Читать книгу Поэтология. Сказка о деве Люцине, царице в этом мире - Иван Плахов - Страница 9

Словами можно не только называть вещи и разговаривать с себе подобными, но и при известных условиях посредством слов можно слагать стихи. При этом некоторое упорядочивание слов и их взаиморасположение в правильном звуковом порядке приводит к возникновению внутреннего ритма в словах, придавая им особое, выходящее во вне обычного их значения, звучание, – как вербальное, так и понятийные. Тогда в словах начинает выступать наружу некий добытийный, сверхчеловеческий элемент их бытия. Поэтому не случайно данный порядок слов люди изначально назвали стихами, самим именем породнив его со стихией: слово «стих» происходит от греческого stichos, – «строка, ряд», но и слово «стихия» происходит от греческого stoichia – множественная форма от stoicheion, что значит «элемент, материальное начало»; при этом и стиху и стихии родственно греческое stoichos – «ряд», а также stichiro – «упорядочивать», – отсюда с неизбежностью приходится признать, что стихосложение есть процесс упорядочивания слов посредством приведения их в изначальный порядок. Именно гармоническое (от греческого harmos – «соединение») расположение слов превращает их в некое единое, новое состояние, когда логос выступает во вне ипостастно как голос, каковой возвращает слова в их изначальное, славное (от греческого kleos – «слава») гимническое бытие (от греческого humnus – «песнь Богу» или же возможно от греческого gumnos – «голый, обнаженный, неприкрытый») в том смысле, что слово в гимне выступает в своей голой, утилитарной функции призывания и заклинания. Но именно посредством стихов, становясь самосущей стихией, слова начинают сами овладевать поэтом, диктуя ему свою волю. Как сам признался поэт Бродский: «Начиная стихотворение поэт, как правило, не знает, чем оно кончится.… Это есть тот момент, когда будущее языка вмешивается в его настоящее. Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом». Зависимость эта очевидным образом связана с природным устройством человека, как не до конца замкнутой в себе вещи, раскрытой своей внематериальной частью в инобытие: «Пишущий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихосложение – это колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения. Испытав это ускорение единожды, человек уже не в состоянии отказаться от повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого процесса, как впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя». Таким образом, человек становится рабом инобытия, которое ипостастно начинает выступать в нем посредством слов, т.е. юродивым для большинства людей, в коем его новое избыточное духовное состояние превалирует над его вещественно-человеческим началом таким образом, что «чуждое, являясь (в душе человека) рядом с умом мешает ему и заслоняет его», потому что «ум в действии есть то, что он мыслит», поэтому поэт мыслить, в обычном смысле этого слова, не может, он становится заложником слов, их вербальным инструментом. В некотором смысле поэзия есть первый, изначальный способ мышления и именно поэтому она возникла раньше философии и объяснила мир во всей полноте посредством слов так, что до сих философия поэзии этого простить не может, но при случае всякий философ готов покинуть свои пеленки разума во имя свободы брожения в лабиринтах фантазии, т.к. разум сушит душу, а фантазия ее увлажняет, а это не маловажно в мире, где все заражено смертельной болезнью, именуемой жизнью.