Читать книгу Взгляд - Иван Васильевич Князев - Страница 5

Как-то незаметно каждый год в нашу жизнь врывалась белая зима. Врывалась и проходила также быстро, словно не важна была. А может просто не хотелось ее запоминать…

Вообще зимнее время с трудом вспоминается. Да, отмечали мы его приход празднествами восхождения за солнечную колесницу бога Хорса, встречали Коляду22 пиршествами, в хороводах и играх в снежки, лепили снежных баб, боялись деда Трескуна и Карачуна23, прячась по домам, но больше в нем было ненужного снега, что посылали нам Велес24 и Зима-Морена. Зато Посвист, воевавший со всеми богами и создающий Ураганы, почему-то боялся времен грозного Хорса. Если и случались небесные войны за Правь и Явь зимой, то люди в них страдали меньше, нежели в теплые времена. Бывало, конечно, заметет, что аж утром было не откопаться. Ингода и вовсе приходилось рыть тунели от одной избы к другой, для общения или обмена. А если не откопать с утра домик, а точней трубу, то и вовсе замерзнуть можно. В такие времена и вовсе приходилось переживать зиму в кругу семьи – так много снега было навалено, и таким он твердым был. Может еще и поэтому не помниться зима…

Яко, Морена метель пригонит снежную, али Буран заглянет, так и будет. Так и то в радость, нам, ребятам. Огромные снежные горки-горы, да снеговые пещеры получались пуще летних качелей если докопаться до других. А ежели в тунелях еще и костры до небес разжечь, то и вовсе сверкающие замки из ледового снега получались…

Иногда совсем без метелей бывало. Тогда обходилась небесная Правь одними холодами. Другие зимы все сразу случалось. Холод Карачун был такой, что аж вода в колодцах замерзала. С самого утра соберешься откапать входную дверь, бросишь, если трубу видно, просто наберешь снега, чтобы разогревать на печи – в воду. А в делах и играх, как известно некогда чего-то запоминать… Некогда было запоминать зиму, в общем.

Еще помню, каждую зиму, с малых лет, отец обещался брать на рыбалку, и в каждом Хорсе говорил, что мол, рано тебе ещё, прибавляя, как маленькому:

– Потерпи до следующей, а то замёрзнешь.

Поэтому в каждом холодном сезоне, я старался больше помогать по дому, чтобы мама с бабушкой сами попросили за меня у отца, чтобы тот взял с собой…

А вот к весне становилось интересней. Особенно по вечерам. Папа меньше стругал дерево, чаще меняя мастерство на бытовые дела и долгожданную рыбалку, ожидая со всеми посевную. Бывало, правда и в эту наступающую теплоту у него находились и другие дела. К примеру, он вместе с мастерами и бобрами, что жили на реке испокон веков, но так и не научились строить домики из хорошего дерева (а может дерева хорошего не было рядом) укреплял запруду, дабы вода не пришла с таяньем и разливом речки в селение. Но то случалось не каждое лето и вместе со всем нашим народом они справлялись в пару дней.

А я с приходом тепла снова начал бегать с утра до вечера на улице, придумывая новые игры, слушая ветер, и напевая папину и Тихину присказку:

– Ты летающий везде,

– Подсоби сегодня мне,

– Подскажи где есть мой путь,

– И не дай мне отдохнуть…

Дни полетели незаметно. Мне весной стали больше нравиться вечера. Не от того, что солнце перестало обжигать, как летом, и не от поисков звездлячков. Нет, вечером стало больше историй. Мишкины, мы слушали всей детворой, но те по редкости, когда ему какие путники расскажут, да, когда он не занят мастерством. От отца, который теперь чаще к вечеру всей семьёй собирал нас дома, было больше сказов…

– Микослав, пойдём с Ликом домой! – звала сестра меня с поляны, окутывающейся предвечерним ночным туманом Морока (сына Морены и Чернобога). Ликом стал тёмненький щенок, подобранный в клёнах и Веселина, мало игравшаяся с ним из-за привязанности того ко мне, завидовала нам, хотя и сама дала ему имя.

– Лаешь, лаешь, лайка. Лика будешь, – сказала она однажды. Так и повелось, пока Веселина не догадались, что это не она, а он.

– Папа опять будет рассказывать про драконов, – продолжала звать сестрёнка. Мы мигом собирались на кухни на лавке: я, сестрёнка со щенком, папа, мама и бабушка.

– Ты снова говорил с ветром? – спрашивала Селька папу, так часто теперь пропадающего на полях со скотом и с Бажкиными родными, помогая Возделочникам. Известно ведь, только в полях, Стрибог может разгуляться и что-то подсказать. Сам видел, пока Полевой25 не спеша перекатывает траву-перекатиполе, появляется сильный ветер и уносит ту в далекую даль…

– Он не говорит. Он рассказывает шепотом. Слушал я его. В этот раз он поведал о добром драконе, – начал сегодня отец.

– Брате злого? Того, что носил на спинах злых колдунов и сжигал селения? – сразу захватилась выдумками сестрёнка.

– Добрый не был из его рода. Он больше жил в пещере над Навью и не смотря на лунный свет ночи, редко вылетал оттуда, много поколений нашего рода. Он не замечал, как мы захватываем то, чем он питается ночью, и просто собирал остатки дичи подле своей пещеры. В те времена много охотников было и поэтому они не могли унести всё добытое добро к своему очагу. Вот и получалось, что Доброй дракон доедал остатки дичи наших предков…

От того дракона и дыму-то видно не было. Стар был и слаб. Огнём не дышал. Родичи же издавна думали, что Злому те подношения оставляли. А Злой Огнедышащий между тем, был другой и жил в пещере под самым небом выше Доброго. Жил и творил что хотел пока однажды не разрушил с помощью колдуна, которому понадобилась сила могучего дуба для его колдовства, всё поселение наших предков.

– Ты рассказывал. Раньше мы были одним Степным поселением. Теперь мы построили два других, недалеко, поэтому ходим поклониться дубу, не поддавшемуся колдуну и выстоявшему против змия-дракона, – перебила Селька.

– Так не перебивайте, а запоминайте, – пожурила мама, – после будете своим детям рассказывать.

Маме наверняка нравилось, как рассказывает отец. В такие моменты она смотрела на него как-то особенно, с непонятной мне добротой в глазах. Про себя я думал это и есть любовь. То самое, о чём просили все красны-девицы, смотря на парней в день празднования тепла и чествования богини Лады. Может и Селька то понимала, не обижаясь на маму…

– Но о том дубе я не всё рассказал. Само древо не смогло бы выстоять против настоящего пламени дракона со своими тонкими ветвями, даже с таким широким стволом, как и обычные деревья не могут защитится от ураганов, врастая глубже корнями. А тем паче, дуб моложе тогда был.

Как колдун захватил Злого в узды магии, никто не знает. Только со временем весь люд стал носить подати и еду лишь им, раздавая все, а тем самым разрушая поселение. Наших предков тогда спасло то, что Доброму дракону не понравилось, что его, на время властвования колдуна оставили без дичи, что лишней оставалась подле пещеры нашими предками. Ведь раньше все поклонялись драконам подле горы, боясь тех больше богов, а не как теперь у дуба. И вот, однажды, Добрый дракон, проголодавшись и дождавшись безлунной ночи, облетел много территории вокруг пещеры и нашёл наш люд. Поглядев за ним, тот понял, почему те оставляли земли, и шли к дубу. Там был злой колдун, на испускающем огонь драконе и призывающих к себе людей строить замок и новое поселение на холме, чтобы править оттуда всеми. И не один добрый кудесник не мог перебить колдуна. А может, в ту пору не было волхов и кудесников…

– А что такое – править? Властвовать? – робким шёпотом вторила в тон рассказу сестрёнка.

– Когда ради одного человека делаешь всё, а собственный род забываешь, как правят сверху боги над нами – объяснил отец и продолжал, – многие пришли тогда строить колдуну большой замок. Может они испугались дракона, а может, не успели уйти, только неправильно все это…

Только Добрый дракон не испугался и захотел сразиться с ним. Прогнать того с нашей и его земли.

– Смелый. У него же и пламени не было против Злого, – перебил я, – ты же сам сказал.

– Дай боги не проявлять тебе такую смелость сынок… – задумчиво пробормотал папа и продолжал:

– Подлетевши к Дубу, огромными крыльями отгонял Добрый дракон пламя Злого пока не придумал вцепиться большими когтями в противника. Собрав ещё раз всю мощь своих огромных крыльев он унёс того так далеко, что никогда его и не видели. И всё бы хорошо, но у колдуна и без дракона были страшные искры в большой палке, дым-дурман, и подчинившиеся его власти люди. И больше никто не хотел возвращаться обратно в селение и жить обычной жизнью.

Вернувшись, Дракон увидел и это, но не смог испустить и дыма, чтобы прогнать колдуна. Тогда он снова взмахнул крыльями, отгоняя дым с палки, срывая ветром деревья вокруг дуба и мешающих ему людей вместе с испуганным магом. И народ, увидя испуганного колдуна, освободился от его власти и сжёг тому палку и бороду. Тогда-то тот стал простым человеком. А поняв, что опасности больше нет, наши ушедшие родичи потихоньку вернулись домой, заново отстроились рядом с лесом и горой. Даже колдуна не прогнали, поручив ему самую сложную работу.

– Какую? – спросил я.

– Он всю оставшуюся жизнь собирал листья и жёлуди, падающие с древа истины для податей Доброму дракону… Того самого дерева… – ответил папа.

– Так это дерево со времен драконов еще растет? Долго… – задумалась Селька.

– А правда что у всех кудесников есть волшебные палочки? А Епифона есть? – продолжал спрашивать я.

– Нет, – вставила сестра, – палочки у колдунов!

– А вот и нет, – отвечал отец, – у многих волхов и кудесников были волшебные палочки, но сильным и могучим – способным управлять ветрами, дождями, луною, и солнцем не было нужды прибегать к их помощи. Они и без них колдовали, призывая в помощь богов, как волхвы или наш кудесник… Епифону и без палочки боги подсказывают. Рассказать, ещё одну сказку?

– Да, пап, расскажи, – снова загорелась Веселина.

– Конечно, – просил и я.

– Тогда слушайте…

И опять, потекла сказка, в догорающем вечере звёздных костров за окном. Между словами, стибрив украдкой еду со стола, сунешь Лику, не сразу заметив, что у того уже есть. Оглянешься на Сельку, увидишь всё в её взгляде – смеёшься. Та тоже. Не дай поиграть ей сейчас со щенком – долго не увидишь такого смеха. Нахохлиться, отвернётся и молчит даже на вопросы папы с мамой – кто тебя обидел. Мы не часто с ней ссорились, но всё же случалось и почему-то во время папиных сказов. Может от того, что каждый из нас верил отцу по-своему, не объясняя другому…

– Ну и плакать опять будешь, когда я также не научу тебя новым знакам-весточкам, что передали путешественники с других земель, – цеплялась за то, чего я не видел и не знаю, злилась после непонятной сказки в таких случаях Веселина, понимая, как мне интересно все неведомое.

– А ты больше не будешь играть с Ликом, и я сам символы узнаю. От Мишки, – отвечал тем же я.

– Я же говорила, что тебя научу понимать их! А ты Лика научишь приносить те весточки, – вдруг успокаивалась сестра, – ну расскажи о Разделение, о Южанах…

– Ага, научу. Как мама или папа нас учат. Может, я сам хочу всему научиться. Просто бы показала. А о Южанах я и сам не больше отца знаю, – отходил и я, и начинал рассказ о Разделении территорий, который никто до конца не рассказывал. Приходилось придумывать…

Иногда так хочется до всего додуматься самому, не слушая взрослых, особенно младшую сестру. Доказать, хотя бы то, что можно и без научения быть умным. А сколько раз хотелось сказать папе – я так думал и раньше! Еще до твоего совета или сказки. На что тот лишь бы сказал – семь раз отмерь, один отрежь… Но умнее всех всегда и везде не будешь… Главное научиться понимать свою нужность, как с Селькой…

Но она понимала моё – сам всему хочу научиться по-своему, и как знак примирения ожидая рассказа…

Чаще мы с Селькой из-за Лика ругались, когда не брал ее с собой на вечерние прогулки, пока однажды не понял, как ей нужен я, а не собака… Понял инстинктивно…

– Ну и играй с ним один! Вообще играй один! – злилась она, как сейчас помню в тот вечер, на что я тогда неожиданно для себя ответил:

– Не буду. Вдруг ты услышишь ветер, и не расскажешь мне. Беги с ним первая, – предложил я. Ведь мы с Веселиной сразу поверили папе о шепоте ветра Стрибога, и мечтали услышать хотя бы тихого Догодника. Голоса богов…

– Побежали вместе, – он с нами побежит, – тихо сказала тогда сестренка, не потревожив сумрачную тишину. Она тоже что-то поняла.

– По поляне и до дороги, потом обратно? – радостно расщедрился я.

– Вперёд, Лик! – только и успела прокричать она, разбегаясь с крыльца в темноту, – догоняй!

Так просто было сказать злое – не будет Лик с тобой играть, не понимая глупости от сказанного, от того, что никогда не хотел так на самом деле. Вместе ведь всегда веселее бежать хотя бы за голосом ветра…

С той весны почти каждый вечер с наступлением темноты, текли то сказки, то не стихающая радость к жизни заполняющая всё тело в безумном беге за ветрами. Как поток, как вихрь. Да, именно вихрь – шевелящий волосы и ветки на деревьях, рассыпающий старую траву, сметающий все на своем пути. Порою злой и сильный, а иногда ласкающий объятиями, своей прохладой или горячими потоками своего разнообразного дыхания на бегу.

Набегавшись, упадешь в траву, а там звездлячки-светлячки. Сестренка любила их собирать и запускать в полет, словно звезды обратно в небо. Мне же нравилось просто наблюдать за ними…

Наваляемся в траве, и домой, коли до того не позовут. Рассказать, поделиться всем тем, что прислышалось сегодня родным, пока те не уснули. Всё про тот шёпот, похожий на слова ветра. Пусть мама и папа узнают. Для ребёнка всё новое превращается во что-то необычное, а если нового много, попусту в сказочное. Главное успеть. И зачем это было нужно другим, не возникало вопроса.

Забежав домой, до самой ночи обсуждали с отцом и мамой послышавшиеся в ветре слова, превратившиеся под общей фантазией в предвестие, и лишь бабушка беспокоилась и ворчала, что добром наши забеги за ветром с сестрёнкой не кончаться. А шевелящий волосы, продолжал напевать нам разные мотивы и слова перед сном, с каждым вечером ненамеренно уводя всё дальше и дальше от дома… Теми же мечтаниями о новых территориях, подгоняемыми тем же чудесным ветром…

В общем, с новой весною по-новому ощущались и праздники, с другими историями и развлечениями. Для меня любые забавы запоминались меньше сказов. Хоть о той же богине Весты, рассказанным Епифоном в день ее прихода. В этот день было тепло и пекли блины с куличами, запрещалось работать и все дела откладывали на завтра. А старец волхв собирал всех ребят ужо под утро, чтобы поведать мальцам, или напомнить всем знающим о красивой и умной богине, пробудившей весну…

– Сегодня многие из вас кто не знал об этом дне, изменятся, особенно младые девчонки, потому что я вам поведаю о богине Весте, что является Хранительницей Мудрости всех богов, як Велес, – начал свой рассказ наш кудесник, а ребята всё стекались как ручьи к дому Собраний, чтобы поесть куличи с расписными пряниками и послушать старца.

Девчонки пришли сегодня, казалось только за последним. Мишка со старшими ребятами, бегали за большими девчатами, с венками из цветов, чтобы те их выбрали для обряда у холма Вознесений. И чего их так тянет к девчонкам? Девицы же не знают ни одной интересной истории, да и играть не любят. Чего-то мастерят дома, выходя на празднества и восхваления богов. Так думалось и не мне одному, понял я по вопросу Стиславки, наблюдающей как ее подружки бегают со старшими.

– А правда, что мы можем стать мудрыми как вы, ежели захотим стать Вестами? – спросила вдруг она, с грустью заглядываясь за забегами старших мальчишек.

– Да, это правда, и если ваши родные отпустят вас в учение к Вестам, забыв на время о семейном мастерстве, вы станете ближе к богам, будете лучше понимать мирское, – отвечал кудесник.

– Тогда мне нужно будет забыть о помощи маме с папой? – продолжала спрашивать Стиславка, уже как часто делала Селька – надумывая, что без нее не справятся в заготовке рыбы. Будто решала стать Вестой, коех у нас было раз-два и обчелся, но за которыми, так рьяно, носились все мальчишки.

– Нет же, девчонки, вы также сможете делать все что захотите, просто больше времени будете проводить в Большом доме, – продолжал Епифон, обращаясь к пришедшей мелкоте из Забавы, Веселины, Ланки, и Жданки. Была тут и Чернавка, дочь Епифона, но куда он без нее…

Мои друзья вместе со мной, собравшиеся подле кудесника, тут же засмотрелись на пришедших девчонок, как на чудо. Оно и понятно. Только им откроется мудрость богов, ежели те захотят, а еще они сегодня, подражая взрослым девицам, поназаплетали себе в волосы цветов, как и платья самые яркие понадевали.

– Расспросите своих мам, они скажут, как лучше, а я пока продолжу. Веста считается не просто богиней мудрости, она еще и вместе с богом Ярилой приносят нам радостную и теплую весну, сменяя снежную Морену и Хорса. Пока Ярило перетягивает себе солнечную колесницу, богиня Веста растапливает снега, призывает к нам птиц и пробуждает Землю-Матушку от спячки, как Велеса мишку.

Все ребята вместе со мной снова засмотрелись, в этот раз на слетевшихся пока на голые ветки птиц, а после перевели взгляд на первую травинку подле Большого дома. Кудесник увидя то, продолжил с улыбкой.

– Вот это все тепло дарит нам Веста, она чудесна и прекрасна как богиня Лада, только краше и младше. А мудра, как бог Велес, что охраняет границы Прави, Яви и Нави вместе со Сварогом, по завету всеотца Рода. Очень скоро она разрешит нам засеять поля, чтобы зерно смогло прорасти также как эта трава. А когда отогреет Матушку для Возделочников, та снова расплодится подхваченная богиней Ладой…

Только Веста знает, как пробудить Ярило, как усыпить бога Хорса, чтоб тот раньше времени не проснулся и не послал нам снега и холода. Лишь она может обернутся теплом, не потревожив Ураганных ветров Посвиста. Так что следует встречать ее таким же весельем, какой является нам она, ребята, в щебете птиц, в теплоте солнца… – проговорил совет напоследок Епифон и добавил:

– А теперь давайте сойдём к холму Вознесений, я покажу вам Весток, может, они чего мудрее расскажут…

И набравши пряников и куличей с блинами, мы пошли на поклон вместе со старшими ребятами и девчонками, увязавшимися за кудесником к идолам на холме Вознесений, к могучему Дубу. Пошли, дабы одарить богиню Весту вместе с Весталками, и бога Ярило, мастерством наших пекарей, которое мы не съели и берегли для них…

А пред ликами богов, сотворёнными руками праотцов к нашему приходу уже водили хороводы Вестфалки с другими старшими ребятами, звонко растягивая песенку:

Веста, Веста, как невеста,

Вся красна зеленым,

Девица, девица,

Заплети ты косы,

Матушки землице,

Одари красою,

Все до небылицы…

За празднованием прихода Вестовой весны, пошли проводы Зимушки, а после, посевные работы. После засевания земель через время наступал день поминания Вознесенных на небеса и ушедших в царство Нави и Прави родичей, в коем дети не учувствовали, разве что кушали вкусности по домам вместе со всеми. Старшие собирались на холме идолов и чего-то обсуждали, жгли дымные костры, махали руками, будто призывая чего-то… Обряды в общем…

Мы с ребятами, конечно же, каждый год следили за старшими из-за холмов, но уже без детского с трепетным страхом интереса…

Просто каждый год повторялось поминание Вознесенных и усопших в земле – проведших плохую жизнь, не чтивших богов, коех попусту зарывали в земле. Кушанья, обряды пред дубом всем старшим людом начинались с обедни и продолжались пока не стемнеет. К темноте все возвращались по домам. По крайней мере, так считали родные. Мы же вместе с ними незаметно жгли костры, и рассказывали о темных духах и богах, которым взрослые приносили жертвы, и порой возвращались позже старших. Родичи в те дни были настолько мрачны и пустые во взглядах, что не обращали на то внимания. И ни сказку у отца не выпросишь, ни с мамой ни поговоришь, оттого и пропадали все…

А я в ту Ярилову пору, решил раньше всех построить большой шалаш, воодушевившись недавней папиной резной работой забора и фасада дома у Менял. Работа действительно была хороша. Сам забор ранешне собран, считай из бурьяна да полубревнышек, зато на них красовались выструганные силуэты духов да божков. А что касается самого дома Менял, так там и вовсе все ставни, козырьки, крыльцо и петушок на карнизе вышли будто живые. Того и гляди, сам дом с тобой поздоровается, а коли ветром потянет, так и вовсе испужаться можно…

Как бы то ни было, захотел я шалаш пуще той красоты сделать. А что недавно хотел карту составить – уже подзабыл, как отче и сказал сразу.

На шалаш изначально также нужен чертёж. И место под постройку найти. За домом, в полыне? Нет, не пойдет. Ветром снесёт, да и зацепиться не за что. А что если в клёнах, что росли подле дома до поляны? Вполне устроиться, как мне показалось. И зацепляться за клёны можно, и солнца поменьше и не виден всем подряд. Тут и построю. Листьев на клёне нет, ну можно будет, как подрастут накидать на каркас. Позвать бы ещё кого из ребят, дак скажут – рано строить шалаши. Без листьев он никудышный получиться… Пустое… Зато будет, где летом прятаться от солнца, и сочинять новые игры, пока остальные только начнут строить свои…

С этой идеей я в тот же день на земле начертил рисунок шалаша, как отче рисовал будущее изделие, наломал веток, и собравши из мастерской папы ненужных досок, принялся за дело. Медленно и верно, изо дня в день, сколачивал я свой маленький домик, делая крышу непроницаемой к дождю и свету, а стены сплетая в обережный узор из веток для свежего ветерка. Догода помогал в хорошем деле, иногда обнимая, иногда улетая, если думал я неправильно, а может, казалось так. Стрибог с Посвистом и не заглядывали… Не до моего шалаша им…

А с ребятами так и вышло. Пока я строил шалаш, те, каждый день пробегая мимо, смеялись над моей нетерпеливостью, до самого праздника в честь начала лета, что наступал со днем Лады, почти в день моего рождения. С того дня наступала нестерпимая летняя жара, и нырнуть в такой жаре в шалаш если не хочешь на реку тащиться, самая настоящая радость. Вот тогда-то в мой домик захотели залезть все близ живущие ребята, чтобы рассказать обо всём новом, поделиться или обменяться оберегами и игрушками. И я пускал всех, играл и менял игрушки, обещая помочь построить им такие же большие шалаши. А опосля и то забылось… Не до домиков всем было, когда столько простора…

То лето, почему-то пролетало незаметнее зимы. В привычных забегах с друзьями в леса, не строгими выговорами родных за непослушание и следующими забегами в сады Яблоневых за не успевшими созревать яблоками, наступала новая Сень, учение у мастеров и пора вести в колеснице солнце Сварогу.

Только мне вновь, совсем не осталось места для написания карт, которые я позабыл. И как это я вспомнил о них только к сени? Дел меньше стало? Видимо по лету, другие планы сильнее западали в душу. Но теперь мечтать никто не мешал о таком большом деле, хоть и делать некогда. С учения нужно было помочь дома по хозяйству, а там скоро темнело…

Лишь на бездельный день можно по-настоящему подумать и заняться картами, бродя по ягодам, придавая в голове непонятно-чудесное значение слетающим листьям, комьям грязи, и причудам вечерних костров по возвращению. Подумать, но не захватится таким трудным делом. Бабуля часто отправляла нас с Веселинкой собирать плоды леса. Нам только то и надо. Любил я искать… Без разницы что… А в поиске, в мечтах, даже карты забывались… Что за Селькой, так та играла с Ликом и всегда первой убегала. Может попусту нам хотелось побыть еще немного детьми, чтобы нас никто не трогал? Кто знает…

Как бы там ни было, только так бы и вилась в тех поисках и учении моя беззаботность, если бы однажды не повстречалась мне беда, временно забравшая все беспечные мысли. А может и не забрала, а показала, что пора уже что-то стоящее сделать в этой жизни, а не просто мечтать. Это была встреча с первым в жизни настоящим страхом…

Случилось все так. Мы с сестрой, как я рассказывал, всегда выбирались к себе домой посля учений через сад по сгоревшей от солнца тропе. Садом у нас назывался небольшой тополино – яблоневый лесок перед небольшой дорогой к селению Степных. На самом деле, там было немного деревьев, росших за нашими уделами, и дорожка переходила тропинкою в сад. Через тот сад проще всего можно было выйти домой, не делая большой крюк к дороге.

В саду постоянно стояли лужи, заметить которые трудно, поэтому приходилось смотреть вниз. А дожди со Сварогом у нас были в части. Пока до дому дойдешь, промочишь все ботинки. Был, конечно, еще один обходной проход близ речки, а затем другою тропкой, но через него ходили редко. Пускай наши селения не большие, как и не много путешественников в нашей местности, но идя по обходному пути, встречаются в повозках проезжавшие мимо люди, и частенько задерживают вопросами о проезде и жизни чуть ли не до первых дворов.

В общем, в тот необычный день, мой путь лежал, конечно же, через сад. Необычный он показался сразу из-за Веселены. Она немного захворала, и осталась дома, пропуская очередной интересный денёк в мастерских. И пока я вышагивал сквозь кустарник и опасные холмики с листьями с опущенной вниз головой, в мечтах о самой быстрой лошади для дальних путешествий, мне повстречался настоящий волчонок, заставив остановиться…

Это была не собака, даже не дикая – сразу понял я, а настоящий волк. Тот при виде меня застыл как вкопанный. Не понимая, чего он хочет, и не желая злить и без того со стоящей шерстью на загривке зверя, я, казалось, даже перестал думать. Страх сковал слишком сильно, поэтому остальное плохо вспоминается. Было в этом что-то дико простое, знакомое, но в то же время до такой степени кошмарное… Как после предрассветного страха о Бабе-Яге или ночного рассказа о Вурдалаках…

– Может всё-таки собака? – подумалось с тоскливой надеждой. Но нет, без сомнений, волк. Папа столько рассказывал о них. Откуда он здесь? Они всегда боялись выходить на опушку наших лесов, не то, что забраться в сад. Столько людей пред лесом на полях, а он вдруг здесь… До дому рукой подать… Самая глупая ситуация – после пришло на ум. А тогда меня захлестнула волна непонятных чувств, сквозь которые ясно выглядывал лишь страх… И почему Лик сегодня не побежал за мной? Остался дома с Селькой…

Волчонок, между тем начал движение, подходя ко мне по только им видимому кругу. И пока он так приближался, показывая, как на картинах в доме волхва или охотничных шкурах отца Ила, волчьи зубы, заставляя сильнее прирасти ногами к земле, страх от предчувствия физической боли стал невыносим – вот-вот закричу. Все смешалось с вихрем мыслей о данной нелепости и непонятных действий, которые нужно было сделать. Верней не страх, а скорее ужас. Это после пришло понимание, почему невозможно было двинутся и убежать. Наверное, из-за множества вопросов в голове.

– Вдруг он одержимый Лешим? Старики, да Мишка с Илом рассказывали о таких зверях и собаках. Их тут же нужно убивать. Укусит же, загрызет. Зачем он это делает? Обходит меня. Вдруг проверяет – если поддамся (побегу), то загрызет? А вдруг нет? Страшно если укусит. Нельзя шевелиться…

Спасла идущая с посёлка бабушка Чернавки или не спасла, так хочется навсегда забыть то унижение. Бабушка жила рядом с яблоневым садом и плохо видела. Вероятно, спутала волка с собакой и спокойно прогнала того с тропы посохом, словно надоевшего гуся.

А меня сразу после страха прохватило стыдом: что же она расскажет всем селянам насчёт моего столбняка, думал я, пропуская ту вперёд. И после того как волк убежал, я долго собирал листья и траву якобы для какого-то дела, всем своим видом не выдавая той бабули ни капли предательского страха. А призрачный образ Чернобога, заменивший страх в сознании, как-то глупо улыбался, пряча мою душу глубже в землю, на которую я продолжал смотреть… И будто само зло в жизни стало понятней и все наказы родичей о страхе пред богами стали как-то явственнее…

С тех самых пор мне стало всё сложнее и сложнее ходить через тот сад на учение. Труднее думать обо всех, ранее недослушанных напутствиях бабули, отца и мамы. Труднее мечтать…

Волчонок же, все прозвали его «Брошенный», от того, что серый прихвостень Лешего стал забредать в селение, и как сказывали старики – к зиме попадаться тому не стоит, может и укусить, – теперь постоянно мерещился мне по дороге ко двору мастера и обратно. Идешь, бывало, оглядываешься, на показавшийся топот маленьких ножек, будь то человеческий шаг иль сильный стук собственного сердца, без разницы. Как узнал позже – тот просто искал здесь пропитание. Зато охотники, прознав про волка, начали выслеживать его по вечерам в саду и у своих уделов, что поначалу почему-то вызывало жалость.

– Вот чего стоит боятся, – объяснял отец, – отбиться от стаи, просто потерять свою семью, убежав далеко от своих. Вот он и гуляет по деревне в поисках пищи, пугая народ. А жил бы со стаей, может и не искали бы охотники его.

А вдруг напугает или укусит Сельку или маму…? После тех слухов, всё-таки рассказал дома о злополучной встрече, умолчав о страхе. А ещё у него была ранена лапа, вспомнив в том рассказе, как тот убегал от посоха, подсказал папе и охотникам. Веселина совсем маленькая. Никакой жалости. Пускай охотятся охотники. Может и не убьют. Прогонят, напугают…

В общем, теряется из-за страха та осень в воспоминаях, словно перекликаясь со всем навалом первых шагов во взрослую жизнь и пониманий: многое придётся переживать самому, без помощи. А так хотелось поведать о незнакомом, стыдящим сознание чувстве хоть Ефимычу, деревянных дел мастеру. Тот умный был, как папа и рассказывал некоторые истории также. На что тот наверняка сказал бы, ладно бы Урагана испужался, его все старики боятся… Но я не рассказал. А друзьям просто не хотелось признаваться в страхе. Те же никого не боялись. Просто бы стереть это глупое чувство…

Мама больше времени проводила с Веселиной, говоря со мной не о том, о чём хотелось. Достаточно того, что она еле-еле с папой все тревоги и дела успевала обговорить. Да и смысл рассказывать? Ведь понимание трусости и позора в надежде на утешенье, вкладывают в нас всё раньше и раньше в этом мире. Учат давать сдачи, но иногда просто делая нас терпеливее. Отца, объяснившего, как защищаться от всего недоброго, тревожить опасениями не стоит. Тот просто скажет: Где опасность? Где твой волчонок? Не видно? Значит нет. Не лободырничай, а не то боги осерчают…

Однако близкие всё же поддерживали меня. Редко удавалось скрыть от нашей мамы все страхи. Однажды я заговорил о волке, поверив, что она не догадается по вопросам о моём состоянии.

– Мам?

– Что мальчишь? – так ласково иногда называла она меня.

– А если волк снова мне повстречается? Что делать?

– Ты снова его видел? Где? Расскажи, – сразу же забеспокоилась она.

– Да нигде. Просто интересно. Папа рассказывал, они же кусаются… – будто рассуждая, сказал я.

И тогда она ни смотря на все мои уверения, что я его больше не встречал, постаралась помочь – сказала кричать, если того увижу и больше не ходить одному.

Самое странное, волк не сделал меня бесстрашнее, как в папиных сказаниях, где от опасности в героях просыпалась смелость. Более того, чем старше я становился, тем серьезнее врастало в сознание понимание о ненужной боли и забранной у меня беспечности, словно счастья, которого невозможно вернуть из-за глупого страха.

Вообще, любой страх, возникает из-за невозможности нахождения иного пути, когда нет примера для подражания, не на кого равняться. Но откуда было мне тогда это знать…

И если я раньше интуитивно противился желанию рано повзрослеть, продолжая играть с ребятами, бегать за ветром и верить вечерами в сказки о бесстрашных героях, то теперь я решил с головой окунуться в идею поиска решения взрослых проблем, в надежде вернуться к былой беспечности с их победой… Хотя бы карту нарисовать на которой не встретишь тех волков…

Только время шло неумолимо. За потерянными в страхе зимой и весной с их праздниками приходило следующее лето. Лето, с новыми опасностями, увлечениями, играми, мечтами и только смена времён божьих оставалась привычной, словно низменной… Ну вот бы всегда было одно лето!

Оно, почему-то летит быстро. Будто детство. Хотя у всех память о нём живет вечно. Особенно когда человеку трудно, когда он нуждается в поддержке, воспоминания о детстве подходят и лечат лучше всех лекарств, затей, идей и вообще всего. В нём все самые любимые мысли и чувства по-настоящему окрыляющие – неосознанно и не специально, делают людей открытыми, счастливыми и жизнерадостными. В детстве во всём видишь идиллию и гармонию, невиданную в одиночестве. Как в самом счастье невозможно найти лучшего, так же и в детстве невозможно без счастья. Но это всего лишь мысли. Все их не передумаешь…