Читать книгу Казаки долго не живут - Иван Собченко - Страница 20

Палий давно решил лично встретиться с гетманом Мазепой. Поговорить тет-а-тет. Наконец, он определился с поездкой после чествования назначения Самуся наказным гетманом.

Ехать к Мазепе Палий решил через Киев, где должен встретиться с Захаром Искрою, который имел в Киеве общий дом с братом Иваном Искрою, полковником полтавского полка, и вместе с З. Искрою ехать в Батурин, резиденцию гетмана Левобережной Украины. Заручиться поддержкой З. Искры Палий считал немаловажным: в трудный момент Искра мог привести на помощь и брата.

Палий уже давно не был в Киеве, и ему хотелось повидать город, где он проводил юношеские годы. Отправился в Киев вместе с своим джурой Семашко.

– Вот на этой улице, – заметил по дороге Палий, – когда я еще в коллегиуме учился, мы с хлопцами одного гонористого полковника вместе с каретой в канаву опрокинули за то, что кучера ногой в спину бил. Правда, и нам досталось – половину коллегиума перепороли розгами. Я больше недели встать не мог.

Семашко еще не бывал нигде дальше Фастова, и в шумном городе, Киеве, все его поражало. Палий охотно отвечал на все его вопросы, и парень был удивлен, как тот хорошо знает город, словно век прожил в нем. Палий называл Семашке улицы, показывал разные примечательные дома. Однако когда встретилась шумная ватага семинаристов, которые задорно и в то же время с завистью посмотрели на покрытых дорожной пылью казаков, Палий вдруг умолк и почти до самого дома Искры ехал углубленный в свои мысли. О чем он думал? Может, ему припомнилась молодость, коллегиум, тот день, когда он, еще юный, студент, впервые увидел на улицах Киева прославленного кошевого Сирко и после этого твердо решил стать запорожцем?

Заночевали в Киеве. Утром Палий рассказал Искре о своих намерениях. Рассказывал долго, с подробностями. Искра слушал молча, играя серебряной табакеркой. Палий даже стал сомневаться – не напрасно ли он открылся. Но вот Искра, по-прежнему молча, подошел к стене, на которой висел турецкий ковер, снял два кремниевых кавказских пистолета с костяными резными рукоятками и внимательно осмотрел их, снял деревянную, обтянутую кожей пороховницу и саблю в широких золоченых ножнах, и заговорил тяжко, словно о чем-то постороннем:

– Давно висят они без дела.

В комнату вошел джура Искры.

– Возьми это все, проверь хорошенько, почисть. Коня подготовь, сведи в кузницу, пусть перекуют левую переднюю.

Потом обратился к Палию:

– Чего так смотришь? О том, что ты сказал, я уже не раз думал. Вместе на Правобережье поселились. А на красноречивые письма короля, в самом деле, полагаться нельзя.

На другой день около полудня они выехали в Батурин. Здесь жила дочь Палия Катря, которую выдал перед отъездом на Запорожье за сотника Антона Танского. У них они и решили остановиться. Зятя не было дома, и дверь открыла Катря.

– Батько! – закричала она и кинулась отцу на шею. То целовала его, то всхлипывала от радости, спрятав голову у него на груди, а Палий ласково прижимал дочь к себе, улыбался и гладил ее волосы.

Искра и Семашко были растроганы встречей, и долго молча стояли в стороне. Наконец, Искра кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Катря только теперь заметила чужих, и стыдливо оторвалась от отца.

– Катерина, это мой товарищ, полковник Искра, а это будет твой брат. Правда, хорошего дал мне Бог сына? – поторопился исправить свой небольшой промах Палий.

Когда отдохнули после дороги, Палий и Искра отправились к гетману.

Постучали в калитку деревянным молотком, висевшим на железной цепочке. Молодой, нарядный привратник открыл калитку, за которой дежурили двое часовых. Узнав, что полковники прибыли по делам к гетману, слуга побежал доложить, а Палий и Искра принялись осматривать резиденцию Мазепы. Посредине широкого, посыпанного песком двора, стоял высокий двухэтажный дом, справа белели летние покои, слева – бесчисленные стойла, пекарни, помещения для слуг и охраны, клети для соколов. За домом раскинулся большой сад. Все это было обнесено каменной оградой с медным желобком и шишечками наверху.

Мазепа в этот час занимался хозяйственными делами. Один из управляющих имениями, Быстрицкий, боязливо поглядывая на гетмана, рассеянно водившего ногтем по скатерти, торопливо докладывал:

– Овса две тысячи осьмушек, ячменя – восемьдесят, проса – пятнадцать, от шинкового двора выручено восемьсот сорок шесть алтын.

Гетман только делал вид, что слушает, а в мыслях перебирал события последних дней, неприятные и хлопотные. Хуже всего то, что бунтовала чернь. Чтобы подавить бунт, непокорных ловили на месте, выламывали им руки, ноги, некоторым отрубывали головы. Но это не помогало, а лишь усиливало недовольство. Тогда гетман издал универсал, по которому виновных судили судом, а не расправлялись самолично. Перед восставшими Гадячским и Лубенским полками пришлось даже кое в чем поступиться, лишь бы казаки поскорее утихомирились – гетман боялся, что о волнениях узнают в Москве и подумают, что он не справляется с властью. Он не был спокоен даже за свою жизнь.

– Погоди. Сколько ты говоришь возов сена? – вдруг прервал Мазепа Быстрицкого. – Тысячу? Я тебе что говорил? Чтоб сена как можно больше! Ты что же это, а?

– Да, пане гетман, – испуганно пролепетал управляющий, – плохие травы нынешний год, негде косить.

– Я тебя выкошу так, что тебе и сидеть не на чем будет, – грозно свел брови гетман.

– Хорошо, будет сделано, пане гетман, у мужиков возьмем.

– Как знаешь, не мое дело, – махнул рукой гетман. – Читай дальше.

Мазепа опять погрузился в раздумье. Не может он чувствовать себя спокойно, пока живы сторонники бывшего гетмана Самойловича. Приходилось действовать хитро и тайно. Ломиковский составил донос на Леонтия Полуботка, будто тот сговаривается с татарами. Нелегко было и с женихом дочери Самойловича Юрием Четвертинским, который жил в Москве и мог в любой момент быстрее самого гетмана дойти до царицы, к тому же у Юрия был довольно влиятельный дядя, митрополит Гедеон. Иногда приходилось скрывать свои мысли от самых близких. Димитрию Райче гетман в знак милости подарил село Березань, а Войке – Сербину. Хотя в то же самое время написал письмо в Москву о том, что эти люди нежелательны для государства и будто бы «имеют замыслы измены».

Но и эти опасности миновали. «Все они в Сибири медведей стерегут», – криво усмехался своим мыслям гетман. Были и другие – добрые вести. Вот хотя бы письмо от Голицына, где он сообщал о попе-расстриге из Путивля, который доносил в Москву, будто Мазепа покупает земли в Польше и дружит с поляками. Конечно, ни царица, ни он, Голицын, нисколько не верят этим доносам и их отношения к гетману не изменились.

Джура доложил Мазепе, что Палий и Искра просят у него свидания.

Мазепа удивленно поднял голову и заерзал в кресле.

– А этих зачем нелегкая, – начал, было, он, но осекся на полуслове. – Добре, припроси их, – кивнул он джуре.

Быстрицкий прервал доклад, и вышел. В дверях он почти столкнулся с Палием и Искрой, неторопливо входившими в приемную. Мазепа хотя и растерялся несколько, но не подал виду. Он медленно поднялся навстречу гостям, изобразив радостную улыбку на лице, и заговорил дружеским, чуть снисходительным тоном:

– Очень, очень рад, друг Семен, давно я тебя не видал, да и ты, Захарий, что-то не наведываешься. Извините, что так принимаю по-домашнему, – гетман провел рукой сверху вниз по своей одежде. Турецкий халат свободно облегал его ладно скроенную фигуру, из-под халата выглядывали широкие шаровары, заправленные в бархатные, усеянные звездочкам сапоги. На голове красовалась голубая феска. – Да, садитесь, – пододвинул им кресла Мазепа. – Рассказывайте, что у вас нового, как житье-бытье, давно ли из родного сечевого дома?

– Я уже и забыл, когда сечевой кулеш ел, – ответил Палий. – Как говорил Сирко, тесно мне там, не сидится, потому и ношусь, как дубовый лист, по Правобережью.

– Был у меня вчера посланец от Григория Сагайдочного. Не пойму, чего волнуются запорожцы, видать, опротивел им тот кулеш, – бросил Мазепа.

– А что случилось? – как бы равнодушно спросил Искра.

– Да, я пригласил из Москвы фортификатора Косачева строить крепость: есть слухи, что татары не спокойны. Тот и построил одну такую для препоны татарам, Ново-Богородской зовется, а сечевики подумали, что это против них, и пошло.

– Это та, что напротив Сечи? – спросил Палий и незаметно наступил на ногу Искре, хорошо зная, что гетман старается прибрать к рукам запорожцев.

Мазепа не ответил. Наступила минута молчания.

– Рассказывай, Семен, как живешь?

– Какая там жизнь? Отживаю, а не живу. Как перекати-поле по ветру болтаюсь, старость подходит, пора и про свой угол подумать. Хотелось бы поляков от себя отвадить.

Мазепа понял, с чем к нему пожаловали Палий и Искра. Они давно добиваются передать все правобережное казачество с его краем под единую власть царя и под управление единого казацкого гетмана.

Мазепа решил поговорить напрямик:

– Я думаю, вы по делу приехали?

– Да, не дают поляки нормально жить. Объединять надо Левый и Правый берег. Все правобережное казачество просит, чтобы царь принял под свою руку.

– В твоих письмах ты просил принять под царскую руку только Белоцерковщину и Фастовщину. Ты же, Семен, получил ответ из Москвы, что если ты желаешь поступить под царскую руку, то должен идти в Запорожье. И только из Запорожья вольно будет тебе перейти в малороссийские города. Почему не отправляешься в Запорожье? – переспросил Мазепа.

– Такое дозволение касается только меня, а как другие? Со мной приехал Захар. Корсунский полк за единого гетмана на Левом и Правом берегу Днепра. За объединение и полковник Богуславского полка Самусь. Приехать он не может, так как король Польши назначил его гетманом Запорожских Войск на Правобережье.

Время шло к обеду.

– Добре, панове, что тут говорить – люди живут и на той стороне и на этой стороне Днепра. Сегодня там, а завтра, даст Бог, и вместе будем. Правда? – обратился он к Палию и Искре. – Плачет Украина под руинами, ой, как плачет!

– Ну, не будем тебе мешать, – поднялся Палий, видя, что ни о чем нельзя договориться с Мазепой.

– Вы мне не мешаете, на сегодня я, кажется, все закончил. А вы оставайтесь-ка со мной, вместе пообедаем.

– Останемся, Семен, куда спешить, – поддержал Искра.

– И то правда, – согласился Палий.

Палий за обедом старался убедить Мазепу, как полезно будет для царской державы принять Правобережную Украину в свое подданство.

– Разве я перечу, мы, Семен, уже много об этом переписывались.

Гетман угостил Палия и Искру, затем обоих одарил из собственных средств. Ссылаясь на нежелание царя принять правобережье в подданство, просил Палия и Искру не нарушать мир с Польшею, советовал им не раздражать польского короля.

– Ну, так я, – сказал Палий Мазепе, – присягну в верности королю, отпущу пленных жолнеров польских, какие у меня есть, не отрекаюсь и пехоту посылать королю, когда велит. Но из Фастова ни за что не выйду, как того ляхи хотят, а когда станут сильно наступать, буду драться.