Читать книгу Взгляд - Иван Васильевич Князев - Страница 3

Давным-давно, стекался наш народ, Древляне, в эти неблизкие и недалёкие, но малоизвестные на северо-западе земли за названием Степные. А обосновавшись тут, мы укрывались от разбушевавшихся в те времена природы или богов, её повелевавшей. Укрывались, прячась под стенами деревянных домов и первых каменных башен, что наспех строили рядом с могучими лесами, трудясь сообща, помогая друг другу, иногда казалось только ради одного выживания, но после находя место веселью и отдыху.

Главное, что не так как сейчас люди, строят стены от непогоды в самих себе, боясь пороков способных разрушить чужой мир быстрее смерча. А в делах и трудах, вместе, ища укрытия и стараясь узнавать заранее о стихийных напастей богов…

Погода сменялась здесь часто. Были и красивые пейзажи рассветных и закатных разноцветных сияний небывалого цвета неба, но больше к нам заглядывали ветра, что порой, со шквальными порывами уносили людей, живность, деревья, дома и оставляли после себя на долгие лета хаос. Хаос от разрушенных домов, от снесенных стихией старых деревьев, от озверевшей дичи, занятой озлобленными духами леса…

Да, духов в наших местах хватало. Мне они представлялись разными непонятными, страшными существами, и я знал, по рассказам, что обитали те, как в степях и лесах, так и самих селениях, или в домах. И не все они были плохими. Многие из них помогали людям в трудные времена шорохом, непонятным звуком, подсказывая правильное направление или мысль. Я бы даже сказал, все они были хорошие, коли знать, как к ним обратиться. Те часто показывали смену погоды великими богами или ближайшие стихийные бедствия.

Духи – это помощники богов, которых нам в свою очередь в помощь в Явь отправил бог Род и Лада со Сварогом и Велесом1, объяснял однажды нам наш сельской кудесник Епифон.

И боги, создавшие всё на свете, берегли эти земли со скрывающимся на ночь солнцем и небывалыми битвами божественных стихий, покрывая Матушку-землю молниями, дождями и снегами, а порой оголяя в безоблачные ночи луну, медленно возникающую из ушедших месяцев Хлебороста, Страдника, Жнивеня и Грустня2. Та так нехотя обнажалась, в безличие своём, показывая неумолимое время, что каждый успевал осмотреться, отдохнуть между большими делами и взять или отдать частичку добра (сотворённого из даров леса, камня, земли…) другому, да и самим богам. Мне иногда, ночною порой в её красной яркости, приближенной к земли виделась лишь всяческая нечисть…

В здешних землях постоянно кипело ароматами ржи и пшеницы жаркое лето, освещенное ярким солнцем Даждьбога3, и нехотя сменяясь тёплой грязной сенью Сварога, за которой наступала холодная зима бога Хорса4, а после, наступала весёлая праздничная весна Ярилы и добрыми богинями Лады и Весты5, с яркими от молний Пяруна6 проливными дождями. И хотя в тогдашней жизни не было цены определенному времени, всё же, больше всего все, как и я ждали весну…

Мир Древлян был пропитан древними запахами извечных деревьев за высокими горами, большими озёрами с быстрыми реками. А фон ветряных разрушений домов в огромных просторах здешних поселенцев, и нерушимых идолов Рода, Лады, Сварога, Стрибога7, Велеса с другими богами на холме Вознесения, придавал тогдашнему пейзажу странностно добродушный вид… Будто раскиданные детьми игрушки на поляне, стояли ненужные избы и важные деревянные статуи богов…

Боги правили не только на земле, хоть им и поклонялись на холме Вознесения, и боялись стихий, с их прислушниками-духами. Они обитали и на небесах, и под землёй, являясь самой жизнью Древлян, ведь они же и создали её. Согласно поверьям, Род, явившись из нечего (или же бывший в ничём и никем), создал небо, землю, горы и реки и расселил всё это людьми и прочими тварями земными. После он поделил мир на три части – Правь8, то есть небо, Явь, то есть земля, и Навь – мир мертвых духов и злых богов. И чем дальше правил Род своим творением, тем сложнее оно становилось, от того он с Ладою и породил других богов, себе в помощь. А может просто от любви… Об этом сказы умалчивают…

Не было здесь изначально и такого множества людей. Отсюда – меньше разногласий, ибо нечего было делить, земли предостаточно, что простирались в бескрайности неизведанных полей и лесов, как и дичи, и других ресурсов. Да и боги с начала Создания не чинили людям свои междоусобные распри, не разделяя между собой созданий Рода пороками, и тем самым научая черноте духов, уходящих в Навь. А может, мало и богов было поначалу… Оттого и мало войн…

Но не только вот, стихийными войнами богов угнетались неподготовленные к бушующей природе люди. Все начиналось с Пяруна, который не слушая Сварога, прожигал молниями землю и кров людской, а Стрибог с Позвиздом, как и Купала с Даждьбогом, Хорс с Колядой испытывали свои силы друг против друга в Яви, данные им Родом до своего разделения на Белобога и Чернобога9, которые в свою очередь старались каждого из них перетянуть в свой мир из-за тех распрей, в общем, пока все это творилось на моем веку, в бушующей везде и всюду стихии просыпалась и мелкая нечисть. Вурдалаки, Вий, Леший – прикидывающийся волком, Болотник, Водяной, все старались проявить себя, отхватить побольше в свой черный подземный мир или отправить лучших раньше времени в Правь. Случалось, что здесь даже в холодные зимы падало тяжкое бремя на тутошний люд, в виде непроглядных метелей, буранов и заморозков от нападавшей на Правь Нави, морозов злого духа Корочуна и Трескуна, в коех засыпали вечным сном люди.

Однако волхвы, и те же духи и даже боги стихий, что её и создавали, помогали несведущим в жизни мастерам, простолюдинам, менялам и дальним путешественникам уберечься подсказками природы, погоды, тенями солнца, да криками птиц от всех этих напастей. Все от того, что сообща с богами люд жил. Нам нужно было только слушать. Для того кудесники али умельцы и создавали обереги, поклонялись, боялись и боготворили богов и духов, делая тем подношения и празднования в их честь. И всё вроде бы понятно: ни сказочно, как в сказах о драконах, незнакомых чудовищах леса, волшебниках и колдунах, да и ни все лета Ураганы от распрей Стрибога с Позвиздом, Догодой10 и Пяруном, а судьбы складывались у всех всё интересней и красочней любого воображения, если задуматься. Но никто не хотел думать, а порой и слушать…

Стоит упомянуть, что до нас дошли не все раздоры между богами. Только те, что люди считали страшными: Ураганы, Бури и пожары. Все к чему приписывали богов. Однако было и прекрасное в том противостояние, как и любом взаимодействии…

Взять хотя бы небесные цветы из разноцветных облаков после бурь или похожее на северное сияние небо ночью. А сколько рыбы появлялось на берегах реки и брошенных теми бурями животных в полях, с коех мы после пировали. Мы устраивали празднества в честь мира богов, а стол они же и накрывали дарами с леса, рек и озер. И мы вновь славили богов и за то, и за не унесенные раньше времени души в Правь или Навь, а после они снова что-то делили на небесах, принося в нашу жизнь хаос, обилие дичи и других ресурсов, вырванных ими из леса или из далеких чужеземных полей…

Но как бы мало не было Древлян, мы были поделены на множество поселений. Я жил в двух из них, расположенных совсем близко: Лесные и Степные. Почему в двух? Всё просто, родившись, я прожил в отчем Лесном доме недолгое время, а после мне построили жильё ближе к Степным. А еще раньше это было одно селение – Степные. И хоть оно так и называлось, но не от всего народа получило то название. Скорее за бескрайние поля, располагающиеся на всток и на закатник.

Раннешне, да что там, и теперь нас путали с Варягами из-за близкого к тому расположения. Те же путешественники с юга иль сивера, частенько кликали нашинских этими воинственными охотниками, за схожий говор. Путали Лесных, Степных и Каменных, живущих далече от нас, но говорящих также. Поселение Озерных, расположенных между нашими славилось же своей обособленностью, но о нем редко вспоминали.

В обширной территории здешних земель, омываемых где-то далеко большими морями, имелись и другие селения, расположенные также, как и у нас Степные с Лесными, рядом друг с другом, но никто из нас не старался узнать их поближе, так как всем хватало здешнего. Да и далеко добираться…

Одно доподлинно известно, что в каждом поселение правил (направлял, помогал людям – не было понятия править, или власти, разве что над лошадьми) Совет, состоящий из старейшин-мастеров, Волхва (кудесника). Такие как каменных дел мастер, кузнец, плотник, стеклянных дел и другие мастера после собраний на том Совете помогали друг другу и остальным строиться, заготавливать еду, защищаться от нападения зверей, улучшать быт и хозяйства. Не было ещё особо развитой торговли, али обмена с другими народами, ни красивых больших замков, описанных путешественниками, прибывавших с дальних теплых и богатых земель.

Хотя уже тогда товарообмен между поселениями и самими селянами давно начал зарождаться, однако пока что каждый обменивал товары и продукты у ближних мастеров соразмерно возможностям, лишь чужеземцы радовали менял редкостным мехом, диковинными изделиями и драгоценностями.

Всего было в достатке – Древляне еле успевали освобождать хлева для молодняка (молодой скот), а у мастеров всегда стояли для чужих и своих людей во дворах готовые изделия. Всё было просто, как в любой старине… Да и люди были просты… Каждый в своем деле, на своем месте от рождения…

Я не знал, как появился там на свет. Не знаю, за какие заслуги в прошлых жизнях или неудачи в них же (если после Вознесения есть еще одна жизнь на земле). Маленькому мне казалось, что здесь будто всегда днем ярко светило солнце, а ночью под землёй пробуждалось зло вместе с небесной темнотой, коли облака закрывали звёзды. С самого рождения не знал я и настоящего гнева богов, чем пугали родичи, рассказывая об Ураганах и других стихийных напастях, поэтому всё было в радость. В самом начале своего жизненного пути, как я уже упоминал, обитал я на отшибе селения, где не с кем было даже поиграть, кроме папы с мамой, пока не появилась сестренка. Но знамо всей здешней мелкоте, можно радоваться и жизни без люда, разгоняя по полянам мелких прислушников нечисти. И жизнь запоминалась будто одним бесконечном летом…

Когда тающий в лучах яркого солнца, Догодник, еле шевелил листья широкого клёна поутру, я просыпался. Чаще последнее случалось к обеду. Как сегодня. Даждьбог, как и каждый свой сезон, неспешно катил ослепляющее светило, и лучи его обжигали из-за белых, расписанных обережными узорами усталых занавесок, нехотя висящих в приятно пропитанном, непонятными спросонья, запахами доме. Однако не все было так приятно…

Я разомкнул глаза. Начал понемногу всматриваться. Никого в комнате кроме меня с сестренкой не было. Это хорошо. Главное ее не было…

Спросонья редко отличаешь кошмары от призрачной, как сейчас, предрассветной яви. У меня, в отличии от других, не было страшных снов, после которых всех отправляли к волхву на долгий поклон идолам богам. Страшных не было. Только один предрассветный кошмар. Вернее, кошмар, из одной старой карги, как звал ее отче…

И казалась, так было всегда: просыпаясь утром, подолгу ворочаешься в кровати, боясь встать, какой там, даже глаза боишься открыть из-за Бабы Яги. Только приоткроешь веки, как тут же замечаешь тень в пустой комнате. Может от того, что проснуться, иль подняться сразу не всегда удавалось. А в ожидании, как по колдовству, мерещились блеклые тени, в прищуренных сном глазах…

Сейчас-то легко вспоминать. Причём ужасные видения являлись не столько в самих снах, сколько наяву. Поутру, вроде приведения, темной дымкой, о которых постоянно рассказывал в заброшках Мишка. Ещё не увидев ее, сначала чувствуешь приближение, шаги, а затем, подглядывая сквозь одеяло, замечаешь…

Приближение её легко объяснить. Дело в том, что сквозь отдающийся в уши шум от звенящей тишины многим слышится стук сердца (мама рассказывала). Его можно сразу отличить от остальных шумов, если лечь, повернувшись на бок, и прислушаться, в полной тишине. Звук сердца отбивает определённый ритм. Лежа в одиночестве, со знанием о страшной Бабе Яге, забирающих не засыпающих детей, в том ритме легко придумать стук чьих-то шагов. Особенно когда сердце замирает от какого-то далекого или близкого постороннего звука, и начинает медленней биться. Тогда звук становиться ещё более чётким и сильнее похож на шаги. Шаги, этой страшной бабушки. Медленно открывая глаза, с трудом понимаешь, что наконец-то проснулся и это не сниться. А она уже, как будто бы подошла к самой кровати! Так и лежишь без движения. Лишь позже, набравшись смелости, с резкостью прогоняя страх, до конца открываешь глаза, ощущая угнетающее чувство одиночества и тишины, с ощущением, что никто не поможет…

Помню, поначалу я звал маму, когда та мерещилась. И появлялась Яга совсем не так как в сказках, прилетая на метле. Она, вышагивая, немного скользя как человек, неотвратимо приближалась. Иногда та, правда, стояла неясной тенью за порогом будто бы с метлой. Только в сказке она могла исчезнуть, не появляясь больше, даря свободу уснувшим, иль ушедшим от нее путникам…

Запомнившийся чёткий профиль с длинным, чуть горбатым носом, старое одеяние, злой взгляд ужасных глаз, не поддаётся описанию. Весь её образ накрепко вжился в сознание на всю оставшуюся жизнь, несмотря на забытые воспоминания о ней в детстве. Мама позже перестала приходить поутру на мой зов, и тогда-то стало невыносимо страшно. Но именно тогда она и исчезла навсегда…

Кто же рассказал про эту Бабу Ягу, заставив – так боятся её? Папа больше про кудесников рассказывал. Это вопрос до сих пор меня мучает…

Сегодня же в комнате было светло, оттого и не мерещилась в темноте она. Но и от света не хорошо. Не было даже намека на свежий и прохладный ветерок Догоду, часто залетающий в дом, от того стало неприятно и понятно, что до вечера будет нестерпимая жара, коли не укрыться на реке или в кустарнике. В безоблачные и безветренные дни к полудню солнце неестественно распалялось, несдержанное в колеснице Даждьбога, обжигая всех, как вяленых рыб.

На небе ни тучки, а внутри почему-то чернело накрывая темнотой, притаившейся печалью ожидания всевозможных неприятностей, всегда приходящих за беспечностью и весельем на той же реке… Как в ожидании Бабы Яги… Хорошо, что меня не отвели к кудеснику от ее страха…

Только пусть хоть сегодня станет неважно богам – беспечность сегодняшняя заслуженная или нет. Пусть хоть раз зазря поучал и призывал всех кудесник в танце у костра благодарить богов за спокойствие, напоминая о Карне (богине печали), что призывала словами селян – делу день, а потехе часть, Вознося за непослушание не по времени людей (которых я никогда и не видел), кромя своего дедушки… Не сегодня о том думать. Ведь все дети должны веселиться…

Вообще, о неприятностях следует упомянуть отдельно, так как речь в этой истории пойдет не только о хорошем. Давным-давно Древляне привыкли всего опасаться, и во всём видеть злость озорных, хитрых духов или самих богов…

Да… Страх от тех в те времена был понятен каждому, действительно, с самого детства. И это не то чувство, с которым легко справиться, которое пряталось быстрее, нежели радость от неуместной шутки. Зато с ним всегда просто, как мне потом показалось. Не нужно думать, притворятся. Сковывая разум, тот избавлял от других чувств, делая тебя чище. В страхе делаешь одно и одинаковое. Ежели разглядел иль услышал, от какого духа предвестие будущего Урагана – боишься, прячешься со всем людом по домам, навесам, загонам, неудача какая – молча горюешь, скучаешь, скованный страхом одиночества в собственных думах. Зато после как весело! Взять хоть Ягу, которой сегодня не было… Если бы не зависшая печаль в душе, давно бы улыбнулся…

И вообще, я не хочу сказать, что часто горевал, али боялся. Нет. В моей жизни было много чувств, не связанных с чернотой Чернобожьей. Когда горевать, коли столько интересного и непонятного для ребёнка в мире происходит!

В новом доме у Степных меня чаще с утра звали на большие качели в оврагах Ник (Никослав, сын мясников) с сестренкой Ланкой и Лексием (стекольщика сын), где в пути с ними мы часто заглядывали в чудесный дом менял за Доброславом и Тихом. А собравши народ, весело убегали за овраги к самим качелям в лесу, где накачавшись, гонялись за прятавшимися белками, разноцветными птицами, стреляли с рогаток, и играли на дуде до самого вечера. Мне лишь последнее нравилось. После, собирались у костров, уже в заброшенных разрушенных Ураганами домах или в полях. Конечно, когда хватало сил или не находилось нечего поважней, собирались.

С всеми этими воспоминаниями внутри души, вместе с неприятными мыслями о нещадном светиле, наконец, разлилась теплота от предстоящих развлечений, как безоблачность на улице.

Глупые боги! Мало нам их ниспосланных на землю духов, так еще и Ягой пугают. А если как раньше у Лесных, придется играть без друзей в местах, полных злых духов. Там могут быть и Вурдалаки, о коех недавеча, как вчера рассказал Мишка. Играть и бояться всего за любовь к незнакомому. За любовь к придуманному мною поиску…

А искать и собирать различные непонятные вещи, деревяшки, наблюдая за мелким и крупным миром, опасных духов я давно полюбил. Может изначально мне прельщало это развлечение от глупых бабушкиных страхов: не бродите, мол, попусту по лесу одни – Леший, спрятавшись в волчье обличье в чащу утащит, не гневайте богов пустомелей и пустоделом, как говорил мой отче или кудесник, злые духи под землю заберут. А все запретное, как известно ребенку потеха. Кстати о кудеснике. Это отец начал звать нашего волхва так. От него и повелось. Без отца все бы и звали Епифона колдуном да волхвом…

Посмотрев ещё раз на улицу через окно, снова постарался отогнать вместе с лучами веселего Даждьбога новые нехорошие мысли…

– Тем более, сегодня праздник Купайлы11!, – вспомнил я.

Очередное чествование непонятного нам с ребятами божества, о котором сегодня обещал рассказать ребятне Епифон после празднества, что уже начиналось, судя по веселым крикам девчат за окном. И отчего почему-то с самого утра, совсем не о том думается? Странные мысли… Неужто Домовой с Квасурой12 потешаются? Смеются сейчас над моими глупостями в голове вместе с другими богами… И будто в ответ на эти мысли побежали другие:

– А дедушку, же они к себе унесли, на небо? Боги, в смысле? Там же здорово, и хорошо, вы же сами говорили, – вновь мысленно вопрошал я папу, – и зачем тогда бояться Вознесения? Зачем бояться попасть в непонятное подземное царство Нави? – закипали во мне немые вопросы. И словно ответами на них приходило еще одно из тех чувств, о которых никогда и не догадывался. Чувство понимания, вечно не договаривающих суть, родичей, кое и сами не все знают. Ураганом Стрибога, ведь, может унести и их и меня, как не послушавшего однажды папиных опасений, дедушку. Вихрем или злыми духами, последние из которых тащат всех в злое царство Нави. В чем тогда смысл? Жить постоянно в страхе?

– Поэтому чтобы не бояться – смотри в прошлое. Обдумай, что хочешь сказать, сделать. Не бойся сложности, пугайся простоты. Нет нечего простого, – говаривал мне не раз отец. Будто знал о чём я буду думать… И я постоянно думал… Только не помогало то. А может не о том думал… О пустом…

Как сейчас, смотря на искристую от света, заставленную деревянной утварью, комнату.

И в конце концов, перебив внутреннею темноту воспоминанием вчерашнего дня, я улыбнулся и тут же захотел поиграть с ребятами в новую игру ляпу-прятки, что вчера придумал. Ин с Илом точно согласятся. А там глядишь, ещё ребята подбегут, забыв о Купайле. Тревога остаться одному, медленно таяла, как и страх заниматься не тем, чем нужно. Не тем, что нравиться всему этому миру.

Рядом в это время, проснулась сестрёнка. Мы редко с ней просыпались вместе. Обычно либо она встанет с мамой пораньше, либо я, с отцом помогая по хозяйству.

– Как погуляли вчера? – спросил я зевая.

– В ямах играли, – спросонья ответила Веселинка, оборачиваясь на вопрос.

– С лягушками? – улыбаясь, продолжил я.

– Сам ты с лягушками… – обижено сказала сестра, посмотрев на меня. Она-то знала, что я и сам не прочь поиграть с теми, видя в них жителей Водяного – мы цветы-разноцветки отгоняющих жару собирали, как наказала баба Нюша.

Будто они помогут, хотелось возразить мне ей, но передумал. Зачем портить сказочную веру в духов леса и полей у сестренки.

– А мы на полянах в подглядки играли, – задумчиво рассказал я – с Броской и Ином.

– Что за игра? – сразу заинтересовалась Селька.

– Как ляпа и прятки, всё вместе. Прятки-подглядки, – тут же объяснил я.

– Научишь? – спросила, оттаявшая от обиды за лягушек сестрёнка.

– Конечно, – ответил я, улыбаясь в новом зевке.

Вчера мы не только играли, вновь вспомнил я вечерний страшный рассказ Мишки кузнеца о Вурдалаках. Тот любил побалагурить пред костром в темноте, попугать народ. Наверное, от того рассказа во мне сегодня и проснулся непонятный страх. Вчера—то не обратил внимание. Обратно домой вместе все шли и шутили. Мол – неправда все. Девчонки боялись, а мы шутили, чтобы после ещё послушать… Хоть и страшно, но так интересно… И я снова, не желая вставать с постели, прокрутил рассказ в памяти.

– Однажды, ночною порой, народ долго не возвращался с полей. Многие дети, оставшиеся с бабушками и дедами, начали выглядывать в окна, высматривая своих пап с мамами. А на небо в то время восходила большая красная луна. Бабки с дедами отговаривались внукам, мол, скоро вернутся родичи с полей, только обряды проведут. Но никто не возвращался. И тут в лунном свете, вдалеке, близ костра Вознесения дети увидели движение. Но были то не родичи их, а непонятные твари из Нави, с искорёженными лицами и руками. Они ползли, шли и бежали за их родными, которые собирали на полях урожай… – ненадолго тогда замолчал Мих, заставляя явственнее представить ужасное.

– После стало еще страшнее, как только с полей, что были ближе к домам, выбежали люди с факелами, отгоняя ту нечисть от себя. Но как бы не отбивались люди, лунный красный свет будил всё больше злых подземных духов, а те надвигались на селение все ближе. И вот уже папы с мамами забежали в дома, закрылись, но те продолжали идти, пробираясь в дома. Они входили сквозь открытые оглобли заборов, ломали стены, будто Ураган, выбивали окна и двери, а после залезая в дом, и забирали людей в Навь, кусали их, превращая в приспешников злых духов до самого рассвета…

И только с первым лучом солнца, пробившимся из леса, стала рассыпаться и исчезать нечисть, будто ее и не было…

– А что стало с селянами? – спросил тогда я.

– Кто-то выжил и до сих пор живёт. Кто-то ушёл в Навь, и вместе с теми превращается при свете луны в прислушников злых духов. Иногда выползает наружу при такой же луне, творя зло…

– Не бывает такого! – возразила на то Стиславка, дочь рыбака.

– Все бы знали о таком селение, – поддержал её Тихомир, брат Ина.

– Не бойся – сказал на то Лен, подкидывая в темноте малахитовый камешек, Стиславке.

– А у нас они могут быть? – спросил доверчивый Ин.

– Конечно… – поддел сын охотника, Ил. Тот был постарше, как Мишка, и любил подшутить над нами.

– Ты врёшь, я спрошу у папы! – сказал Броска. Так по-простому, все звали Доброслава.

– А я у мамы и Епифона, – сказала Стиславка.

– Так они вам и сказали. Вы же потом всего боятся будете, – отвечал на то Мишка, усмехаясь с Илом.

– Врешь ты все Мишка… – ляпнула из-за кустов, подслушивающая нас Забавка, сестра Инка и Тиха.

– Иди домой, а то от папы получишь, – погнал сестрёнку Ин, понимая что и ему достанется, если та поздно придёт домой. Моя Селька никогда не забиралась к нам так поздно…

– Хотите верьте, хотите нет. Больше тогда не буду рассказывать. Думаете, отчего старшие не говорят о плохих духах, а только о хороших? От того что страшно, а вы не верите! – рассердился на всех Мих.

– Мы верим, а девчонки пускай боятся. Нам расскажешь ещё что-нибудь? – попросил я.

– Расскажу, как соберёмся… – сжалился тот.

– Вон смотрите, луна почти полная, и возле дуба уже кто-то бродит! – закричал Ил, показывая на деревянных богов, одиноко возвышающихся на холме Вознесения, пытаясь напугать ребят.

Девчонки тогда запищали, мы посмеялись. Но в том смехе, мы все по-настоящему поверили в рассказ, и от того я и продолжал боятся сегодня. Луна и вправду полнела, рисуя в сознании сердце Чернобога13…

В общем, сегодня, наступал необычный по ощущениям день. По крайней мере, казалось, что не такой как раньше. Не такой, как это же празднество в прошлом году. Так-то и в обычный день, сдерживая радость, во всём, стараешься побольше всего сделать вместе со всем народом, нежели предаться удовольствиям от мечтаний или дум с самого утра, но точно не сегодня…

Обычно поутру, а то и к обедне, отец нередко звал разогнать скотину по лучшим пастбищам, мама просила проредить засеянные овощами участки от сорняка, а ребятня со всем Степным народом потянуть невод на реке, да собрать там же песку стекольщикам или соли чуть поодаль на предгорном озере для пекарей. Но сегодня нельзя трудиться. Можно только веселиться на реке вместе со всей мелкотой, разбрызгивая воду, дразня девчонок, таскать им лучшие цветы для венков на голове. Просто радоваться Купайле, в самый солнечный день… Радоваться назло плохих мыслям…

Ведь не один я думаю о плохом. До сих пор старики не отошли от давних божественных стихийных бедствий, но как-то же продолжали радоваться этому дню, как мы, дети. Все они помнили, как могучие Ураганные войны властителей разделили наше поселение, большим перелеском (садом) и названиями. Помнили, прошлые печальные напасти, унесшие множество хороших людей в небытие. Но нам, детям, по мнению старших, об этом не нужно было знать, а может и не думалось им о том в такой хороший день. И меня вновь пронесло неприятными мыслями:

– Сварог Вознес с ветрами Стрибога на небеса многих хороших людей и те отправились в дальние странствия составлять новые картинки из облаков на помощь нам, превращаясь в цветы леса, по которым путники находили дорогу домой, в слова ветра, которые предупреждали об опасности оставшихся в Яве родичей… Так отговаривались все папы с мамами, защищая нас…

У меня же понимание, недоговаривающих истину взрослых, как я уже упоминал, возникло раньше всех сверстников. И пока остальные ребята мечтали о жизни в Прави с богами и Вознесенными, думая, что там лучше, у меня же с уходом дедушки уже проснулось чувство взросления. Но и тогда маленькому мне до сих виделось, мерещилось в мире больше хорошего. Опять же до поры до времени. В частности, до наступлений схожих повторений моментов жизни: будь то одна и та же игра (со временем казавшаяся бесполезной и не интересной), отговорки родителей об ушедших или ещё что. Как может быть в одинаковом что-то хорошее? А чуть позже понеслись эти вопросы:

– Зачем сжигать тело дедушки в костре Вознесения душ, если он уже улетел на небесах? Зачем недоговаривать, обманывая после Урагана, что тот в грозовых тучах Пяруна иль облаках Даждьбога, а затем самим Возносить того дымом в небеса? А Чернобог и его прислушники (Леший, Болотник и другие), что забирают всех в своё подземное царство? Для чего? И откуда берутся Вурдалаки если не от плохих душ умерших? А как боги различают кто хороший или плохой, и отправляют либо на небеса, либо в Навь? Ждут пока мы сами совершим что-то плохое, не смотря на то что они виноваты, внося нам злые мысли духами и Чернобогом? И неужто в Прави всё время смотрят за нами?

Тогда-то, в том моменте и наступило то самое понимание, говорить о котором не хотелось никому. Понимание глупости, несовершенства этого мира, ненужности этих однообразных повторений уроков судьбы, основанных на обмане… Если боги и направляют нас, а не помогают нам, внушая, как духи черные мысли, то нет нечего, что мы можем сделать сами… Мы для них как игрушки… И даже взрослые, как дети…

С того понимания, я сразу же, стал пытаться извлечь со всего выгоду. Нет не ее. Не так…

Извлечь как можно больше эмоций и чувств из всего мира, улучшая нашу жизнь простотой. Из мира, которого ещё толком не понимал.

Как, и что в этом необычного, спросите вы? И будете правы. Ведь какой ребёнок, не имея ни малейшего понятия о жизни, не желающий задумываться о неприятностях, а желающий только играть как все дети, будет совершенствовать её? Улучшать, придавая важность всему сказанному, сделанному, словно взрослый останавливать заигравшихся или же завравшихся в азарте друзей, зовя домой при малейшей опасности, если никто не хочет тревожиться?

А я пытался улучшать нашу с ребятами жизнь. И это было легко, как выбрать собственный жизненный путь, осознал я после. Легко не от того что, находил себя оставшись от того в такой же, как я природе, со стаями воющих на предстоящий Ураган волков (если те были рядом), да в улетающих стрижах, или в утихающих волнах на берегах реки, как и в шуме предвестников ласточек, что послал бог Симаргл с разнотонным дождем, или в том же непонятном запахе поляны. Легко от того, что друзья также просто возвращались ко мне, после моей ненужной заботы и одиноких бродилок – поисков.

Разумеется, на то у меня оставалась толика досады, за то, что не слушали меня и посля наших ссор, с тем же настроением продолжали заниматься своими делами: я, пускать кораблики по воде, строить без них шалаш от дождя, находить редкую деревяшку, в то время пока те летали на старой верёвке, повешенной старшими над быстрым течением каменной речки-овражки…

И так будто постоянно, словно не перебиваемая печаль падающих листьев месяца Грустня. Поспоришь с ребятами о чем-то важном, никого не переубедишь и сбегаешь ото всех, искать…

Зато в поиске можно часами разбираться, как растут деревья, трава и насекомые на полянах, в душистых растениях, росших по пояс целыми степями. Бесконечно всматриваться и вслушиваться в духов предков, ища лучший узор в обломках на разрушках14. Или спрятаться в траве в придуманную сказку только без волшебных замков и ведьм. Там же не составляло труда и придумать новую игру, будто с их подсказки (духов или с Вознесённого дедушки) – как, к примеру, прятки-подглядки.

О последней, кстати, сообразил совсем недавно. Заключалась она в следующем: кто высунется за выделенной деляной – тот пойман. А человека или зверя, какого увидишь, разницы нет, лишь бы побольше добычи…

Сегодня днем снова можно вместе со всеми ребятами поиграть, если не доберусь до реки, забыв ненужные споры: во что, где и с кем играть…

На самом деле лишь вне дома представлялась нам всем – детям, настоящая жизнь. Даже старшие ребята, как Мишка и Ил, забывая дела подмастерья кузнеца и охотничьи, больше времени проводили с нами. Она не просто нравилась, эта жизнь, нет. Она как будто бы притягивала к себе, будоража любопытство и жизнелюбие всё больше и больше. Всё казалось волшебным, совершенством, чем – то вроде небылицы. Может быть, именно поэтому у всех возникало богатое воображение, которое рисовало картины, гораздо красочнее любых сказок – кистями беспечности тех времен. В тех картинах легко могла привидится сказочная фея в любой необычной бабочке, будто из папиных сказаний. А ежели после, принести ту, верующей во всё сестрёнке, можно долго удивляться, смотря, как та серьезно просит её о чем-то…

И так у каждого ребенка, только разное – одному бабочки, другому птицы, третьему деревья – будто живые боги, не спеша машущие ветками, словно волосами…

На полянах, между зарослями полыни, как сейчас помню, постоянно летало, ползало множество всего того, что было бы для другого не заметно. Мне же мир мошек, живущих везде, рисовал послушников злых духов Болотника, Лешего или Водяного, снующих повсюду и заставляющий остановиться даже оживленную игру, ярко зеленой бабочкой или кусающими большими злыми осами.

Мир зеленых жучков, обитающих в полыни, являлся нам волшебными духами леса, Лесавками – из семьи Лешего; а мир цветов – домами тех послушников. Стрибог и Догода15, ласковыми вздохами направляли к самым потаённым уголкам тех миров, обнимая, то дыханием, то прижатою от их дуновения травою, порой до самого вечера. Причём, чем дальше от дома, тем прекраснее являлись миры нетронутых полян, лесов, воды, хотя бы в виде чистых луж.

В той же воде жизнь состояла не только из мира Водяного, Болотника иль Лесавок из лягушек с водорослями и мошек. В его глубине ежели присмотреться, творилось что-то невообразимое. В лужах шла самая настоящая битва за выживание. А именно: в то время как мерзкие лягушки Болотного ловили, или пытались поймать мошек Водяного или пиявок, за ними и Лесавками летали птицы. Я же, попадая туда, давно соорудил небольшой плот, и частенько плавал от берега к берегу, пытаясь поймать и тех и других. Смешное здесь в том, что после не только прибегал домой весь насквозь мокрый и грязный, будто русалка пыталась утащить в трясину, но ещё и злой от того что проиграл самую важную битву в своей жизни, как тогда казалось. Не поймал ни одной лягушки, и мошки не уберег, только птиц перепугал. Но все забывалось до вечера. Вечером будет интересней…

Да… Детство… Счастливая пора. Не о чём не думаешь, забываешь всё, что случилось с тобой (и не важно хорошее или плохое) совсем недавно, не говоря уже о том, что произошло за Хорсовой зимой, что с Морены16 порой, укрывали солнце на долгую ночь. Пускай лютует Посвист в холодах, иногда мы веселились в снегах интересней, чем на празднование Купайла. Просто запоминались холода Коляды17 меньше. Однако вечером, всегда, узнав о проделках друзей, соседских, и других ребят, захватывала настоящая тоска и все вновь спешили к заброшке или на поляну за костер, послушать странные истории Миха…

Быстрей бы сегодняшний вечер наступил. Сегодня история ожидается от Епифона, нашего кудесника, о Купайле. Да и всех мыслей не передумаешь, как и не упомнишь, лёжа в постели. Тем более не отлежишься просто так. Да и отвлёкся я немного от праздника…

В общем, не смотря на глупый, непонятный поутру страх, я поднялся навстречу солнцу и празднику. Было лень вставать с не совсем мягкой постели, так еще и в доме душно, вернее жарко.

– Наверняка жарили хлеб, или пряники, – ляпнул я Веселине, смотря в окно, и бросил в неё подушкой.

– Ах ты Баламошка! – крикнула в ответ сестрёнка, отправляя подушку, за убегающем в другую комнату мной.

А в доме и правда, в преддверие праздника в большой печи бабушка пекла хлеб с булочками! Пожалуй, это относилось к самым удачным воспоминания. Лето, солнце греет голову, жара на улице, а в доме ещё жарче, только не плохо от того. Всё то вместе с редким запахом нашего хлеба, от которого весь день кружилась голова заражало нас с сестренкой пречистой уверенностью бытия.

Ведь так приятно было урвать корку только что приготовленной булки, не всегда поджаристой, но такой вкусной!

– Куда, окаянный! – хлопая ухватницей вслед, кричала на то баба Нюра.

– Ну, ба… – жалобно вторил я, заглатывая кусок хлеба.

– Як не остыл же. Обожжёшься, – смеялась бабуля, тут же наваливая в деревянную расписную отцом чиплышку тыквенной каши.

– Быстро за стол и сестру позови! – видя, что тороплюсь на улицу, хватая все подряд со стола, не зло поурчала она.

Я же, по-обычному, не дождавши Сельку, съев с горячим куском хлеба плошку каши, побежал сначала на ближние поляны с морошкой травой, что с мягкими листочками. Пущай, праздник, и все радуются, бегают вдалеке на холмистых полянах близ реки, мне же пока то не интересно. Старшие помогать заставят, а девчата лишь смеяться будут. После, нашинские (Броска с Тихом и другими) сами позовут, если на речку не придут. Или к вечеру у костра свидимся…

А на полянах куда ни посмотри – всюду зеленым зелено. Трава ярко-ярко сияла, если так можно выразиться. Мелкие прогалины близ дома окружали кустарники с полынью, как бы защищая кладезь островков мягкой морошки своей темнотой по краям, но даже в тех остывших в безветрие кустарниках открывалось прекрасное.

Она, как сейчас помню, летняя полынь, была невысокой и в ней, обитали светлячки-звездлячки! Светлячков можно было увидеть хоть днем, хоть ночью, только ночью они переливались зеленизной и светились.

Уже поздно вечером (ночью же все спят, нельзя в траве шарить, духов тёмных тревожить) можно разглядеть их свет, но я чаще как раз в такое время и любил играть на своём просторе, забывая в той поляне зло наступающей темной Нави. Среди дня жуки блестели переливающимися оттенками. Редко где встретишь таких существ: небольшие с ноготок, умеют летать, но почему они светятся в темноте, а днём напоминают крошки малахита, я так и не понял, может и правда – как говорила мне мама, во всем виноват свет звёзд, который они любили. Я тогда верил последнему. Звездлячки…

В мой травяной мир к зеленым жучкам незаметно вливались кузнечики, своей рассыпчатой трескотней ласкавшие слух, пока я, ползая, искал невиданных жуков, желая разобраться в их делах.

И вот, найдя непохожего ни на кого послушника Лесавок, я начал задумчиво наблюдать за ним. Лёжа на животе, долго-долго смотрел за тем, как он ползёт зачем-то и переворачивает веточки. Вот он остановился, повертелся возле муравья, пополз дальше. Чуть поодаль ещё один жук, похожий на такого, только поменьше. Что же будет, если они встретятся? Поднёс одного из них ближе к другому. А что случиться, когда пересекутся их пути? В ответ один из них подбежал к другому, постоял, они вместе пошевелили усами и разбежались в разные стороны, как будто бы даже не задумываясь или хотели обойти одно из препятствий и снова спрятались в траве. Не интересно…

Приподнял пучок травы рядом с ними, а там мелкие, совсем мелкие существа – другие жучки, бегают, беснуются, играя друг с другом. Может даже они строятся – в смысле что-то строят. Так и наблюдаешь среди белого дня за маленьким миром духов полей, пока в голову не ударит Полуденица18.

И вот, когда солнце, наконец, совсем нагреет голову, накатывает такая лень, что и до реки не хочется, лишь глубже спрятаться в траву повыше. Как сегодня. Поэтому насмотревшись на тараканов, я еле как оглянулся на зов Броски и Инка сражаться с колючками деревянными мечами.

– Мик! Пошли биться с драконами Нави! – прокричал, Ин, поднимая блеснувший кедровой смолой меч над полыней.

И как только увидел меня здесь? – подумалось мне.

– А вы чего не на речке вместе со всеми? – спросил их я, имея в виду праздник, – драконы же только вечером появляются?!

– Мы только оттуда, набрызгались уже и налопались всего чего только можно! – отвечал Брос.

– А драконы и днем есть! – ответил Ин, умело, по пастушьи размахивая хлыстом.

– Ну, пошлите! – ответил им я.

Еле-еле, разморенный на солнце, я, медленно поднялся в сторону зова друзей, отходя от удара Дажьбога – не успевшего сдержать сильные лучи солнца, что ударили мне в голову, резко сковавшего разум темнотой в глазах. А может Полуденница ослепила, как говаривали мастера, не суть. С каждым шагом то проходило…

У нас для той битвы росли высокие лопухи за моим домом, и будто бы назло тому же Дажьбогу, находившиеся в тени. Не всё, конечно, было так безупречно – здесь легко насобирать много репейных колючек – огня драконов, от которых долго приходилось потом отряхиваться, захватив неожиданной атакой придуманных крылатых врагов Чернобога выросших лопухами на нашей земле. Хотя это неточно – никто не знал были ли драконы прислушниками того и были ли они вообще из Нави, но и это меня меньше всего тогда волновало. Ведь опять нашлась ещё одна общая игра и мне важная роль в ней: обозначать территорию, чертить на земле планы захвата, границы нашей земли, как взрослые обозначают территорию пахоты полей. Карты сражений, как битвы богов по сказам отца…

А после игры я снова решил повалятся в глубине кустарника да высоченной полыне (другой, посветлей и с более сильным запахом, только снизу не чувствовалось), скрывающей всё тело, где можно безмятежно наблюдать за облачным и безоблачным небом. Может быть, сверху, глазами облаков смотрят на нас предки, представлялось мне тогда…

Навалявшись в траве, я тихонько поднялся и зашагал нехотя в сторону речки. Друзья к тому времени снова уже убежали туда. Хотя по-настоящему дружили мы лишь с Броской…

Взять Ина к примеру. До того дальше чем до других приходилось топать чтобы поиграть. Дальше чем к Бростиславу или Бажке из Возделочников. Темноволосый, в тон цвету своей кожи, тихий, любимый всеми за свою простоту и игру на свистульке, был он, что называется душой любой компании. Не за шутки и веселье, в них мастером оставался Ил, а именно за спокойное умиротворение, исходившее от него, где бы тот ни находился. Жаль, что наши пути и интересы пересекались так мало в детстве.

Ин чаще играл с Тихом и лишь вечерами приходил с ним на заброшки послушать Миха или изредка в духов и колдунов. А что касается остальных ребят, так с теми еще сложней. Тих, из семьи кузнеца частенько проводил время дома, помогая брату Мишке и отцу в работе, слушая вместе с ними истории от приезжих путешественниках, чтобы потом как брат рассказать их нам по случаю.

Бажен, из семьи, отвечающей за общий урожай, общался с Илом из охотников, а Ил в свою очередь, больше с Броской. Со мной ни Бажка не Ил ни играли. Разве, что иногда в колдунов. Но в ту игру мы играли редко-редко. То одни заняты помощью дома или мастерством, то другим некогда… И така вот приходилось всем. Друг с дружкой по отдельности играли аль мастерили мы чего больше, чем вместе…

Лишь с Брославом, родом из семьи «Менял» мы много пересекались в делах и заботах. Его папа возил творения наших мастеров в чужие поселения на обмен, и жили они через несколько домов от меня, поэтому мы с ним хоть и мало играли, общались все же больше, чем с другими детьми. Рыжеватый, с парой веснушек на лице постоянно вдумчиво улыбаясь, любил он с огромной оравой местных Лесных и Степных детей без вопросов, сбежать в лес или на реку, также, как и помочь вырвать всю траву на чужих делянах посева всего вдвоём с кем-нибудь. Броска никогда не обижался и на прозвище – Рыжий лис, понимая, что ребята не со зла то говорили иногда, а за веснушки. Не знающий усталости, казалось, радовался он любой идее – позовёшь того на рыбалку, уже ждёт тебя с утра, хоть и ни разу не вставал в такую рань, кликнешь строить плот, так ещё раньше тебя будет на речке или в оврагах. В общем, он играл со всеми, но больше времени проводил со мной, особенно когда отец построил дом у Степных, и мы переселились.

Я же как-то сразу с детства не очень полюбил большие игры, кроме, разве что, игру в колдунов. Даже в игры на празднества меня было не затащить без Веселины или папы с мамой. Попрыгать через огонь, да хоровод поводить, так это я – добрый молодец, а ежели всем народом бегать и скакать за кудесником через придуманные им припятствия, будь то деревянные палки, выстроенные защитным символом или еще что, нет уж, это бросьте. С хороводов вообще все друзья смеялись, хоть и сами веселились, прыгая в нем через костер, даже со старшими. Тот же Мих и Ил, не чурачился разбежаться под свист дуды и улюканье девчат, бросаясь в самое пламя… Мишка с Илом вообще редко играли с нами. Первый помогал отцу ковать железо, занимаясь общим делом, а второй часто убегал на охоту. А может я был слишком мал для них. Так начинало казаться…

Можно достроить большой шалаш, тогда папа покажет, как начертать дом и можно будет самому чему научится, как на битвах с репейником. Можно разобраться в настоящих чертежах строений, коех у него много в мастерской, а не простыми рисунками себя баловать. Потом и ребят позову помогать строить собственный дом…

Вот и небо, вторя повторным с утра неприятным и пустым мыслям, под моими неспешными шагами к реке, не оправдало ожидания нещадной жары от безветрия, и стало затягиваться небольшими облаками. Поэтому, не задумываясь ни о чем больше, я побежал в сторону воды, на всеобщее празднество. Вдруг не успею и станет холодно…

Опять же, как всеобщее празднество. Большая часть селян веселилась близ реки, а остальные на полях готовились к вечерним кострам, накрывая столы и жаря разное мясо…

Праздник Купайлы! Ин с Броской, скорее всего, сбежали собирать сушняк в лесу для костров, понял я подбегая к берегу и не видя их у воды. Там же можно и поесть чего. Сегодня все с дома несли сладости на поля, Купайле.

С этими новыми мыслями я оглянулся в сторону степей, что ближе к речке. А там и в правду веселье: одни, смеясь, собирали соломенные чучела, чтобы сжечь после на костре, другие играли недалече в реке, что видна с пригорка, третьи складывали костры и несли еду деревянным идолам, а больше Купайле. Старшие мальчишки с девчонками радовались предстоящим вечерним обрядам, хвастаясь свежими сорочками и сапогами, заплетая в волосы венки из цветов, а Епифон ужо что-то рассказывал детворе, но я-то знал, что самое интересное он оставит на вечер, поэтому кинулся, раздеваясь на ходу в речку…

А в воде вообще не замечаешь времени. Брызги, шум и гам сверстников только подталкивал к дальним заплывам, и большим ныркам под воду, дабы и меня заметили, как я много я умею в воде! А Водяной, кем пугали старшие, казался добрым и будто помогал выплывать, если уставал. Как задыбнешь, выбежишь к костру, али к каменной заставе, что возводили от наводнений и долго греешься вместе с ящерками, не желая еще раз заходить…

Раскупавшись, я разглядел в воде других своих друзей. Видимо те, как и я решили переждать нещадную жару в воде. Тут же играли и девчонки, и Веселина с подружками, но в воду большинство не заходили, ловя ящерок у камней. Мы с Лексием, Станькой, и Илом задразнили Ланку – сестру Ника и Забаву, что пришли с Селькой, зовя купаться, но те не слушая, убежали на поля к кострам и танцам. Тогда мы принялись брызгать Жданку со Стиславкой, которые не боясь нечего, купались с нами, и играли в ляпу в воде, но прибежала Таська (Бажки сестра) и позвала девчат послушать как спорит Епифон с Михой о Вурдалаках. Радость после их ухода как-то сразу поугасла, и мы продолжили просто плавать и нырять кто дальше. За девчатами стали расходится и ребята…

Незаметно уходило солнце. Еще не темнело, да и не меркло, но чувствовался вечер. Как все в последний раз вышли из воды я и не увидел, зато теперь такое же веселье ждало меня у костров, через которые все прыгали, водили хороводы и жгли чучела Купйлы. Но я уставший и замерзший сразу двинулся к кудеснику на бревно пред костром. Там в тишине давно лился рассказ о богах…

– …а богов становилось все больше и больше. Сварожиц (сын Сварога) Пярун – бесстрашный воин, кто пускает молнии, обвенчавшись против воли самого Рода и Сварога с русалкою Росью, породили нам солнечного летнего Даждьбога и брата его Купалу, в честь коего сегодня и праздник. Купала одаривает нас днём длиннее, солнцем больше, пищей вкусней, а Даждьбог несёт этот яркий свет лета в нашу жизнь. Слыхивали же присказку старших – дай боже? Это Даждьбогу слова…

– А папа говорит, что не все верят в богов, – вмешался в рассказ волхва Тих, непонятно как здесь оказавшийся. Я его сразу и не разглядел. Тут же бы рядом с ним подсел, а не с краю у костра. На его слова о богах, я подумал – странно, и тут же пересел ближе. Хоть его брат Мишка и рассказывал разные истории совсем не о богах, подслушанные у путников, все их считали богов чтившими. Может из-за Мишкиного спора о Вурдалаках, тот теперь тоже не верит Епифону. Нужно будет расспросить, что за спор и узнать всю правду. Сейчас же на небо поднималась полная луна, и мы были не далеко от места Вознесений. Утреннее чувство тревожности по-новому захватило меня. Как бы там не было, кудесник продолжал.

– Коли нет богов, и нас не было бы, – ответил Тиху Епифон, и досказывал, – не всегда наши родичи радовались этому дню. Бывало время, когда нам и не знамо было столько богов, и мы просто нечего не могли сделать против небесной прихоти. Это теперь мы знаем больше. Знаем, у кого просить помощи и защиты, знаем, как лучше поступать, чтобы боги не корили нас несведущих, а дарили пищу и благодатную погоду.

– Вы знаете. Верней не всё знаете, – опять перебил Тих.

– Вот я вам и рассказываю. Нужно все и всех слушать, а не только о распрях всемогущих богов и злых Вурдалаков, которых никто не выпустит из Нави, – ответил на то кудесник Тиху и продолжил говорить в тишине. А мне вдруг стало ясно, отчего Тих много спрашивает, и чем закончился спор. Пропадала и тревога…

– Наш мир Род не зря разделил на Правь Явь и Навь. Как я ужо рассказывал плохие души людские и злые духи богов лучше убрать с земли, как и убрать с души мысли плохие, если они придут вам в голову. Зарыть настолько глубоко, что никто не отыщет. Выкинуть, или рассказать кому. Победить, как победил Род в себе Чернобога со страшными помыслами, отправив свою собственную черноту в царство Нави, – проговорил кудесник и ненадолго замолчал, наверное, чтобы мы поняли…

– Ведь изначально не было подземного царства, и он разделял всех созданных богов, чтобы те правили по отдельности морями, ветрами, горами, небом и землёй с самой Прави. Но пока Род разделял, его дети, пробуя свои силы, сталкивались друг с другом, сорились, как ссорятся барашки в стаде, и не находили место своим силам. Вот тогда-то Род, и начал подумывать о плохом, с удивлением обнаружив в себе эти новые качества. Он даже не знал, что в нем есть что-то плохое, но чем больше смотрел он на своих сыновей, и жалел их, тем больше понимал – все от него пошло. Тогда-то он вспомнил, что также создал все из нечего, значит и тут можно создать что-то, дабы избавится от плохого и жить в мире, создавая больше прекрасного. И придумал он царство Нави, дабы отправлять туда самым плохих и непослушных богов и духов. Пусть властвуют там, и продолжают несоразмерно расходовать свои силы, творя несусветное…

И дал он себе зарок стать Белобогом, чтобы править Правью, Явью и Навью, а всё плохое в себе отправил в подземное царство, назвав Чернобогом. И дал нарок богу Велесу, Сварогу, Хорсу, Яриле и Пяруну сторожить границы миров, дабы никто не нарушал его слов…

– А что такое несусветное, – вопросил Ин.

– Як, тёмное, плохое, то чего все боимся, – отвечал Епифон.

– А если долго копать, то можно попасть в царство Нави? Как колодец, когда копаешь? – доверчиво вопросила моя Селька.

– Нам не хватит сил и жизни, чтобы откопать то, что спрятал Род в самой глубине земли-матушки, не бойтесь ребята сказов Мишкиных, – заулыбался Епифон, и продолжил:

– Так вота, когда Прородитель разграничил мир, он создал ещё богов – кроме Сварога и Велеса управляющих стихиями в Яви, и наказал сыновьям создавать союзы и продлевать божий род. Так богов становилось больше. И мы, люди смотря на богов, стали размножаться, расселяться. И сначала жизнь, созданная Родом, вновь потекла размерено спокойно. Меньше стало ветряных напастей Стрибога, молний Сварожца Пяруна и других неприятностей между детьми Рода, влияющих на Явь. Не сгорали дотла поля и селения под гневом новых божков и духов друг на друга, а Прородитель всего и вовсе отошёл от мирской и небесной жизни, доверив всё испуганным Навью богам.

– Они испугались, что Род отправит всех их в Навь? – ляпнула Стиславка на другом краю бревна, смотря на Миху. Она вспомнила, как вчера ее напугали Вурдалаками, понял я. Мих, заметив тот взгляд, тоже вопросил будто примирительно:

– И с плохими людьми также? Кто поступает плохо, как темные, которые таскают всё и не помогают общине? – посмотрев в свою очередь на Ина, который дружил с последними, и по-моему, успокоил вчера Стиславку, когда мы возвращались домой с заброшек.

– Именно так, – ответил на то Епифон, как-то странно посмотрев на Мишку, Стиславку и Жданку. Только в старости я понял почему он посмотрел тогда на них троих, хотя спрашивал Мих. Как бы то не было, кудесник продолжил, по-простому говорить, больше не затуманивая ни на кого свой взор:

– И не напрасно. Сварог праведный многих отправил в царство Нави, как только то создал Род. Но еще больше Прородитель завещал оставшимся богам следить за Явью, мирской нашей жизнью, дыбы после смерти мы отправлялись на нужную сторону создания. Или в Навь, за плохое бытие, или же в Правь на помощь богам.

– А в чем им помогать, они ведь могут всё? – спросил я.

– Помощь Вознесенных легко можно разглядеть в не спеша летящих облаках, что прикрывают нас от яркого солнца. Ведь Даждьбогу не всегда удается сдержать силу солнца, управляя колесницей. Еще помощь можно разглядеть в том же небольшом дожде, необходимом нашим полям для входов. Во всем нам помогают не только боги, но и умершие наши предки, что созданы богами для того. И мы, создания богов, всегда будем им помогать, пусть даже незнамо где и в чем.

Даже сейчас, радуясь вместе с ними этому замечательному дню, переодеваясь в наряды, дабы стать похожими на них. Показывая празднованием и чувствованием Купайлы как мы их любим… – закончил рассказ Епифон. Наверняка он хотел многое рассказать, только родные уже звали домой своих чад. Настала ночь, прячущаяся за облаками свет большой луны…

Я успел лишь на обрывок рассказа кудесника о богах, но и тому был рад, счастливо вышагивая домой, мечтая о новом из-за рассказа, незнакомом небе.

До такой темноты, вернее ночи, родные разрешали гулять разве что на празднествах. Как сегодня Купайлу, чествовали мы и Сварога и Ярилу, воздавали почести Стрибогу и Пяруну, богине Ладе и Весты, Макоше, жене Сварожца. А о воюющих богах (Купайло-то ни с кем не воевал), я хотел бы послушать больше всего нашего волхва, но видимо не сегодня. От отца я слыхивал о них и их грозных разрушениях, после которых приходилось заново отстраивать селение, собирать по полям и лесам не всегда живой скот. Будто мы мало им делали подношений – ругался в шутку со странным блеском в глазах отче, вспомнив о тех. Папа, как и все селяне, боялся богов…

В общем, так и прошел тот праздник, и необычный день. Вроде бы нечего интересного не произошло, кроме разве что нового рассказа кудесника о богах и исчезнувшего страха от вчерашнего Мишкиного рассказа, а радость растекалась во всем теле, от непонятных доселе ощущений небывалого. Далече, в лета, время потекло быстрее, и некогда стало запоминать такие дни… Они сгорали как солнце в наших кострах…