Читать книгу Кошмарный сон Олигарха, или Дорога в Рай. Остросюжетные рассказы - Иван Рахлецов - Страница 6

Раздавались ленивые аплодисменты.

– Для меня трон, – вещал хитрый царь Орька с огурцом в руке, тяпнув водки стакан-другой, – как священная корова, за вымя которой щупать не дам никому. Накося выкуси!

Это была чистая правда: с трона царь Орька слазить ни за что не хотел, дневал и ночевал на нём.

И страха Орька почти не ведал перед врагами. Но вот рельсы железнодорожные боялся он как огня. Потому как, чтобы стать царём, обещал голову на рельсы положить, если народ станет хуже жить, – и наврал, не положил. Сберегая голову, хитрый Орька приказал все рельсы распилить на куски мелкие: так он себя чувствовал куда надёжнее и спалось ему крепче.

А стерегли Орькин покой, от всяких лиходеев и лихоимцев, кривая царица с кочергой и хромая царевна с метлой. Они, осушив по жбану молока и стрескав по тазу пельменей, резво скакали вкруг трона.

Вот пожаловал на доклад главвельможа – Дивный Реформатор… то есть, чёрт возьми, извиняюсь, оговорочка вышла, Деформатор он! Такой весь лысенький, кругленький, жирненький… а розовенький-то! – до смерти боящийся ледяной золотозубой Колымы и жаркой клыкастой Африки. Перед входом в царские палаты Дивный Деформатор, считая себя самым умным на свете, долго и тщательно начищал лысину о стену, для того чтобы ослепить и охмурить Орьку величием своих планов.

Блистательно сияя лысиной, царю докладывал:

– Демос-то у нас, хе-хе, неповоротлив и с менталитетом у него шибко звонько! Нет, вы только подумайте, – Деформатор в глубочайшем негодовании возносил руки к небесам, призывая их во свидетели, – раньше, в те времена, красные, на прилавках, ох-ох, были одни иксы, игреки да многоточия… гм, гм. Но сейчас балыки, колбасы, кусь-кусь, всех сортов! А икра, осетринка, а заморские кушанья, а сладости – кругом одна вкуснятина! Чего им дуракам, олухляндцам, не хватает? Может у них денег нету, так надо раздать им медяки.

Царица колотила по мухам кочергой и ехидничала:

– Ты нам очки не втирай ананасами, колбасами, выкрутасами. Лучше покайся, куды девал гробовые сокровища, замученных тобою пенсионеров. И сдай в царскую казну всё до копейки, разбойник!

Деформатор вывернул пустые карманы.

– Я не разбойник и никого не ограблял. Если вы имеете ввиду вкладчиков в Сберкассу: всех этих пенсионеров, мелкую интеллигенцию и прочий рабочий люд, то они по закону капитального рынка сами ограбились.

– Варит же бестолковка у человека! – восхитился Орька.

– Ну что вы, маменька, впились как клещ, – вступилась и царевна за Дивного Деформатора. – Ну придушил государственный муж маленько старичков и нищий люд, но совсем почти и не до смерти. И не было у них сокровищ, так, одна мелочёвка. Политика и экономика, маменька, дело прехитрое: если не ты, то другой украдёт. Нонсенс сейчас заключается в дилемме, что они, сирые, жрать-то будут – силос или солому? Извечный крестьянский вопрос.

– Наверно, сено жрать будут! – рявкнула царица, озлившись на всех, и треснула кочергой по комару.

Дивный Деформатор щурился и вслух рассуждал:

– Сено? Гм, гм, а что, неплохая идея! Сено – не солома и не силос, и даже как-то сродни английскому овсу. На всех хватит, всех прокормим!

– Ух ты! – обрадовался Орька и, свалившись с трона, закатился под него и орал: – Эй говори Москва, а Рассея слушай!

Его наихитрейшее величество, пьяного вдупель, за ноги вытаскивали из-под трона сообща и осторожно, как младенца.

Министр Проблем Захватных, Ненасытный Золотистый Вурдалак, как и всегда, ворвался внезапно – грохнулся на пол с потолка, который оплетал паутиной. Приветствуя, щекотал он всех присутствующих вельмож клешнями сердито и гладил их то по шёрстки, а то против. Но с Дивным Деформатором Ненасытный Золотистый Вурдалак обнялся по-дружески и, чмокнув Деформатора в сияющую лысину и полив её обильно сладкой слюною, успел-таки опробывать лысину на зуб – не золотая ли? – и оплести паутиной.

– Ничего себе! – пискнул Деформатор, вытираясь платком. – Лысина-то вам, светлейший князь, не казённая, а частная собственность.

А министр Проблем Захватных гоголем пошёл по дворцу вить паутину и щёлкал клешнями:

– Прихвачу, захвачу, всех озолочу.

– Ура, сена мне, сена! – крикнул Орька не к месту, видно в голове попутавшись.

Орьку заткнули стаканом водки и солёным грибочком на золочёной вилочке.

Прибыл на доклад изысканный министр Дел Престранных и Заморских с сахарной косточкой, крепко зажатой в руке. А побывал он на другом конце земли, в самой могущественной империи на свете, у императора Флирта. И вот, что называется, прямо с самолёта на доклад с особо секретным сообщением, ещё благоухая амбрами и миррами Флиртовских гаремов. А так как он был душка безотказная «всё отдам, на всё согласен», то он и его дама сердца вошли – голые.

– Ваше величество, не вели казнить, а вели наградить! – бухнулись они, голые, Орьке в ноги. – Наконец-то свершилось… не верится даже!.. – со слезами на глазах взрыдал радостно министр Дел Престранных и Заморских. – Ваше величество, господа вельможи, дождались наконец-то! Поздравляем от души всех! Во всём просвещенном мире окончательно и бесповоротно победила Великая Сексуальная Революция! Насексуемся теперь все обильно! Ура, товарищи… господа!

– Ура-я… – жиденько подхватили румяные вельможи и шаловливо улыбнулись дамам. Вспыхнув, дамы потупили взгляды в пол и сделали реверанс.

В распахнутые дворцовые окна донеслись отдалённые скандирующие голоса:

– Сек-су, сек-су, сек-су…

– Что это? – грозно насупился Орька, прислушиваясь.

Ему ответили:

– Голодный народ требует свободу сексу.

– Понятно, – усмехнулся Орька. – Секс, известное дело, занятие хлопотное, но полезное для государства. Дадим свободу.

Царица поглядела в подзорную трубу на толпу и сказала:

– Господи, ну и хари уголовные, да ещё и пьяные.

– Народ с похмелья, разгорячён, – объяснили царице, – и требует не только секса, но и водки, чтобы остудиться.

– Нет, как хотите, а это не наш народ, – уверенно заявила царица, – это подставные наймиты. Наш народ в основном мозолистый, костлявый и одевается скромно. А эти, розовые и здоровенные как боровы, в фирменных шмотках и при золотых цепях. Одним словом, наймиты.

– Райская жизнь перед нами открывается, – говорил сладко Министр Дел Престранных и Заморских, грызя сахарную косточку.– Свобода – это как понравится: можно – по-обезьяньи на деревьях, хочешь – в лесу по-волчьи или даже в воде по-акульи. Проще говоря, возможности открываются безграничные.

– Вкусна ли кость заграничная? – поинтересовался желчно Орька.

– Очень, мня-мня, вкусна, – ответил министр, – я не жадный, будешь – на грызни.

– Я с чужих столов объедки не употребляю.

– Это не объедки. Мне новенькую подарили, в фирменной упаковке, потому что я – очень хороший человек. И обещали ещё вкуснее дать.

– Ну жри, жри, «очень хороший человек», да гляди не подавись. Уж не продался ли ты, братец? – выдавил горестно Орька.

Он от расстройства ущипнул первую попавшуюся задницу, которая принадлежала заслуженной особе, и особа, радостно взвизгнув, выставила розовый пальчик и игриво пригрозила:

– Но-но, цариша, не шали. – И подмигнула ему, и затрясла грудями, как в цыганском танце.

На Орьку вельможи захихикали и поздравили его. Царица, показав Орьке и грудастой особе кочергу, сказала:

– Глядите у меня оба, а то я вас вот кочергой. – И стала на пол плевать и говорить: -Ах, срамники, тьфу, на вас, тьфу, тьфу, на вас всех бесстыдников окончательно.

Тут и царевна подоспела на подмогу и тоже «тьфу, тьфу».

Весь сияющий мраморный пол основательно заплевали шелухой от семечек.

Министра Дел Престранных и Заморских, безотказную душку, уволили быстро и мягко: со всеми пособиями и льготами.

Потом надрались все в дымину дружно. И царь, возлежа на душистом сене, шевелил ноздрями и принюхивался к славному народному духу. Уважал его Орька. А вот кислый душок житейских проблем – не переваривал.

«Народ у нас золотой, – любил говаривать Орька, – цены ему нет. Но пока проснётся, раскачается с похмелья, слезет с печки – век пройдёт. А зимы у нас суровые, бесконечные, эх…» И царь, сокрушенно махнув рукой, лез с ведёрным жбаном первача на полати к русской печи лечить хандру. И напившись там, ревел как медведь.

Притянув за галстук Дивного Деформатора, тыкал ему Орька сеном в физиономию, и, выдыхая синий алкогольный пламень, говорил:

– А ты будешь, лысый акселерат, сено жрать?

Акселерат, вдрызг пьяный, очумело глядел на двоившегося Змея Горыныча, крестился и отвечал:

– Что ты, ваше шестиглавое величество… Орька, да ты совсем офонарел. И п-про-шу огнём на меня не пшикать.

– Дурак ты, шарлатан. Отдам я тебя на съедение сбервкладчикам. Боишься? То-то попляшешь! – Орька ржал.

Деформатор, икая, рыдал громко:

– Нет, лучше мне в геенну огненную, нет, лучше в пасть к кровожадным акулам, но только не в руки к сбервкладчикам.

– Всем сено, – рявкнул повелительно Орька. – Как народ чтоб!

Пряча насмешливую улыбку, разносил сено на золочёном подносе услужливый и подвижный в любую сторону, как флюгер, первый министр…

Припорхнули дружной стайкой за орденами служители муз и суетливо щебетали. А орденов Орька, щедрая душа, не жалел и награждать любил.

Ордена сверкали, музыка гремела. Весело было!

На вертелах в огне костров, истекая салом и шипя, жарились тяжёлые туши оленей и кабанов.

Водка, шампанское лились рекою.

– За народ наш, за кормильца, подымем бокалы!

– Ура-а-а!

За народ дружно ели, пили, веселились.

Орька, обнявшись со знаменитым артистом, лакал с ним горькую стаканами. И, напившись до чёртиков, лобызался со всеми напропалую; а одному юмористу-хохмачу вцепился зубами в нос. Тот дико завопил. Какая-то певичка, толстая, заморская, полезла было выручать знакомый нос, но цариха с царевной осадили певичку кочергой и метлой.

Радостно было очень: танцевали, визжали, друг друга за волосы, за уши и за носы таскали и дрались…

На следующий день, вспоминая потешную попойку, царь Орька был страшно доволен.

* * *

Не много с тех пор воды утекло, не много с тех пор в мире перемен произошло. И в Орькином государстве – всё по-старому. Как скакали кривые-хромые царица с царевной вкруг трона на кочерге и метле, так и скачут.

А царь заметно одряхлел и часто хворал – что ж, года; но по привычке делателей государственных тасовал азартно – опытный игрок.

Короткую печальную весточку принёс Орьке сизокрылый голубь-почтарь от императора Флирта: «Мои дела, Орька, плохи. Сгубили чёртовы бабы! Уж лучше бы я был импотентом! Представляешь, застукала моя тигра меня прямо в постели с секретаршей. Теперь готовлюсь к обструкции и импичменту. Не знаю, свидимся ли? Прощай, может быть, навеки! С пожеланием всего, Флирт.»

Орька тоскливо глядел в окошечко на беспросветную унылую погоду и бормотал:

– Вот тебе и киски силиконовые, окорочка фиговые… Связался дурень с бабами. А жаль мужика, пропадёт!

Распахнув широко рот в зевке, он задумчиво скреб седую гриву. Писарь, с испачканным чернилами лицом, опасливо глядел на его зубы и думал: «Эка у царя пасть львиная. Лучше в неё голову не совать, враз откусит!» Раздался рык, и писарь отчаянно заскрипел гусиным пером по пергаменту. «Ну их, всех этих мамзель, – диктовал Орька, – от них все неприятности. Приезжай-ка ты лучше, Флирт, к нам на приволье. Жизнь узнаешь настоящую! Насчёт импичмента и обструкции не беспокойся и не дури себе голову, я думаю, авось обойдётся. Я сегодня же, если хочешь, прикажу своим орлам, и они загонят в космос „говнососку“ и оттуда обольют дерьмом всех твоих недоброжелателей. Что тогда с ними, дерьмовыми, станет? Смех один! Ни одна санэпидемстанция их не отмоет. Так что не дрейф, мужайся и приезжай в гости, гульнём по-нашенски, во всю ширь необъятной русской души! Правда, казна у нас теперь совсем пуста, в ней ни копейки. Сволочи коррупционеры всё растащили и на менталитет спирают. Но ты не переживай, обещаю: водки будет море! Жду тебя, ух как напьёмся! Царь Орька.»

Свернувшись калачиком на троне, он уснул под привычный грохот кочерги и шорох метлы. В эту ночь снился Орьке рыжий красавец Флирт с лихо оттопыренными ушами, облачённый в блистающие доспехи кирасира. Флирт в серебристо-розовом сиянии луны стоял на колене перед силиконовой Киской, играл на гитаре и пел серенаду. А потом кирасир Флирт и Киска, в обнимку, неслись на тройке куриных окорочков под звон бубенчиков по заснеженному приволью… Вдруг затянуло воздух белою мглою, и Александр Сергеевич Пушкин, с тающими снежинками на пушистых бакенах и лице, нагнувшись, кричал Орьке сердито в самое ухо: «Достукался, царь, доскакался! Беда, инфляция!»

День, как и всегда, начался отвратительно. Не успел Орька продрать глаза, как дура царица, гоняясь кочергою за стрекозой, поставила ему на лоб лиловую шишку. Облаяв царицу и умывшись, Орька сел испить горяченького чайку из самовара и вкусить медовых крендельков, но сколько ни рылся в столешнице, так и не нашёл своей любимой серебряной ложечки.

«Украли, – подумал он со смесью горести и злорадства. – Все воры.» И сразу ему вспомнился кучерявый красавец министр Немчура, который вчера, за чашкой чая, восхищался ложечкой с разгоревшимися алчными глазами.

«Пригрел ворюгу на груди!» – Орька рассвирепел не на шутку, схватил посох и пошёл по дворцу куда глаза глядят.

И раздавался крик его:

– Воры, все воры! Только два было в моём государстве честных человека: я и Немчура. А теперь я остался один. Пригрел, обласкал, возвысил. Но он оказался тоже вором! Он украл у меня ложечку!

Орька, cо страшной гримасой, шлёпал босиком, корона съехала набок, на лбу лиловела шишка, и из распахнутого парчового халата пестрели залатанные трусы. Матерился он, стучал посохом о пол, и все – слуги, вельможи, министры разбегались, блея, кто куда, точно овцы от волка.

Разгневанный Орька долго бродил по дворцу как призрак, пугая людей; незаметно для себя он очутился в потаённой палате, в которой хранился древний идол – золотая статуя, подарок одного восточного принца. Свирепо-фантастический вид этого идола Орьку всегда восхищал. Подойдя к нему, Орька перекосился физиономией и окаменел: у идола вместо огромного лопоухого уха зияла ложбина с рваными краями и тянущимися золотыми иголками. Ухо было вырвано! – не спилено, не отрезано и, наконец, не откручено, а именно вырвано с чудовищной силой, что называется, с корнем.

Через минуту, придя в себя, Орька вопил:

– Варвары! Ложечку украли, ухо оторвали! Где этот чёртов начальник стражи!

– Тута я, ваше величество, – послышалось из воздуха.

– Где «тута»? – желчно спросил Орька, озираясь.

– Да вот же, рядом.

Воздух зарябил, и в нём, синим дымком, появился полупрозрачный начальник стражи, с каждой секундой всё более густея и уплотняясь. Показывая царю своё лицемерное рвение, он шумно часто дышал и уфал ртом, как паровоз, будто бежал на зов со всех ног.

– Это что, как называется? – сказал разъярённый Орька.

– Что «это», ваше венценосное величество? – спросил, зевая, начальник стражи. Лукавое лицо его с кошачьими усами, закрученными на концах, было сладко заспано.

– Вот это, я тебя спрашиваю, что? Да, да, это, это!

– Чудище, ваше венценосное величество.

– Сам ты – чудище, дурак. Объясняю: это – не чудище, а иноземный идол, харя ты не крещёная.

– Ну?

– Не нукай, не запряг. Где, я тебя спрашиваю, у идола ухо?

– Да вот же ухо, ваше величество.

– Дурак, – поморщился Орька как от боли, – я тебя спрашиваю, где ухо, что росло вот на этом самом месте?

– Почём я знаю. Он же, дело известное, идол, железяка. Чёрт поймёт его.

Угрожающе вздымая посох, Орька в бешенстве глядел на начальника стражи. Тот покосился на посох и отступил на шаг.

– В последний раз спрашиваю: вот здесь, олух, гляди, торчало ухо. Кто посмел оторвать?

– Невозможно без спросу оторвать, украсть… мониторы, лазер, другая хитрая сигнализация. А под полом, ваше величество, за сто метров вглубь, червяк, незамеченным не проскользнёт.

– Ух, шельма! – замахнулся Орька посохом.

Начальник стражи растаял бесследно. Озадаченный Орька принюхался и поводил рукою по воздуху: воздух был пуст и пахло крепко сивушным перегаром.

– Ничего не скажешь, ловкачи, умеют следы заметать… – он покачал головой. – Надо бы наградить… – И, подумав, строгим тоном добавил: – За конспирацию.

А откуда-то с потолка раздался голос невидимого начальника стражи:

– Комар не просочится, а вы говорите, украсть, ваше величество. А вчерась здесь ошивались Яблоковский, Чохин и ещё с ними какие-то подозрительные личности. О чём-то все перепирались и спорили. А рядом крутился этот, конь… Жирибовский. А ещё за ними следил, как его, лысый, ну… фантомас с уголовной мордой… во, Чуганов. Шляются тут всякие, где за всеми уследишь! С них и спрашивайте. Деньги, дело известное, всем нужны, чтобы балдеть с девками по кабакам. А мимо нас и блоха без спросу не проскачет. Так что обижаете, ваше величество.

Орька погрозил посохом и отправился в свою вотчину на трон, бормоча:

– Ложечку украли, ухо оторвали – кругом воры… Я один честный человек. – Вдруг подумалось: «А Флирт-то, эге-ге, бабник конченный. Я один – во всей Вселенной!»

Эта мысль Орьку так поразила, что закружилась голова, а перед глазами расцвела яркая радуга; он остановился и опёрся на посох, чтобы не упасть.

«Головокружение от успехов» – такой бы поставил Орьке диагноз тов. Железный – могущественнейший тиран-император не так давно ушедших в быль времён. И не сносить бы, ох не сносить бы Орьке, в те времена, еретической головушки.

Он постоял на месте несколько минут, свыкаясь с мыслью, что он один порядочный царь на весь белый свет, и головокружение прошло.

Орька радостным шагом возвращался на трон.

Громыхая кочергою, дорогу ему преградила насупленная царица. Орька сразу ей:

– Ты, знаешь, цариха, какую тебе новость сообщу!

Она, шумно принюхиваясь, вытаращилась с подозрением на сияющего Орьку.

– Ну-ка, дыхни…

– Ну, баранки гну, – ответил ей в тон Орька и выматерился.

Царь Орька, в общем-то человек не злой, не жадный и желающий процветания и могущества своёму государству, ломал голову: как бы все эти мечты воплотить. Эх, хоть бы какая-нибудь захудалая путная мыслишка! Ну хоть убей, ничего у Орьки не придумывалось!

Орька потребовал у царицы колоду карт.

Колоду он тщательно перетасовал. Вытянул из средины карту, перевернул – туз; вытянул ещё карту и с закрытыми глазами ею покрыл туза; поглядел, а покрывшая карта туза оказалась валетом. Поморщился недовольной миной, вздохнул и произнёс:

– Так посему и быть.

Был у Орьки на примете один такой мальчик, шустренький, умненький, о четырёх глазах, – глядун одним словом. Всё насквозь зрит в очках… Вот его-то Орька и двинул на пост. Долго жал радостному мальчику руку, благославляя… Так, по воле судьбы в роли Орьки матёрый туз был бит умненьким мальчиком валетом.

И всё бы ничего, да вот беда, у новоявленного первого министра на губах молоко толком не высохло, и дела экономные и без того дрянные, стали ещё дрянней.

Хитрый царь Орька от мальчика сразу же открестился, а народу вешал лапшу на уши:

– Меня нагло обманули, очки не те подсунули, когда я назначал этого молокососа!

Выступал по телевизору и бывший матёрый туз, который с политической сцены не сошёл, и, надувшись как индюк, язвил: «Электорат-то, те-те-те… совсем не те.»

Олухляндцы, бедные, с тощими животами, все кривые и косые, в бессильной тоске вздыхая, отставляли свои никчемные зубы на полки и мрачно глядели – что там маячит впереди?

Какие там величественные фигуры грядут?