мной дядя Юра был. Отец недолго прожил – помер от туберкулёза через годик. Считайте, и не было у меня отца. Я его только на свиданках видела – в год раза два, не больше. А дядя Юра у меня на выпускном гулял вместо отца. Потом женился на Людке. Это уже не первая жена, а третья, что ли, я их особо не считала…

Она задумалась, прошептала что-то, загнула пальцы.

– Да, третья. Продавщица из «Пятёрочки». Ничо так баба, всё при ней. Но ревнивая. А дядя Юра меня как дочку – обнимает, целует. Между нами двадцать пять лет разницы, чего ревновать? Вот и вчера – присели на кухне, выпили, я к нему на колено залезла, чтобы до салата дотянуться. А Людка с чайником в руках стояла – и как Гитлер, сука, без объявления войны… Я не думала, что это так больно. Она ещё на дядю Юру попала, но не сильно. Мы с ним со стула вместе как соскочили, так сразу и упали. Людка орёт что-то про мужа, про то, что убьёт, и с ноги мне в бочину…

Марченко показала примерное место удара. Максим отметил про себя назначить ей рентген, чтобы исключить перелом рёбер. Медсестра тем временем закончила хирургическую обработку, но не торопилась к столику за повязкой, слушая историю.

– Короче, мы в этой луже кипятка повалялись, я вскочила, в ванную ломанулась, хотела под холодную воду. А Людка решила, что я там закрыться хочу, за волосы меня схватила. Все орут, на дядю Юру наступили, уже и не помню кто. Я ей: «Мразь, отпусти меня!» Она что-то про то, как глаза мне выцарапает. Блин, как в кино.

Добровольский уже понял, что придётся давать телефонограмму про насильственные действия, но надо было дослушать до конца. Он кивнул Марине – не стой, сама же на автобус хотела успеть; та очнулась, намочила большие салфетки в хлоргексидине и принялась бинтовать.

– Ссс… – зашипела, как змея, Марченко. – И больно, и прохладно… И, короче, я уйти хочу, а они уже вдвоём дверь на лопату, телефон отняли и экран на нем разбили. Решили, что я сейчас полицию вызову. А я всё-таки до этого в «скорую» успела дозвониться, а уже потом дядя Юра телефон забрал, а когда «скорая» приехали, они с Людкой ещё бутылку вмазали и дверь не открыли. Я слышала, как врач стучал. Сама орала как резаная. Не открыли. Я им: «Полицию вызовите!» Они постучали ещё недолго, поматерились за дверью и ушли. Я говорю: «Они полицию стопудово вызовут, лучше отпустите меня!» Людка мне говорит: «Увижу возле моего Юры – в окно выкину тебя, а потом скажем, что ты пьяная сама прыгнула!» Открыла дверь и пинком меня на площадку, а следом телефон выкинула и кроссовки.

– Весело кто-то отдыхает, – сказала Марина, завязывая концы бинта на ноге. – Надо встать будет, чтобы вокруг рубашку обернуть.